Галина Романова - Окно в Париж для двоих
— И чем дело кончилось? Где ты его высадил?
— Не высадил, а пересадил! — Севин толстый палец поднялся кверху, а глаза загадочно блеснули. — Был звонок ему на мобильный. Он ответил, с кем-то переговорил, повеселел и приказал везти его к восточному посту.
Гарик и Даша переглянулись.
Восточный блокпост венчал собой начало загородного шоссе, которое вело как раз к той деревне, где имелся у брата с сестрой домик.
— Так, а дальше?
Прокофьев снова уставился на огурцы с картошкой, вот так некстати аппетит у него разыгрался, так некстати. Просить у Севы краюху хлеба с его соленьями было как-то неудобно, и сидеть, глотая слюни, то еще испытание. Скорее бы уже закончилось все и они с Дашей вернулись бы в город. Там где-нибудь и перекусили бы. У нее, к примеру, в холодильнике наверняка что-то осталось. Или могли пойти в кафе и там посидеть. Тысячу лет, кажется, нигде не был. Идея неплохая, кстати…
— Ну, подъехали мы. Остановились. — Сева Малой чесанул пятерней сальный загривок и нахмурился, будто вспоминал что-то, потом лик его просветлел, и он воскликнул: — Ну, точно. Подъехали, а там никого. Он еще вышел из машины, огляделся. Чудной такой, захмелел сильно, пил-то всю дорогу. Вышел, в одной руке чемодан этот чертов. В другой пузырь. Шатается, сам оглядывается, а сам шатается. Потом с противоположной обочины ему светом моргнули. Я и сам поначалу не рассмотрел, что там машина стоит. Деревья там и кустарник, а тачка припарковалась так, что ее почти не видать было. Пассажир мой удивился еще и говорит: не понял, мол, что за херня, и все такое…
— А чему он удивился? — Гарик уже догадался, но подтверждение очень хотелось получить, очень.
— Че-то, типа… — Сева снова задумался ненадолго и через мгновение буквально, шлепнув себя по ляжкам, обтянутым спортивными штанами, проговорил: — Типа, а чего это моя тачка здесь делает? Может, не слово в слово, но смысл такой. И пошел, главное. Я ему: шеф, а платить кто будет. Он извинился, врать не буду. Извинился, вернулся, отстегнул. Щедро, хочу сказать, отстегнул. И пошел.
— И все?
— И все. А че еще?!
— Он сел в эту машину, которую назвал своей? — упорствовал Гарик, очень ему не хотелось расставаться с мечтой об идеальном свидетеле, которым ему виделся Сева Малой.
Но тот немного его разочаровал, проворчав:
— Я че, обязан был его до тачки провожать? Я развернулся и уехал.
— И какая машина там стояла, не видал?
— Нет. Там же кусты, говорю. Деревья, кусты, тень. Днем-то ни черта не видно, а то ночью! А че за проблемы? Чувак же сказал, что его тачка там стояла, по ней и вычисляй, начальник. — Сева Малой улыбнулся, оставшись довольным своей сообразительностью. — Как дважды два! Парня знаете, значит, знаете и что за точила у него. Вот и…
Вот, собственно, и все. Почти все линии сошлись наконец в одной-единственной точке, правильнее, в двух. И Гарик Прокофьев теперь уже мог со всей ответственностью заявить, что убийства Алексея Коновалова — а в том, что тот убит, сомнений теперь уже не было — и двух подруг Лили и Валентины совершены либо с участием, либо с молчаливого попустительства супруги Коновалова — Варвары. Кто ей помогал, уже не было секретом.
Муратов Константин. Этот удачливый бизнесмен — выяснением сего факта занимались ребята Мазурина — состоял в близких отношениях сразу с тремя женщинами, которые кем-то да приходились пропавшему Коновалову.
Первая — Даша, стала случайной жертвой его обольщения. И ее он использовал для того, чтобы очень хорошо изучить все подступы к загородному дому Коноваловых, расположение комнат, чердака, подпола. Для того, чтобы досконально осмотреть окрестности и прощупать все на предмет присутствия посторонних. Свидетели ему были не нужны.
Про Дашу Прокофьев иначе как про жертву обстоятельств думать не мог. Она попалась в ловко расставленные сети, а не проявила необдуманную неосторожность. Ее наивность виртуозно использовали в преступных целях, а не соблазнили красотой и обаянием. Ее заставили мучиться от сознания невыполненного гражданского долга, а не страдать от неразделенной любви.
Ну, и все в том же духе и на той же самой волне. Попробовал бы кто убедить его в обратном!..
