Дик Фрэнсис - НЕРВ
К моему удивлению, он добродушно рассмеялся и стряхнул пепел с сигары.
– Знаете, если бы вы согласились продавать мне информацию, я бы воспринял это как ловушку. Есть жокеи, которых можно купить, а есть – которых нельзя. И у человека моей профессии должен быть инстинкт, кого нельзя купить. И вы… – он ткнул сигарой в мою сторону, – вы не того сорта человек, которого можно купить.
– Спасибо, – пробормотал я.
– И очень глупо, – добавил он. – Многие так делают, и мой бизнес легален.
Я усмехнулся.
– Мистер Лаббок, – сказал я, – под именем Робинсона скрывался не Грант Олдфилд, но его карьера и его здоровье рухнули из-за того, что вас и мистера Эксминстера заставили поверить, будто он продавал информацию.
Лаббок удивленно посмотрел на меня и погладил большим пальцем левой руки усы.
– Олдфилд теперь отбросил мысли о скачках, – продолжал я, – но для него много значит вернуть свое честное имя. Вы поможете ему?
– Как?
– Только напишите, что у вас не было доказательств в поддержку предположения, что под именем Робинсона, которому вы платили, скрывался Олдфилд, пока мистер Эксминстер не подтвердил ваши подозрения, кто такой Робинсон.
– И это все?
– Да.
– Пожалуйста. Не вижу в этом вреда. Но думаю, вы лаете не на то дерево. Кто же, кроме жокея, станет так тщательно скрывать свое имя. Только тот, кто потеряет работу, если секрет раскроется. Уверяю вас. Но я напишу, что вы просите.
Он достал ручку, взял листок бумаги с грифом отеля и написал все, что я просил. Подписал, поставил дату и еще раз прочел.
– Вот, пожалуйста. Но все равно не понимаю, какая от этого польза.
Я прочел написанное, сложил листок и положил в бумажник.
– Кто-то сказал мистеру Эксминстеру, что Олдфилд продает вам информацию, – объяснил я. – Если вы никому не говорили, кто мог знать?
– О! – У него расширились глаза. – Да, да. Понимаю, тот, кто сам продавал. Но Олдфилд никогда лично не приходил… Так" значит, Робинсон не Олдфилд.
– В этом все дело, – подтвердил я. – Я вам очень благодарен, мистер Лаббок, за вашу помощь?
– В любое время к вашим услугам. – Он помахал укоротившейся сигарой и широко улыбнулся. – Увидимся на скачках.
16
Во вторник утром я купил еженедельник «Лошадь и собака» и начал обзванивать людей, давших объявление о продаже верховой лошади. С двумя из них я договорился, что в течение пары дней приеду посмотреть.
Потом я позвонил одному из фермеров, с лошадью которого работал, и уговорил одолжить мне на несколько часов в четверг «лендровер» и автоприцеп.
Затем я достал из рабочего столика Джоанны сантиметр – она была на репетиции – и на взятой напрокат машине поехал в конюшни к Джеймсу. Он сидел в кабинете и занимался бумагами.
– Сегодня опять нет скачек, – заметил Джеймс. – Но нам все-таки удивительно везло этой зимой, по крайней мере до сих пор.
Он встал, потер руки и подержал их над плохо греющим огнем.
– Звонили некоторые владельцы, – сказал он. – Они снова хотят вас. Я сказал им… – нижние зубы сверкнули, когда он исподлобья взглянул на меня, – что я удовлетворен вашей работой и что вы будете участвовать с Темплейтом в Золотом кубке.
– Что?! – воскликнул я.
– Да. – Глаза у него сверкнули.
– Но… Пип…
– Я объяснил Пипу, что не могу снять вас с лошади, если вы выиграли на ней и Королевские скачки, и Зимний кубок. И Пип согласился. Я договорился с ним, что он начнет через неделю после Челтнема, у него останется время провести несколько скачек до Большого национального приза. Он будет работать с тем скакуном, с которым участвовал в прошлом году в «Грэнд нэшнл».
– Он финишировал шестым, – вспомнил я.
– Да, правильно. У меня теперь достаточно лошадей, чтобы загрузить работой Пипа и вас, и у меня нет сомнений, что между вами все будет хорошо.
– Не знаю, как и благодарить вас!…
– Благодарите себя. Вы заслужили. – Он нагнулся и подбросил совок угля в камин.
– Джеймс, – сказал я, – вы напишете для меня, что я попрошу.
– Напишу? А, конечно. Вы получите контракт на следующий сезон, такой же, как и Пип.
– Нет, я не это имел в виду, – смущенно возразил я. – Совсем другое… не напишете ли вы, что Морис Кемп-Лоур сказал вам, будто Олдфилд продает информацию о ваших лошадях, и что Кемп-Лоур узнал это от Лаббока.
– Это написать?
– Да, пожалуйста.
