Евгения Горская - Дар или проклятие
– Так что Колю она поднимала сама. Вот говорят, врачи мзду берут. У нас такого никогда не было. Может, кто и берет, а Зина – никогда. Она у нас главврачом в городской больнице была. Всегда всем помогала, в любое время, хоть днем, хоть ночью. Любили у нас твою тетку, Наташа. И врачом была настоящим, знающим, не то что некоторые. Соседка одна у нас все хворала, Зина сразу сказала, что у нее рак. А та не поверила, в Рязань ездила к специалистам. Там ей все диагнозы какие-то ставили, лечили-лечили, а потом все-таки признали – рак. Только поздно уже было, через три месяца схоронили. А начала бы сразу лечиться, глядишь, была бы и сейчас жива. Таких врачей, как Зинаида, днем с огнем не найдешь.
И Коля рос хорошим мальчиком. В институт все хотел поступать, но экзамены не сдал. Полбалла недобрал и пошел в армию. Уж мать-врач могла бы ему любую справку организовать, а он не стал отлынивать. Тогда ведь война шла, в Чечне. Страшно было детей в армию отправлять. Хороший был парень. Умный, в школе лучше всех учился. Добрый, веселый. Когда какую историю рассказывал, мы со смеху чуть не помирали.
Шура замолчала, а Наташа ее не торопила.
– Девчонка у него была. Нинка. Красивая девка, но такая шалава, смотреть тошно. Как какого мужичонку увидит, сразу хвостом вилять. Пустая девка. Дурища. Сразу было ясно, что ничего хорошего из этой любви не выйдет, только разве молодым объяснишь. Пока Коля в армии был, с кем Нинка только не путалась. Сама, наверное, со счета сбилась. Ну, а когда он вернулся, она опять к нему. Парень он видный, красивый, образование получит, лучшего жениха ей никогда не найти.
Шура опять достала графин и налила им еще по рюмочке.
– В общем, Коля экзамены сдал и приехал неожиданно. Вечером. На автобусе, наверное, или на электричке. Поезда-то все к нам утром приходят. А у Нинки Ивана Артемова застал. Уж что там произошло… Никто не знает. Только Нину в доме нашли с пробитой головой, а Ивана на дороге к лесу.
Она замолчала и, не чокаясь, отпила из рюмки.
– Лето стояло очень жаркое, леса горели. Две деревни начисто выгорели. Колин труп на следующий день из леса привезли. С пожарища. Считают, лесом хотел уйти, но попал в огонь. Милиция к тому времени его уже искала. Вот такая история. Зина сына опознала. Чайку хочешь?
– Да, спасибо.
– Знаешь, Наташа, не верю я, что Коля мог такое учинить. Не верю, и все. И Зина не верила, хоть и не говорила никогда. И ты не верь, кто бы тебе что ни говорил. Не верь. Я Коленьку с младенчества знала, никогда он извергом не был. Вот Иван, тот – да. Дурак, лодырь и пьяница. Дебошир. А Коля совсем другой был. Ты не верь, Наташа. Он тебе хоть и дальний, но брат. Не верь. Да его вина и не доказана.
Петр давно уехал, а Александрина так и лежала, уткнувшись лицом в подушку. Почему-то сейчас самым страшным ей казалось, что в понедельник придется идти на работу. Ей хотелось так и лежать всю жизнь, и подниматься, только когда встанет Сережа, поговорить с ним, проводить в школу и опять улечься лицом в подушку. Видеть других людей, делать вид, что с ней все в порядке, она просто не могла. Иногда приходила спасительная мысль, что теперь она может не работать всю оставшуюся жизнь, потому что дядя Костя оставил ей большое наследство. Огромное, немыслимое, почти шесть миллионов долларов, не считая недвижимости и ценных бумаг. Александрина знала, что работать все равно будет, догадывалась, что в работе как раз и есть ее спасение, но опять боялась понедельника.
Дядя Костя появился в ее жизни неожиданно. Александрина знала, что у бабушки был старший брат, пропавший без вести во время войны. Она знала даже, хотя бабушка никогда ей об этом не говорила, что та тайком ходит в церковь и молится о пропавшем без вести брате. Тогда ходить в церковь было не то чтобы запрещено, но не принято. То есть каким-нибудь большим партийным начальникам, может, это и запрещалось уставом партии, а простым людям вроде бабушки, скромного музейного работника, никто это не запрещал. Ходи на здоровье, если карьеру делать не собираешься. Бабушка ходила в церковь, а Александрина этого стеснялась и не понимала, зачем это нужно, если бога все равно нет и бабушке об этом прекрасно известно.
Дядя Костя появился в бабушкиной квартире, когда только-только не стало «железного занавеса». Александрина тогда жила у нее, она вообще часто жила у бабушки, потому что родители-геологи постоянно были в разъездах и растущую дочь видели только урывками.
