Елена Михалкова - Черный пудель, рыжий кот, или Свадьба с препятствиями
Рита закурила, воткнула наушники в уши и врубила Черемошню на полную громкость. Так ей легче думалось.
Москвичка сидит в тюрьме, где ей самое место, воровке.
Олег переживает, как ему полагается.
Валера молча поплелся восвояси, когда Рита указала ему на дверь, и с тех пор не показывался.
Все игроки заняли отведенные им места, и ничто не предвещает, что расклад изменится. Справедливый, заметьте, расклад!
Что ж так тошно-то на душе?
Рита сперва грешила на несвежий сочник с творогом. Потом на вирус гриппа. Но когда градусник беспристрастно показал тридцать шесть и пять, стало ясно, что не в болезни дело.
Копаться в себе было для Риты Сысоевой занятием не более привычным, чем для жирафа танцевать джигу. Если бы кто-нибудь сказал Рите, что она рефлексирует, младшая Сысоева двинула бы шутнику по почкам. Но чувство, что внутри нее сидит какая-то чужеродная гадость и потихоньку откусывает от Риты по кусочку, не исчезало.
Рита поднялась на чердак, забилась в дальний темный угол и попыталась разобраться.
Все же идет как надо, правда? Олег обязательно будет счастлив, они с матерью найдут ему хорошую девушку. Грабаря она научит держать язык за зубами. Исаева… Про Галку и думать не стоит. Она не из их семьи, не из их жизни, и пусть смоет ее потоком правосудия, как соринку, попавшую в ручей.
Рита облегченно выдохнула и решила, что на этом разбор полетов окончен. Но чужеродная гадость внутри не исчезла. Она принялась медленно пережевывать Ритины кишки.
Впору было все-таки объяснить ее происхождение несвежим творогом, но Рита зажмурилась, и перед глазами встал грязный ручей, слизывающий с берегов палочки-веточки и прочие листочки. Где-то в нем бултыхалась одинокая несчастная соринка по имени Галка Исаева.
Муки совести Рита последний раз испытывала в третьем классе, когда толкнула Ваську Спесивцева с лестницы, он упал на Каморкину, и Каморкина сломала руку, а из школы попытались выставить Спесивцева. Васька был подлый парень, неотвязный как клещ, сквернослов и обидчик слабых. Было бы только справедливо, чтобы его вышибли. Но совесть заставила Риту во всем сознаться директору. Спесивцева оставили.
С тех пор прошло много лет. Неудивительно, что Рита не узнала поступь совести, когда та явилась снова.
Рита витиевато выразилась в адрес Галки Исаевой. Это она во всем виновата! И в том, что у Риты крутит кишки от тоски. И в том, что Олег ходит спокойный-спокойный, такой спокойный, что хочется всадить ему булавку в задницу, чтобы он издал хоть какой-нибудь звук. И в том, что Валерка не объявился после того вечера, только позвонил ее матери и предложил помощь с похоронами. А самой Рите ни словечка не сказал.
Рита со злости пнула стену. Со стены осыпалась пыль.
Она не могла, никак не могла оставить Исаеву выкручиваться одну, когда ей точно было известно, кто настоящий убийца. Рита попробовала было покрутить ситуацию, словно кубик Рубика, так и сяк, чтобы найти такое положение цветных квадратиков, при котором ее молчание не будет выглядеть как законченное свинство. Но одна простая мысль разбивала вдребезги все ее старания. «Что скажет Олег?»
«Я хотела как лучше!»
«Я не подумала!»
«Я не знала, что она не убийца!»
С каждой попыткой оправдания Рита чувствовала, что из нее выкачивают воздух гигантским насосом. В конце концов дыхания осталось на один глоток.
«Я виновата перед ней», – выдохнула Рита и почувствовала, как легкие наполняются кислородом. Ноющая боль в желудке исчезла.
Выпрямившись в полный рост, ругаясь по-прежнему на чем свет стоит, Рита приняла единственно возможное решение. Она отправилась к Валере Грабарю.
В это самое время Галка Исаева, хладнокровно все обдумав, снова ощутила себя танком, а не бабочкой, намертво застрявшей в коконе гусеницы. Да, личная жизнь у танка не задалась. Но способности стрелять это никоим образом не отменяло.
Оставалось только как следует прицелиться по вершине ближайшей горы.
Скрипя всеми сочленениями, Галка покатила вперед. И для начала попросила вызвать к ней защитника.
Когда Валера Грабарь открыл Рите дверь, она ахнула. Вместо самоуверенного бритоголового парня с тем принятым у шавловских парней выражением лица, которое в просторечье обозначалось как «рожа кирпича просит», перед ней стоял человек, побитый жизнью. И не просто побитый, а измордованный до состояния скисшей капусты.
– Господи! – ахнула Рита. – Что случилось?