– Не понимаю… – Он недоуменно посмотрел на меня и пожал плечами. – Ну что ж… – Он сел, взял листок бумаги, где вверху было его имя и адрес, и написал, что я просил.
– Подпись и дату? – спросил он.
– Да, пожалуйста.
– Какой смысл? – с сомнением проговорил он, протягивая мне листок.
Я достал из бумажника написанное мистером Лаббоком и показал ему. Он прочел эти строчки три раза.
– О боже! – воскликнул он. – Невероятно. Предположим, я сам осторожно бы проверил все у Лаббока? Какой риск для Мориса.
– Никакого риска, – возразил я. – У вас бы не возникло сомнений, что он просто дружески предупредил вас. Но предупреждение сработало. Грант был уволен.
– Мне очень жаль, – медленно проговорил Джеймс. – Я хотел бы как-нибудь исправить ошибку.
– Напишите Гранту и объясните, – предложил я. – Он оценит ваше письмо выше всего на свете.
– Напишу, – согласился он и сделал пометку на календаре.
– В воскресенье утром, – начал я, забирая заявление Лаббока и вкладывая в бумажник, – эти документы выпадут из почтового ящика на стол старшего распорядителя. Конечно, их мало, чтобы начать дело в суде, но вполне достаточно, чтобы столкнуть нашего друга с пьедестала.
– Я бы сказал, что вы правы. – Он мрачно взглянул на меня. – Но зачем же ждать воскресенья?
– Я… мм… Я не буду готов до воскресенья, – уклончиво ответил я.
Он не настаивал. Мы вышли вместе во двор и осмотрели некоторых лошадей. Джеймс давал инструкции, делал критические замечания и хвалил окруживших его конюхов. И я понял, насколько сроднился с этим прекрасно организованным бизнесом и как много для меня значит быть частью его.
На округлых, поросших травой холмах в миле или чуть больше от конюшни стоял заброшенный домик сторожа, принадлежавший Джеймсу. Он мне как-то рассказал, что в этом доме жил служащий, следивший за галопировавшими на тренировках лошадьми. Но в доме не было ни электричества, ни водопровода, ни канализации. И потом пришел новый служащий, и он, естественно, предпочитал жить в деревне со всеми удобствами и приезжать сюда на мотоцикле.
Попрощавшись с Джеймсом, я поехал к коттеджу. Я увидел четырехкомнатное строение с маленьким огороженным садом и узкой тропинкой, ведущей от ворот к входным дверям. В каждой комнате было по окну, два смотрели в садик, два – в противоположную сторону.
Войти без ключа не составило труда, потому что стекла в окнах были выбиты. Я забрался внутрь и нашел, что стены и пол еще в хорошем состоянии. Все четыре двери выходили в маленький холл перед входной дверью. Я закончил осмотр, решив, что ничего более подходящего не мог бы и представить.
Я вынул сантиметр, взятый у Джоанны, измерил оконные рамы, три фута высотой, четыре фута шириной, затем сосчитал, сколько окон разбито, и измерил одно из них. Потом вернулся к Джеймсу и попросил одолжить мне коттедж на несколько дней, чтобы сложить кое-какие вещи, для которых нет места в моей берлоге.
– Ради бога. Делайте что хотите, – сказал он.
Я поблагодарил и поехал в Ньюбери, там я подождал, пока торговец стройматериалами выполнит мой заказ: десять оконных стекол, замазку, несколько отрезков водопроводной трубы, корзину, немного гвоздей, тяжелый висячий замок, мешок цемента, банку зеленой краски, кисть, мастерок для цемента. Нагрузившись, я вернулся в коттедж.
Я покрасил входную дверь, выбрал комнату с окном на противоположную от садика сторону и выбил оставшиеся стекла. Замешал цемент, набрав воды в бочке с дождевой водой, и вставил в окно без стекол шесть отрезков водопроводной трубы длиной в три фута. Затем вернулся в холл и накрепко привинтил петли для висячего замка к дверям той же комнаты. На внутренней стороне двери я отвинтил ручку и выбросил ее.
Оставалось только вставить стекла в окна по фасаду. С целыми окнами и свежепокрашенной дверью коттедж уже казался обитаемым и приветливым.
Я улыбнулся, поглядев на дом, вывел машину из-за кустов, где спрятал, чтоб не привлекать внимания, и поехал в Лондон.
Когда я вошел, шотландский доктор пил с Джоанной джин.
– Ой, нет, – бесцеремонно воскликнул я.
– Ой, да, дружище, – передразнил он меня. – Предполагалось, что вы вчера придете ко мне показаться, помните?
– Я был занят.
– Я только посмотрю на ваши запястья, если вы не возражаете.
Я вздохнул, сел за стол, он развязал повязки. На них снова была кровь.
– По-моему, я говорил вам, чтобы вы не делали пока никакой работы, – проворчал доктор. – Так они никогда не заживут.