Дядя Костя оказался моложавым, совсем иностранным старичком, даже говорил не то чтобы с акцентом, а как-то странно, будто он белогвардеец в фильмах про революцию. Александрина помнила, что бабушка плакала и все не могла остановиться, а потом почему-то разговаривала с братом так, как разговаривала с очень неприятными людьми, вроде бы и вежливо, но будто через силу. Десятиклассница Александрина водила дядю Костю по Москве, показывала ему музеи и выставки и видела, что его больше интересуют дома, улицы, новые небоскребы и спешащие куда-то прохожие. Он все порывался что-нибудь купить внучатой племяннице, но Александрина от всего отказывалась. Компьютер ей купили родители, когда приезжали в Москву в последний раз, а одевала она себя всегда сама, начиная с седьмого класса.
Тогда дядя Костя зашел с ней в антикварный магазин и купил немыслимо дорогой браслет с бриллиантами, и велел никогда его не снимать.
Она и не снимала. Александрина вытянула руку и посмотрела на украшение. Она считала, что браслет принесет ей счастье, а он принес горе. Впрочем, нет, горе она принесла себе сама.
Уезжая, дядя Костя оставил ей пачку бледно-зеленых купюр и велел отдать бабушке. Сам он дать сестре деньги не решился. Александрине было жаль расставаться с веселым родственником, да и ему с ней тоже, она это чувствовала.
Бабушка денег не взяла.
– Иудины серебреники, – сказала та, – не принесут счастья. Моя мама, прабабка твоя, до последнего вздоха о нем думала, а он там… капиталы наживал.
– Бабушка, – возмущалась Александрина, – он в плену был. Бежал. С фашистами воевал. Не мог он вернуться! Ну не мог! Ты же сама мне про репрессии рассказывала.
– Не надо, Саша, – устало сказала бабушка. – Не возьму его денег.
«Иудины серебреники» до последнего доллара были потрачены, когда бабушка болела, а студентка Александрина впервые узнала, что наша бесплатная медицина только называется бесплатной.
Нужно съездить к бабушке на могилу, она давно там не была, с весны.
Нужно встать, умыться, выпить чаю, наполнить день мелкими хлопотами, пропылесосить квартиру, например. И тогда день кончится, и она опять ляжет в темноте и будет пялиться в потолок и вытирать слезы тыльной стороной ладони. И бояться думать о страшном одиноком будущем…
Через несколько дней после юбилея фирмы Петр улетел в командировку, и Александрина очень удивилась, увидев за дверью Анатолия Выдрина. Она бы, наверное, испугалась до полусмерти, если бы только что не разговаривала с Петром и не знала, что у него все в порядке.
– Толя, а Пети нет, разве ты не знаешь? – невежливо спросила Александрина, стоя у открытой двери.
– Знаю, – усмехнулся он, – я хочу тебе кое-что сказать, Саша. Я скажу и сразу уйду.
Александрина замялась в дверях, догадываясь, что он сейчас скажет, но ведь могла и ошибаться, и было бы невероятно глупо, если бы она на его приход отреагировала как на неуместное объяснение в любви, а он и в мыслях не имел ничего подобного. Она помедлила, и это промедление стоило ей всей будущей жизни.
– Налей чайку. – Выдрин прошел мимо нее в прихожую и повесил плащ.
Александрина послушно поставила чайник и, усевшись за стол, внимательно на него смотрела.
– Я думаю, ты и сама догадываешься. – Он, не глядя на нее, ходил по просторной кухне. Голос у него был глухой, непривычный. – Я люблю тебя, Саша. Люблю давно и хочу, чтобы ты это знала. Для меня нет женщин, кроме тебя.
– Толя, – Александрина кашлянула, потому что ей изменил голос, – пожалуйста, никогда больше этого не говори. Пожалуйста.
– Не скажу, – он наконец сел за стол, – не скажу, но ты знай. Что бы ни случилось в жизни, у тебя есть я.
– Толя, – почти прошептала Александрина, – не надо. Мне страшно.
Когда произнесла это, поняла, что ей действительно страшно. Она только не знала, что теперь ей будет страшно всегда.
– Не бойся. – Выдрин слегка наклонился к ней через стол. Она думала, что он дотронется до ее руки, но он к ней не прикоснулся. – Никогда меня не бойся. Я никогда не сделаю тебе ничего плохого.
Она хотела сказать, чтобы он немедленно уходил, но почему-то молчала. Ей, замужней, никто не объяснялся в любви, и она уже забыла, как это завораживающе прекрасно. Она вдруг показалась себе какой-то новой, совсем не той, что десять минут назад, а еще она вспомнила, как Петр долго курил с красотками-сотрудницами, а она ждала, когда он наконец обратит на нее внимание. Впрочем, об этом Александрина никогда не забывала.
