Данил Корецкий - Рок-н-ролл под Кремлем. Книга 4. Еще один шпион
– Ты!! Ты ох...л, билят, на меня швирят этот?! – возопил он, вскакивая. – Ты кто, дурной совсем, да?
Мигом поднялись еще трое: Иса, Абу и Давид, которые с Салихом из одного села и к тому же дальние родственники. Но Бруно не испугался: вздернул крупную голову, нацелил на них бородку свою шкиперскую, клешню выставил, поигрывает пальцами и скалится. Подскочил Тимур, кое-как усадил своих тимуровцев, напомнил им о кавказском гостеприимстве, о том, в чью честь сегодня банкет, а также о страшных карах, коим Железный Амир подвергнет любого, кто обидит дорогого гостя. Последний аргумент оказался решающим, Салих отряхнул брюки и сел, родственники тоже вернулись на свои места.
Успокоились вроде бы. Все, кроме Бруно. Тому хочется армрестлинга, хоть ты тресни.
– Вы меня боитесь! – орет карлик. – Вы, большие люди, боитесь малого народа! Потому что мы сильнее вас в четырнадцать раз, и умнее, и ловчее, и вообще...
Что ж, делать нечего. Первым к нему подсел Абу. Сцепились руками, запыхтели. К всеобщему удивлению, к полному даже офигеванию, всех присутствующих победил карлик. Приложил Абу так, что стол едва под ними не разлетелся. На это у него ушло меньше пяти секунд.
Поднялся рев и сплошное «билят! билят!», тимуровцы чуть не подрались, кому достанется честь размазать Бруно по столу. Повезло Мураду – одному из тех, кто на Теплостанском проезде кончал Батура и Зайку. Сели. Кажется, задница Мурада еще не успела коснуться стула, а его правая рука уже лежала на столе, как пьяная школьница под серийным маньяком, и все вокруг чегото орали, а Бруно, счастливый, улыбался.
Следующим сел Ваха, больше известный как Ваха Три Тонны... Потом Саид. Потом Карим. Потом, пыхтя и делая страшные глаза, на освободившееся место взгромоздился тот самый Салих, которому Бруно помешал дотянуть дорожку. Дорожку он таки дотянул, но уже другую, позже, и готов был сейчас раскрутить карлика над головой и зашвырнуть куда подальше, хоть на рога тому козлиному чучелу, украшающему интерьер заведения. Вот Салиха Бруно помучил, это правда. Поводил вправо-влево, дал ему вспотеть, дал поверить, что он почти победил. А потом рванул на свою сторону, впечатал так, что кровь осталась на столе. Захохотал.
– Джигиты, а-га-га! Это вам не лезгинку танцевать! Следующий давай!
Ну, дитя природы, что с него возьмешь.
Тут даже тихо стало. Как-то не по-доброму тихо, поскольку джигиты – они и есть джигиты, соль земли и все такое, а тут какой-то недоделанный карлик-кяфир, метр с кепкой, да еще издевается над ними. И Тимур, честно говоря, уже подустал напоминать им о кавказском гостеприимстве.
Но встал похожий на бородатую гориллу Лема Задоев, самый флегматичный из тимуровцев, добряк по природе, отчего и люди у него (ненужные и вредные люди, имеется в виду) мучились недолго, отходили быстро и качественно.
– Я следующий хочу! – сказал он.
Сели друг напротив друга, зацепились. Поехали. Стол задвигался, ножки заскрипели по плитке – борьба шла серьезная, морды красные, шеи раздулись. На этот раз джигитам повезло: положил Лема карлика. Бруно в крик:
– Не считается!! Левую давай!
Схватились левыми. И опять Лема победил. Радостный рев поднялся в «Козере», будто самого Тайсона одолел Лема. На Бруно смотреть больно: только что был красный как рак, а тут побелел, глаза выкатил. Вскочил на стол, ногами топает.
– Ни хрена, дылда!! Все равно не считается! На ножах теперь давай! Меня, Бруно Аллегро, еще никто никогда не побеждал!
Задирает брючину, выхватывает из голенных ножен легкую финку, машет ею перед Лемой, чуть не по самой бороде чиркает. Другой бы, может, пристрелил его на месте, но Лема – человек спокойный, вывести его из себя сложно. Он отступил на два шага, нацелил на карлика палец и спросил:
– А вот так умеешь, эй?
Встряхнул Лема своей волосатой ручищей, и пальцы вдруг звонко хлопнули об ладонь. Бруно даже опешил.
– Как? – спрашивает.
Лема показал еще раз: встряхнул, хлопнул.
Бруно финку бросил, попробовал тоже. Тряс-тряс рукой – ничего не получается. Замолотил кулаком по столу, заорал:
– Как ты это делаешь?! Так не бывает! Я – Бруно Аллегро! Ты – никто! Ты дылда! А я – звезда! Я все умею! Я умнее тебя! Я...
Он вцепился Леме в брючину, стал трепать, как азартная и неразумная собачонка.
– Как ты это делаешь, говори?! Ты должен меня научить!
