Здесь все рядом - Анна Викторовна Дашевская
– Вера Павловна, добрый вечер! – громко поздоровалась Розалия. – Чай пить приходите через полчасика!
– Приду! – охотно отозвалась та.
В прихожей было прохладно, темно, пахло яблоками и почему-то растительным маслом. Розалия фыркнула:
– Не удивляйся, это я в обед прибегала и коту дворовому лекарство давала, а оно в масле разводится.
– Судя по запаху, вы кота в нём купали!
– Да нет, просто этот дурачок боднул мою руку, а в руке как раз бутылка с маслом и была. Ну да это неважно, выветрится! Пойдём-ка в комнату, нечего тут в темноте…
За высокой дверью, выкрашенной неожиданно ярко-жёлтой масляной краской, была просторная гостиная в старом усадебном стиле: светлая, в три окна, с креслами и диваном, с круглым столиком на резной ноге и выложенной кафелем печкой в углу.
Розалия Львовна уселась в кресло, похлопала по соседнему:
– Чего стоишь? Садись! Ну, так зачем тебе понадобилась Евпраксия?
– Я пыталась найти могилу прадеда, Михаила Ивановича.
– Ах вот как… Шурочка, значит, указаний не оставила?
Бабушкино письмо перекочевало из моей сумки в руки Розалии Львовны. Та прочла его внимательно, потом вернулась к началу и перечитала ещё раз. Опустила и поглядела на меня без улыбки.
– Выходит, Александра решила свои долги на тебя взвалить? Мило, ничего не скажешь.
Я пожала плечами:
– Знаете, я приехала, чтобы попробовать. Если никто не знает, где прадед похоронен, я не стану обыскивать всё кладбище. Оставлю денег на поминовение и вернусь в Москву, мне на работу выходить с двадцать пятого числа.
– Понимаю. Кстати, ты не сказала, где ты работаешь?
Услышав, что тружусь я в музыкальной школе и преподаю сольфеджио, родственница вытаращила глаза и захохотала так, что я испугалась, как бы ей не стало плохо. Отсмеявшись и утерев слёзы, Розалия сказала:
– Да-а… Ты видела объявление у нас внизу? Это я в очередной раз заявила директору, что, если он не сделает по-моему, я уйду на пенсию. А другого педагога по сольфеджио у него и нету!… Ой, не могу!
И она снова засмеялась.
Тут в дверь постучала соседка Вера Павловна, внесла в гостиную тарелку, накрытую белоснежной льняной салфеткой с вышивкой по углам, и лукаво посмотрела на хозяйку.
– Ты, Роза, как хочешь, а я пирог принесла. Что это за дела, яблочный Спас прошёл, а мы пироги не пекли?
– С белым наливом? – спросила Розалия, проворно накрывая к чаю на круглом столике.
– Что ты такое говоришь, – с лёгкой досадой ответила Вера Павловна. – Кто ж с белым наливом печёт, его только так погрызть хорошо… если есть чем, – и она засмеялась, показав чуть желтоватые ровные зубы. – Штрейфлинг в пирог пошёл. Падалицу подобрала, спелую-преспелую, аж на просвет косточки видны.
Господи, как же хорошо! Сидеть в этой комнате, смотреть на гаснущий за окном день, жевать яблочный пирог и слушать дружескую перепалку этих немолодых тёток…
В половине девятого я с трудом выковыряла себя из кресла и встала.
– Пойду я, Розалия Львовна. Завтра попробую ещё в монастырь зайти и в городскую администрацию, а потом домой поеду.
– Пойдём, провожу, – она встала легко, будто была моей ровесницей, и пошла за мной следом в прихожую. – Ты извини, переночевать не приглашаю. У меня, кроме гостиной, только спальня и кухня, – и, видя недоумение на моём лице, пояснила. – Дом этот школе нашей принадлежит. Так-то он большой, но мне полагается только половина. Вторая пока пустует. Вот что, ты с утра иди в администрацию – это без толку, но сходить надо. А потом ко мне в школу зайди, я с тобой до монастыря прогуляюсь. Ну всё, иди!
И она легонько подтолкнула меня в спину.
В своём номере я приняла душ, умылась и забралась под прохладную, кажется, даже крахмальную простыню. И уже засыпая, подумала: а ведь похоже, тётушка не знает, где похоронен прадед. Вот почему, интересно, она же родственница?
Розалия Львовна оказалась права: в здании городской администрации кипела жизнь, все занимались предстоящим праздником, и до моих вопросов дела не было никому. Я заглянула в пару кабинетов, где не было никого, в зал для совещаний, где толпа народу что-то лихорадочно обсуждала, в приёмную главы города, опять же пустую… В конце концов мне надоело без толку ходить по зданию, я поймала за рукав какую-то дамочку, примерно моих лет, и спросила угрожающе:
– Тут есть вообще кто-нибудь, кто занимается кладбищем?
Дамочка вытаращила на меня глаза и помотала головой.
– А какой у вас вопрос?
– Мне нужна его схема. Кладбища.
– А-а… Знаете… – она нервно оглянулась на вторую точно такую же особу, которая махала ей руками из конца коридора. – Знаете, вам надо обратиться к Ирине Ивановне Лотошиной. Только её нет сейчас, она в парке, сценой занимается. Вы сколько ещё в городе пробудете?
– Нисколько, – сумрачно ответила я. – Сегодня уеду.
– А вы напишите запрос! На нашем сайте, я вам сейчас и адрес дам!
Она нацарапала в моём блокноте сайт администрации и упорхнула, освобождённая.
Музыкальная школа находилась на территории того самого парка, так что по дороге я подошла к сцене и попыталась высмотреть эту самую Ирину Ивановну, как её, Лотошину. Но не преуспела: на помосте и вокруг него мельтешили мужики самого работяжного вида, в комбинезонах и тяжёлых ботинках. То ли женщины там не было (ну мало ли, перекусить отошла или попросту смылась по личным делам), то ли она успешно маскировалась. Ну и ладно, всяко сейчас с ней говорить было бы бессмысленно, даже если пресловутая схема у неё и есть. Во что я постепенно верить переставала…
При моём появлении Розалия Львовна взглянула на часы и спросила:
– Ну что, в администрации ничего нет?
– Может, что-то и есть, но нету никого, кто бы знал, что и где искать, – отрапортовала я.
– Ладно, пойдём, прогуляемся до монастыря. Я вроде на сегодня здесь всё сделала, что собиралась, теперь займусь своими церковными обязанностями.
Тут я вытаращила глаза.
Церковные обязанности? Да ладно!
Заметив моё изумление, тётушка грустно усмехнулась:
– Да-да, я вполне православная. Имя и отчество мне достались от отца, а вера – от мамы. А ты думала, почему твоя бабушка обо мне вспомнила только на смертном одре?
– Не знаю. То есть, я об этом пока не думала!
– Потому что, когда моя мама вышла замуж за Льва Михайловича Науменко, семья её не одобрила. Моя мама была двоюродной сестрой твоей бабушки, – пояснила Розалия Львовна. – Потом как-нибудь поговорим об этом.
«Потом как-нибудь чаще
