Шестеро против Скотленд-Ярда (сборник) - Кристи Агата
– Разумеется, нет, – ответила я. – Тебе надо бы показаться врачу.
– Врачу? – Она даже рассмеялась. – Фрэнку такая идея не понравится.
Я попыталась объяснить, что речь сейчас идет не о Фрэнке, но только снова насмешила ее. Причем она нисколько не злилась на него. Наоборот, говорила только хорошее.
Вот тогда мне действительно стало страшно за нее. Помню, как я села на пол рядом с кушеткой и старалась вразумить Луизу.
Но вы же понимаете, насколько оказываетесь бессильны, если любите человека, но не являетесь для него авторитетом.
– Как у вас идут дела? – спросила я.
Она искоса бросила на меня чуть встревоженный взгляд.
– Хорошо, – сказала она немного тоскливым тоном.
– Что значит хорошо? Я имела в виду кассовые сборы.
– А, с этим все отлично. Просто здорово. Фрэнк говорит, сборы хороши, как никогда. Знаешь, он же теперь мой менеджер!
– Что?! Ты избавилась от старика Таппи? – Я испытала очередной шок. Ведь это он сделал из Луизы знаменитость много лет назад.
Она грустно улыбнулась.
– Таппи убили на фронте. Он записался добровольцем, несмотря на свой возраст. Попал под пулю в первый же день боев. Таппи сам ушел воевать, как и все.
– Все, кроме Фрэнка, – заметила я довольно ядовито.
Она сразу же львицей бросилась на его защиту:
– Фрэнк тоже непризывного возраста, и у него слабая грудь. Ни один доктор не подписал бы ему разрешения.
Я постаралась сменить тему на более оптимистичную:
– Что ж, если с деньгами все обстоит так хорошо, то чего тебе тревожиться? Ты явно не теряешь популярности у публики.
Она некоторое время колебалась с ответом.
– С деньгами как раз не так уж благополучно. Мы… Нам приходится вести широкий и экстравагантный образ жизни, если ты меня понимаешь.
Я снова посмотрела на ее руки, а она совсем по-детски спрятала их за спину.
– Что означает ваш экстравагантный образ жизни?
– Нужно много тратить на рекламу, – сказала она, не вдаваясь в подробности. – К тому же Фрэнк… То есть я хотела сказать, что мы с ним в последнее время много проигрывали на бегах. Я никогда прежде не жила в долг, Полли, и сейчас меня это утомляет. Едва хватает сил репетировать, но нужно продолжать выступления, иначе не представляю, чем все может для нас закончиться.
– Ты хочешь сказать, что у вас вообще нет никаких сбережений? – изумленно спросила я.
Она помотала головой.
– Никаких. А ведь мы стареем. Я просто физически ощущаю это. Да, я продолжаю пользоваться успехом, но долго мне не протянуть. У меня нет новых популярных песен, чтобы держаться на поверхности, как прежде. Новые песни не так хороши, и на них далеко не уедешь.
– Послушай, – сказала я. – Ты работала всю жизнь и безумно устала, девочка моя. А муженек растратил твои деньги. Тебе нужен отдых. Уйди в отпуск на пару месяцев. Отправляйся пожить в какую-нибудь деревню, в покое и тишине.
Она закрыла глаза.
– Я не могу. Нет возможности себе это позволить. У меня не осталось совсем ничего, чтобы продать. Кроме того, Фрэнк мне не разрешит.
И тогда я сказала ей все, что думала о Фрэнке. Мне потребовалось на это немалое время, но когда я закончила, она мне всего лишь улыбнулась.
– Ты ошибаешься, – сказала она. – Ты никогда не понимала Фрэнка, Полли, и уже не сумеешь понять. Он просто не осознает, что делает, – вот в чем причина. Он мыслит иначе. Его настолько переполняют жизненные силы.
Помню, я положила ладони ей на плечи и пристально всмотрелась в ее глаза.
– Луиза, – попыталась внушить ей я, – ты жертвуешь собой ради мужчины, который того не стоит. Сейчас я скажу тебе то, что причинит боль, но я твоя лучшая подруга, и придется меня выслушать. До меня ведь доходят о Фрэнке самые разные истории. Как насчет хотя бы той его малышки в «Эмпайре»?
Даже под слоем грима я заметила, как сильно побледнело ее лицо.
– Ах вот оно что! Значит, они уже распускают грязные сплетни? – сказала она. – А о других ты еще не слышала? Ты немного отстала от последних слухов, Полли.
