Дон Кавелли и Рука Бога - Дэвид Конти

большинство других жертвователей, Анджело Монтекьеса оставил этот тонкий нюанс без внимания. Или он был слишком хорошо воспитан, чтобы позволить себе как-то прокомментировать слова святого отца. Во всяком случае, он показал себя чрезвычайно образованным и приятным собеседником, знающим о сегодняшних проблемах церкви и веры. Говоря словами Бенедикта XVI[4], он критиковал диктатуру релятивизма, когда все традиционные ценности постепенно ставятся под сомнение, затем подвергаются осмеянию и, наконец, с ними вступают в борьбу и упраздняют. Он сокрушался по поводу общего оскудения веры, в результате чего многие люди если и приходят в церковь, то только на Рождество, в ожидании праздничного шоу, обращаясь в молитвах с просьбой о чуде, лишь в самых безвыходных ситуациях. Все это, отметил он в беседе, наполняет его великой тревогой и печалью, и он не видит никаких признаков того, чтобы в скором времени эта ситуация хоть как-то изменилась. Но все равно не стоит впадать в уныние, добавил он с обаятельной, но грустной улыбкой, а следует надеяться на лучшие времена, когда эгоизм в обществе ослабнет и человек будет готов приносить жертвы, а вера снова укрепится. Святому отцу оставалось лишь согласиться со всеми этими рассуждениями, а через час Монтекьеса почтительно распрощался.

С тех пор аудиенции проходили еще дважды, и каждый раз после этих встреч его святейшество был весьма доволен и умиротворен. Слова Монтекьесы, который откровенно говорил о том, о чем современный папа не мог высказаться публично, очевидно, казались ему правильными. Это отметил не только папский секретарь, монсеньор Лонги, но и другие его близкие соратники.

Тем больше удивился Лонги, когда после последней аудиенции папа оказался в совершенно ином состоянии, чем обычно: его лицо приобрело серый оттенок, казалось, за время разговора он постарел на несколько лет. При этом было очевидно, что пожилой человек пребывает в состоянии шока. Он не отвечал на тревожные расспросы Лонги о его самочувствии, а вместо этого уставился пустым взглядом на мраморную столешницу и что-то невнятно бормотал себе под нос. Только на третий раз секретарь достаточно отчетливо разобрал слова: «Умеренный вариант… Умеренный вариант».

IV

Сальваторе Ди Кастро до сих пор живо помнил тот день, когда впервые оставил пассажира в далекой стране. Это была дама по фамилии Лундквист. Ее муж сначала просил, потом угрожал и, наконец, умолял подождать еще несколько минут, поскольку его жена, как он снова и снова возбужденно уверял, могла появиться в любую секунду, но Ди Кастро оставался непреклонен. По крайней мере, внешне. В глубине души он, конечно, сочувствовал этой паре. Наконец мужчина объявил, что намерен забрать багаж и покинуть борт, но и для этого было уже слишком поздно. Корабль отплыл с Мадейры вместе с мужчиной, но без женщины. После этого рейса капитан Ди Кастро часто думал о них обоих и мучился угрызениями совести. Но это случилось девятнадцать лет назад. К настоящему времени он уже потерял счет тому, сколько пассажиров он оставил. Во всяком случае, их было довольно много, и он давно уже не испытывал к ним жалости. Притом что портовые сборы доходили до ста тысяч евро в день, подождать еще десять минут не представлялось возможным.

Помимо обязательной тренировки по спасению на море, суть которой заключалась в том, что все пассажиры должны по команде собраться со своими спасательными жилетами в обозначенных точках сбора, для всех существовало лишь одно непреклонное правило — своевременное возвращение на борт. Тому, кто не воспринял это требование всерьез, просто не повезло. Не без злорадства Ди Кастро думал о том, что теперь те люди кое-чему научились и усвоили этот урок на всю жизнь. Конечно, перед отплытием ему всегда сообщают, если какой-то пассажир отсутствует, но это всего лишь информация, которую он, как капитан, должен принять к сведению. Не более того.

Вот и сегодня тоже произошел подобный случай. Пассажир по имени Эмилио Вилланова не успел вовремя вернуться на борт. И снова это случилось в Рио-де-Жанейро. Почему именно здесь так часто пропускают время отплытия? По иронии судьбы, в каком-то другом месте у отставших пассажиров еще оставалась возможность добраться до ближайшего порта на поезде, но после Рио «Фортуна» начинала плавание через Атлантику. Пять дней в открытом море. Ди Кастро знал, что время от времени офицеры заключали между собой пари. Спорили о том, получится ли у тех, кто отстал, вернуться на корабль в следующем порту. По опыту, шансы были примерно пятьдесят на пятьдесят.

Человека по имени Вилланова на самом деле звали совершенно иначе. Впрочем, именно это имя было записано в одном из двухсот бланков паспортов, украденных в мэрии Триеста. Этот пассажир не относился к тем людям, которые, обескураженно или гневно, в зависимости от темперамента, реагировали на то, что опоздали и что корабль отправился в путь без них. Он и не намеревался наслаждаться жизнью на палубе «Фортуны» во время перехода судна через Атлантику. Вилланова уже давно сидел в первом классе самолета, который направлялся в Рим; ведь настоящая цель его поездки уже выполнена.

V

Донато Кавелли смотрел на могилу. Сколько времени прошло со смерти Елены? Порой он чувствовал, что с того дня миновала целая вечность, а иногда казалось, что он только что разговаривал с ней и она лишь на мгновение вышла из комнаты. Она все еще снилась ему по ночам, и каждый раз, когда он просыпался, его поражало осознание того, что она больше никогда не вернется. И он снова ощущал, подобно удару, боль от потери. Ему снова и снова приходилось прогонять воспоминание о том, как его жена погибла в центре Рима, прямо перед памятником Виктору Эммануилу[5]. Ее сбила машина, а водитель скрылся с места преступления и так и не был привлечен к ответственности.

Кавелли часто приходил на ее могилу. Не только в определенные памятные дни, например, в день ее рождения, день их свадьбы или день смерти, он возвращался сюда всегда, когда чувствовал себя особенно одиноко, чтобы немного поговорить с ней. После этого он всегда чувствовал себя немного лучше.

Сегодня снова был именно такой день. Кавелли постоял еще немного и направился к выходу, покидая крошечное кладбище, окруженное высокими стенами. Кладбище Кампо-Санто-Тевтонико располагалось на территории Ватикана, вблизи Зала аудиенций, но все же официально относилось к Италии. Однако именно Ватикан определял, кто достоин быть здесь похороненным. Немало верующих готовы были использовать любую возможность, чтобы удостоиться этой чести. Их усилия, как правило, ни к чему не приводили, поскольку