Всем смешно, все ржут, как ахалтекинские кони. Лема сгреб Бруно в охапку, усадил за свой стол, что-то показывает, объясняет, рукой вертит у него перед носом. А Бруно как зачарованный смотрит, чуть глаза на тарелку не выложил, пытается повторить, старается... Не получается. Никак. И с матами, с воплями молотит кулаком по столу, брызгает слюной, кусает себя за руку: так не бывает!
* * *Кажется, Тимур первый сообразил, что пора тушить свет и звать тёлок – самое время, пока чего не случилось. Свет убавили до минимума. Включили музыку из «Эммануэли». Из дверей с табличкой «Администрация» повалили девчонки – они там все это время жрали мартини и ждали, когда их вызовут. Девчонки работали на Тимура, обслуживали Трубную площадь, Петровский бульвар и прилегающие к ним улочки, переулки и подворотни от 100 долларов за час, 300 за ночь. Тимуровцам все это богатство доставалось бесплатно каждую вторую субботу месяца и успело даже слегка приесться, так что все это было для них привычно, почти по-семейному. Но для Бруно, который восемь лет трахал только матрас на своей шконке, это был, конечно, праздник. Так оно, во всяком случае, предполагалось.
Охи, ахи, визги и шуточки. Расселись по столам, выпили, закусили. К Бруно подсели близняшки Кора и Лора, самые недалекие, но и самые красивые в бригаде. Кажется, он на какое-то время забыл про свою руку, забыл про все. Он пил из чашки Лориного лифчика, закусывал горячим Кориным поцелуем, громко хвалился, что на его шампуре останется еще много места, если даже он насадит их обеих одновременно... Но потом карлик увидел Катерину. Она танцевала с Вахой Три Тонны в центре зала, даже не танцевала, а просто топталась с ним по-слоновьи под музыку, потому что ни он, ни она танцевать не умели. Было у Катерины лицо обычной русской бабы, сорок второй размер обуви, какой-то неимоверный объем бедер и гренадерский рост. Она была товаром, рассчитанным на специфического клиента, примерно такого, как Ваха. Или даже еще специфичнее. Непонятно, по каким соображениям ее включили в этот банкетный пул – для маленького Бруно она могла подойти только в качестве слона, если бы тому вдруг вздумалось изобразить охоту на тигров в Индии.
И вот карлик в какой-то момент замолчал, просто остолбенел, глядя куда-то мимо красавиц Коры и Лоры, готовых хоть в узел завязаться прямо за этим столом, чтобы только Тимур не подумал, что они недостаточно обласкали дорогого гостя, и не прибил их за это. Он смотрел на топчущихся Катерину и Ваху, у него даже лицо как-то поплыло. Все подумали, опять на него нашла шиза, и причина этого нашествия именно в Вахе – ну, не понравился ему чем-то Ваха, и все тут. Бруно тихонько встал из-за стола, подошел к этим двум мастодонтам, что-то сказал им. Ваха остановился, удивленно на него глянул, пожал плечами и отошел в сторону. А карлик бережно, как драгоценный сосуд, обнял Катерину, точнее, уложил руки на ее зад, потому что был ровно в два раза ее ниже, он даже свести руки вместе не мог, настолько она была огромной, эта Катерина. И стал с ней раскачиваться под музыку. Медленно-медленно, будто укачивал ее, баюкал. Остальные танцующие вышли из круга, уставились, смотрят.
Там было на что смотреть.
Лицо Бруно доверчиво упиралось Катерине в живот. Ее колени даже при самом коротком шаге, на какой она была способна, безжалостно отбрасывали его в сторону – а он держался за нее руками и плавно так летал туда-сюда, как боксерская груша. Со стороны казалось, что если она наступит ему на ногу, то он лопнет, как лягушонок под лошадиным копытом – настолько микроскопичен он в этом дуэте. Но Бруно ничего не боялся. Он словно и не представлял, насколько комично выглядит рядом с этой великаншей. Он закрыл глаза и улыбался блаженной улыбкой. Катерина невозмутимо, как полагается настоящему профессионалу обольщения, смотрела поверх него, как бы спрашивая у публики: ну, чего уставились? Лишь иногда она не выдерживала, сотрясалась молча, всхихикивая внутрь себя.
Французский голос в сорок первый раз промурлыкал: «Эмммм-мануэль, Эмммм-мануэль!..» – и песня должна была вот-вот кончиться, и все было бы хорошо. Но тут Салих, изрядно перебравший коксу, стал что-то шептать на ухо Исе, а потом сам же и заржал. Громко заржал, как пьяный. Бруно его услышал, открыл глаза. Посмотрел на Салиха. Сразу покраснел, запунцовел, как тогда, когда его перемкнуло в первый раз. Убрал руки с Катерининого зада, отстранился, отступил в сторону. У него был нож, и он мог одним прыжком покрыть расстояние, разделяющее его и Салиха. Это знали все присутствующие, они видели его прыжки, знали, на что он способен. Что случилось бы потом, никто даже не успел представить. Потому что Бруно вдруг взял Катеринину руку, неловко, каким-то поломанным движением прикоснулся к ней своей бородкой, словно клюнул. И быстро-быстро ушел в сторону туалета.