– Боже милосердный! – воскликнула я, но продолжить мне не дали, потому что из коридора за дверью донеслись отборная ругань и шум, а Луиза мгновенно вскочила на ноги.
– Впусти его, быстро! – попросила она. – У нас уже были два крупных скандала с управляющим.
Фрэнк вошел, и мне никогда не забыть его вида. Казалось бы, приличная сумма денег, потраченная мужчиной на себя, если не облагородит его, то хотя бы поможет обрасти жирком. Он же выглядел как маленький, сморщенный манекен с кирпичного оттенка лицом, причем даже не слишком чистым.
Фрэнк осмотрел комнату, не обратив на меня никакого внимания.
– Куда делась Ева? Я же приказал ей не отходить от тебя.
– Мне пришлось выставить ее отсюда, – сказала я. – Нужно было поговорить с Луизой.
Он резко повернулся и вытаращился на меня, а она предостерегающе потянула за мой рукав.
– Мисс Оливер, я не допущу, чтобы мою жену беспокоили понапрасну.
Даже его голос заметно подсел. Решив, что разобрался со мной, Фрэнк снова обратился к Луизе.
– Мы сейчас отправляемся в ночной клуб, – сказал он, – и если тебя попросят спеть, то будешь петь как миленькая. Потому что это, быть может, твой последний шанс после тех дерьмовых шоу, которые ты давала здесь.
– Боже! – не удержалась я и начала объяснять, что у него мозги совсем съехали набекрень.
Он прервал меня.
Я провела на сцене и за кулисами всю жизнь, но никогда не слышала столь грязных ругательств. И эта сцена запала мне в душу навсегда: шаги в коридоре за дверью, и лицо Луизы, с мольбой обращенное к нему.
– Ты просто пьян, – сказала я, когда мне удалось вставить слово.
Но в том-то и дело, что пьян он не был. Он не нуждался в выпивке. Его натура проявляла себя так без всякого алкоголя.
– Во имя всего святого, Луиза, уходи от него.
Вот тут только все и началось. Воздушный шарик лопнул. Мне никогда не доводилось участвовать в столь омерзительных ссорах, хотя опыт я успела накопить немалый. Помню, как в разгар перебранки обратилась к Луизе:
– Он губит тебя, моя милая девочка, а ты его. Ему никогда в жизни не следовало выделять больше трех фунтов в неделю. А ты даешь ему столько, что у него голову сносит.
Разумеется, ничего хорошего из этого не вышло. Мне надо было бы это понять заранее. Она прилепилась к нему и защищала его, хотя знала: целая толпа юных любовниц ждет у служебного входа в театр, сидя в его собственном автомобиле, надеясь, что он даст каждой из них маленькую роль в шоу. Даже в такой момент она готова была поддерживать его, моя бедная старая подружка.
И он вышвырнул меня за дверь. В прямом смысле слова – ухватил за плечи и выпихнул в коридор. Мною овладела ярость, и я потеряла контроль над собой от злости.
– За это когда-нибудь убью тебя! – пообещала я.
Однако когда дошло до дела и убийство произошло, то у меня было совершенно иное состояние духа.
В конце двадцатых годов они оба поселились в моем пансионе. Мы все стареем. Признаюсь, меня, как, вероятно, и всех, такое открытие ужаснуло, но не выбило почвы из-под ног. В конце концов, я пережила не менее сильные ощущения в тот день, когда впервые обнаружила, что не могу больше выходить на сцену в балетной пачке. Надо было что-то менять в жизни. Жаль, но ничего не поделаешь.
Я оставила сцену и купила дом, использовав значительную часть своих скромных сбережений. Это не какой-нибудь огромный особняк, а небольшой пансион, где всем управляла я с помощью двух своих юных помощниц, но постояльцам самим приходилось брать на себя основную часть обязанностей по хозяйству.
Не стану называть точного адреса, но мое заведение расположено в районе Мейда-Вэйл близ Килберна в одном ряду с точно такими же домами, считавшимися когда-то фешенебельными и до сих пор остававшимися респектабельными, вопреки мнению некоторых людишек, которых мне приходится называть своими соседями.
Мой пансион имеет три этажа, подвал и чердак. Сама я живу в подвале. Там есть комната для меня, кухня и крошечная коморка, служившая когда-то кладовкой. Туда я могу пустить переночевать одного из прежних приятелей, не имеющего денег, чтобы заплатить мне за ночлег как положено.
