Красивая женщина умирает дважды - Анна и Сергей Литвиновы
– Молодая женщина попросила у вас помощи. На закате в глухом лесу. Вы ее не нашли – и спокойно отправились спать?
– Я думал, дурака валяет!
Время смерти с точностью до минуты установить невозможно, но, по заключению экспертов, убили Елену, вероятней всего, в промежутке с 19.40 до 20.20.
Место, где конкретно она погибла, обнаружить не смогли.
Труп, слегка присыпанный еловыми ветками, нашли в неглубоком овражке – примерно на полпути в Грушевку, в двухстах метрах от поляны.
Адвокат полагал: Елена действительно звала Павла на помощь. Но пока он шел, встретила на поляне кого-то. Доверилась ему. И отправилась с ним – навстречу гибели.
Сам Климентьев считал по-другому. И даже пытался следователя убедить: Ленка – девчонка еле грамотная, девять классов с трудом окончила. А в сообщениях – ни единой ошибки. Да и вообще не ее стиль – эсэмэски строчить. Может, тот, кто убил, сообщения с ее телефона и отправлял? Уже после ее смерти?
Но следователь был уверен: никакого загадочного человека не существовало вовсе. Подсудимый сам писал сообщения с телефона Елены, чтобы отвести от себя подозрения.
Да и Маркеловна клялась: посторонних она на своем пути из Грушевки не встретила. Опрошенные жители обоих поселков тоже не приметили никого подозрительного.
А Павел и собственноручное на предварительном следствии подписал, и мотивы у него имелись, и возможность.
Дело передали в суд.
Но Елена Юрьевна продолжала считать: сын не убивал.
* * *
Дима крепко задумался.
Ксюшина версия, будто Павел по всей стране за беременными охотился – полная чушь, конечно.
Но убил ли он Елену?
Судебных ошибок объективно в стране меньше, чем во времена, когда Чикатило орудовал и первого подходящего могли за его творения в тюрьму отправить и даже расстрелять.
Но и сейчас случается: улики серьезные, собственноручное признание подписано, а в тюрьме – невиновный.
Дима сразу вспомнил похожий случай из личного опыта. Давно дело было – семь лет назад. Журналист верил: осудили несправедливо. Много времени убил, в командировки мотался, свидетелей опрашивал, целую папку материалов собрал. Человек, впрочем, так и остался отбывать свой срок.
А в деле Климентьева доказательная база выглядела еще более крепкой, почти непробиваемой.
Но эта грустная женщина настолько не походила на мать убийцы!
Да и по тому, что рассказала, не очень годился фотограф с причудами на роль жестокого истязателя.
Может, взяться? И человеку попробовать помочь, и отвлечься наконец от лосей, щенков, котят и манула Тимофея из московского зоопарка?
Плюс повод будет продолжить разговор с практикантами на примере уже знакомого им дела.
Поэтому Дима осторожно сказал:
– Обещать ничего не могу. Но разобраться попробую.
– Я заплачу! Любые деньги!
– Прекратите, пожалуйста. Вам есть где в Москве остановиться?
– Да… Сестра в Ногинске.
– Ну, езжайте с богом. Документы все оставляйте, ваш номер телефона. С наступающим Новым годом! Пусть он принесет справедливость и счастье.
Елена Юрьевна снова заплакала. Дима хлопотал, подавал воду, гладил успокаивающе по плечу. И виновато думал: «Мы-то с Надькой завтра в Главный театр на «Щелкунчика» идем. А ее сын будет в тюрьме Новый год встречать».
Хотя, может, и за дело. Матери всегда в невиновность детей верят до последнего. А сами подследственные охотно им головы дурят и на жалость бьют, чтоб передачки почаще-побольше.
* * *
Что в Надюшке хорошо: даже если дулась, хозяйственными обязанностями не манкировала. Вот и сегодня (хотя сама тоже после работы) уставшего после трудов праведных Диму ждали и салат, и любимые отбивные. Подружка, румяная от готовки, в коротком халатике тоже выглядела весьма соблазнительно, а когда представлял, как билетам обрадуется, аппетит совсем небывало разыгрывался.
Новость выкладывать не спешил. Смиренно выслушал Надькины стенания, что Новый год завтра, икра в магазинах страшно дорогая, и вообще настроения никакого. Попенял:
– Ворчливой каргой становишься!
– А, надоело все, – отмахнулась она. – Завтра даже курантов не буду ждать, сразу спать лягу.
– И на «Щелкунчика» не пойдешь? – спросил вкрадчиво.
– Ты, что ли, купил?
– Ага. На «Авито». По сто пятьдесят тысяч билет.
– Издеваешься?
– Нет. Все ради тебя, любимая.
– Дима, ты обалдел! Триста тысяч?! В Таиланд можно было слетать!
– Да ну, банально. Новый год под пальмой. То ли дело – Главный театр! «Щелкунчик»!
Подхватил Надюшку, закружил. Подруга, конечно, тяжеловата – только пару кругов осилил. Шепнул:
– На сайте я билеты поймал. По госцене. Самый блатной седьмой ряд.
– Ди-има!
– Как дурак. По приказу твоему больше месяца охотился. Настоящий квест – успел схватить места за доли секунды, иначе бы улетели.
– Ди-има!
Глаза, как и ждал, засверкали.
Благодарный поцелуй – и затащить подругу в кровать.
Но Надюшка неожиданно отстранилась, схватилась за голову.
– Ди-има! Но зачем было брать партер?!
– Уж что было! Но ты не волнуйся. В сравнении с ценами спекулянтов – очень получилось бюджетно.
– Я не хочу туда!
– Почему?!
– В партере один бомонд! Все расфуфыренные будут! А мне совсем нечего надеть!!! Лучше б где-нибудь на ярусе взял!
Ох уж эти женщины. Никогда им не угодишь.
* * *
Забеременеть, когда старшему ребенку только восемь месяцев, надо очень постараться. Но Полина смогла. Хотя врач предупреждала, что надо предохраняться, свекровь заверила:
– Чушь. Пока дела не вернулись, новых детей не будет.
Муж и рад – он средства защиты терпеть не мог, обзывал «противогазами».
Вот и получили.
Полина хотела избавиться, а свекровь, зараза, начала причитать:
– Нельзя, раз бог дал!
Супруг подхватил:
– Да ладно, Поль, ничего. Прокормим.
Легко говорить – беременным-то ходить не ему. Да и кормил семью, прямо скажем, довольно скудно.
Но против воли родни Полина идти не осмелилась. Хотя реально непонятно: как она дальше станет справляться? Сейчас тяжело – один ревет, второй в животе пинается. А когда на два голоса начнут завывать?
Молоко, с тех пор как второй младенец обозначился, на вкус стало мерзкое – Полина сама попробовала, убедилась. Маленькому тоже не нравится – плачет, плюется. Но свекруха упрямая смеси покупать не разрешала – ребенку, мол, натуральная пища нужна. А как пить-то его, если горькое?
Однако на открытый бунт Полина не решалась. Грудное украдкой сцеживала, питание на молочной кухне получала бесплатно. В ее комнату свекруха вечно без стука врывалась, так что хитрить приходилось на улице. Шла вроде как гулять, уходила с коляской подальше в парк. Готовую смесь ей сердобольная сотрудница выдавала подогретой.
Поля где-нибудь в укромном месте находила скамеечку. Давала малышу бутылочку, а сама украдкой (будто что