Второй женщиной была Лили. Та тоже стала жертвой, этот факт был бесспорным. Но жертвой, сознательно идущей на заклание. Здесь ни о какой наивности либо о неосторожности и речи быть не могло. Дамочка была прожженной, прекрасно знала, чего хочет от жизни и от богатых красивых мужчин, поэтому ее гибель — это как следствие всех перечисленных составляющих.
И, наконец, третьей женщиной была Варвара.
А ведь страшная женщина по сути своей, неожиданно подумал Гарик. Недаром он всю свою жизнь опасался злобных ревнивых фурий и бежал от них сломя голову так далеко, как только это было возможно.
Ведь ревность толкнула на преступление супругу Коновалова. Ревность и, возможно, алчность. Наверняка блуждали в голове расчетливой Варвары мысли о том, что муж тратит львиную долю своих заработков на любовниц. Что обделяет ее и детей, оставляя деньги в кабаках, ювелирных салонах и бутиках.
Все так, все так. Все, кажется, сходилось, но…
Но могло ведь быть и по-другому! Тот же Муратов мог вслепую использовать бедную Варвару, играя на ее чувствах. Она, растаяв от его красоты и внимания, могла не то что себя и ключи от машины мужа ему отдать, но и в омут головой вниз прыгнуть, но…
Но, положа руку на сердце, Гарик перед самим собой покаялся: не мог он думать о Варваре, как о возможной жертве. Не виделся ему лик женщины, изменившей мужу, мученическим. Пусть предыстория и предпосылки тому всяческие имелись, но жена — если она таковой назвалась — должна была терпеть. Если жила подле мужа, значит, терпеть была обязана. А не стало терпения — не следовало рядом жить.
Может, и варварскими были его взгляды на жизнь семейную, но их он считал единственно верными. Та женщина, что бросила его, взглядов таких не разделяла. Фыркала ему в лицо и возмущенно восклицала: «Да щас, как же!..»
А потом и вовсе ушла.
— Что теперь? — спросила Даша, едва уселась в машину.
Спросила и тут же отвернулась к окну, спрятав лицо в высокий воротник свитера. Плакать хотелось так, что казалось, грудная клетка сейчас взорвется с оглушительным жестким треском.
Та самая беда, о которой сначала было боязно думать, предчувствие которой потом ежеминутно неотступно преследовало ее, которая все надвигалась и надвигалась, угрожая издали уродливой чернотой, она все же случилась!
Леши больше нет в живых! Это стало теперь ясно.
Нет, Гарику наверняка в Лешином исчезновении изначально не виделось ничего обнадеживающего. Он наверняка обо всем догадывался и отводил ее брату роль либо преступника, либо трупа.
А вот она все равно надеялась. До последней минуты надеялась. До той самой минуты, пока Сева Малой не разрушил все своей чудовищной правдой, воссоздав события того последнего Лешкиного вечера.
— Теперь? — Он старался не показать вида, что видит ее горе, старался говорить как можно бодрее, но голос не слушался и сползал на жалостливый диапазон, черт! — Теперь нужно установить, с какого номера звонили в тот вечер твоему брату. Тот, кто звонил, ждал его в машине. Он же увез Лили, он же потом…
— И убил Лешу, — закончила за него Даша и разрыдалась, не сдержавшись. — Кто, кто!!! Варька и Муратов! Они убийцы! Неужели непонятно?! Неужели ты до сих пор так и не понял, что это они?!
Она согнулась, уронив лицо в колени, и плакала, и плакала, и плакала. Он взялся было ее утешать, но с парома не в меру улыбчивый парень принялся вдруг размахивать фонарем. Видимо, сигналил им, потеряв терпение. Пришлось поторопиться, чтобы не остаться ночевать на пустынном крутом берегу деревни Ситяево.
Паромщик промерз и всю дорогу матерился. Даже сквозь запертые двери машины был слышен его виртуозный монолог в адрес чертовых законников, не разделяющих его взглядов на время суток, четко регламентирующих день и ночь. А когда добрались, еще и денег сверху потребовал за долгое ожидание.
Гарик не стал с ним спорить, приплатил еще. Оставил номер своего мобильного и домашнего телефона на тот случай, если кому-то еще вдруг понадобится переправиться на тот берег.
— Сообщить, что ли? — не понял парень, все высматривая Дашу из-за широкого плеча Прокофьева.
— Уж сообщи, — едко попросил тот, позлорадствовав в его адрес, Даша из машины так и не вышла, продолжая плакать. — За содействие расследованию знаешь что бывает?
— Что?
— Ни-че-го! — Гарик ухмыльнулся. — Ничего не бывает! Неприятностей так уж точно. Уж будь любезен, если кто заявится, срисуй и позвони тут же. Лады?
Паромщик буркнул согласие, нехотя пожал протянутую руку и тут же нырнул в спасательное тепло дежурной каморки на берегу, успев перед этим запереть все запоры на пароме…