Вопрос этот, конечно, имел смысла не больше, чем подлёдная рыбалка на школьном катке. Случилось то, что Валера прикончил Елизавету Архиповну, пытался неудачно замести следы, не преуспел, воззвал к любимой, и в итоге любимая таскалась с трупом по крышам, пока Валера утешался салатом.
Но Рита, отлично понимая все это, ни секунды не верила, что именно смерть Елизаветы Архиповны произвела на ее Грабаря такое впечатление.
И не ошиблась.
– Ты меня бросила! – прохрипел несчастный, покачиваясь. – Мешок!
– Я – мешок? – оторопела Рита.
– Да не ты! – На этот отчаянный вопль, казалось, ушли последние силы несчастного боксера.
– А кто?!
На мгновение Рите представилось, что мешком Валера непочтительно обозвал покойницу, которую сам же и привел в такое состояние. Но она тут же напомнила себе, что это недоступная для него степень образности.
Валера, пошатываясь, удалился в глубь комнаты, и Рите ничего не оставалось, как последовать за ним. Она ошарашенно покрутила головой. Судя по обстановке, Грабарь последние сутки занимался тем, что убивал стулья. Они атаковали, а он отчаянно сопротивлялся. Возле стены валялись вперемешку отломанные ножки числом восемь штук, треснувшая спинка была отброшена на диван, о вторую Рита едва не споткнулась.
– Ты что тут творил? – не выдержала она.
– Дыры в душе латал! – с суровым мужским пафосом возрыдал Валера.
Рита не выдержала.
– Лучше бы ты, сволочь, дырку в голове Елизаветы залатал!
– Почему я-то?
– Потому что ты ее сам и пробил!
Валера прервал скупые рыдания и уставился на подругу. Смысл сказанного доходил до него медленно, но наконец, хромая, все-таки добрался. Несправедливостей на долю Грабаря за последние два дня выпало, по его убеждению, больше, чем снега зимой, и последний ухнувший сверху сугроб он выдержать не смог.
– Я? – взвыл Валера. – Я пробил?! Да я! Да она! Да ты!.. А они!
Дождавшись, пока Грабарь закончит повторение известных ему местоимений, Рита без лишних церемоний встряхнула любимого с такой силой, что у него мотнулась голова, и привела в чувство заботливым тычком под ребра.
– Что ты? Что ты?
– Я ее пальцем не тронул!
– Ты ее бросил в канаву!
Валера стал похож лицом на чайный гриб.
– Кого? Старуху вашу?!
– «Нашу!» Общую!
– Зачем бы я ее потащил в канаву, дура! – воззвал Валера к интеллекту любимой. – У меня там мешок лежал!
Теперь друг напротив друга стояли два чайных гриба, потому что Рита цветом лица сравнялась с возлюбленным.
– Какой еще мешок?!
– «Юниор»!
– Откуда он там взялся?
– Я его туда положил!
– Елизавету прикрыть?
– При чем здесь Елизавета?!
– При канаве!
Оба выдохлись и замолчали.
– Короче, давай еще раз, – приняла Рита мужественное решение. Слушать объяснения Грабаря мог только специально подготовленный человек, тренировавшийся на бобрах, но выбора у нее не было.
– Я принес тебе мешок, – мрачно поведал Грабарь.
– Мне?
– Ну а кому еще-то? Елизавете?
– Какой мешок?
– «Юниор».
В кромешном мраке вокруг Риты внезапно забрезжил луч истины.
– Погоди… ты притащил боксерский мешок?
– Фигасе ты догадливая, – сыронизировал Валера. – А я тебе о чем твержу?
Рита отмахнулась от его тонкого юмора.
– И этот мешок зачем-то сунул в канаву?
– Не зачем-то, – насупился Валера. – Мать твоя меня выгнала. Сказала – он воняет.
Тут Риту охватило абсурдное подозрение, что вместо мешка Валера таки принес мертвую старушку. Это объясняло бы реакцию матери. Но Грабарь развеял ее страшные сомнения:
– Я понюхал… Ну да, попахивает слегонца. Там эта… – Он напрягся. – Материя.
– Кожзам, – рассеянно поправила Рита. Она напряженно думала.
Получается, Валера принес боксерский мешок. И судя по всему, решил подержать его какое-то время в канаве.
– Ты его проветривал?
– Дурак я, что ли, – мрачно сказал Валера. – Принес тебе. Мать твоя не пускает в дом. Думаю, надо сюрприз. Хотел на дереве повесить… Слишком долго! И ходят вокруг всякие. Я тогда в канаву. Веточками сверху. И за тобой пошел. А ты!..
Эта связная речь была вершиной грабаревских возможностей по составлению описания события. Рита мимоходом восхитилась, но даже восторг не мог затмить открывшейся ей правды.
