Бумажные души - Эрик Аксл Сунд
Ощущая его рот там, внизу, я закрываю глаза и зарываюсь пальцами в его волосы, влажные после купания. Потом осторожно закидываю ноги ему на спину.
Его руки сжимают мне бедра, и я начинаю двигать ими – сначала медленно, потом быстрее.
Но что-то нарушает ритм. Я замираю и вслушиваюсь.
Сквозь шум леса доносятся чьи-то голоса. Говорят где-то далеко, как за стеной. Один голос мужской, другой – женский.
Я открываю глаза и приподнимаюсь на локтях; Ингар смотрит на меня.
– Мы давно ушли? – шепчу я.
Он улыбается и пожимает плечами.
– Они нас ищут. Твой отец и моя мать… Надо одеваться.
У Ингара на теле часто видны синяки. Отец у него строже, чем моя мать, да еще и странностей у него больше, чем у Эм. Нельзя, чтобы они нас тут застали.
Мы молча одеваемся. Я думаю: в счастье есть что-то нечестное, счастье часто приманивает тревогу. Как будто разум наказывает тело, которое позволило себе наслаждаться.
Мы шагаем по тропинке назад. Когда мы приближаемся к дому, моя дурнота усиливается.
Ингар останавливается и поворачивается ко мне. Глаза блестят в тусклом свете; он раскидывает руки, и я заползаю в его объятия, кладу голову ему на грудь, слушаю, как стучат наши сердца, случаю двусердый перестук.
Все плохое сразу вытекает из меня, уходит в землю и дальше, в скальную породу.
Когда я приду домой, то опишу все это в дневнике. Опишу, как Ингар показал мне, как может выглядеть и ощущаться настоящая жизнь. “В крови появились новые, незнакомые элементы, – напишу я. – Они заставляют кровь быстрее бежать по жилам, из-за них стучит в висках, из-за них я ощущаю трепет в груди. Никогда, никогда еще лесные цветы не цвели так ярко, кислица не была такой свежей на вкус, никогда еще лесной запах не был таким крепким”.
Через две недели, утром, тропинка между деревней и озерцом уже покрыта белым сверкающим инеем.
Глава 4
Кварнхольмен
Стокгольм похож на тело на операционном столе. Если не надо приводить в порядок измученные конечности, удалять тромбы или родинки, значит, требуется или что-нибудь ампутировать, или что-нибудь пришить.
Полуостров, втиснутый между Сальтшёном и Свиндерсвикеном, за свою историю попадал под скальпель не один раз. Всего полвека назад он был островом; потом пролив заполнился грунтовыми массами, и остров превратился в полуостров. Согласно плану зонирования, через несколько лет, когда бетон взорвут, чтобы устроить канал, полуостров снова станет островом.
Району предстояла обширная пластическая операция. Вот почему участок, который полиция обнесла лентой заграждения, оказался окруженным стройплощадками.
Труп лежал там, где через несколько лет протянется канал: под мостом, на голом асфальте площадью в сто квадратных метров. Жанетт констатировала, что этого человека застрелили.
Часы показывали начало десятого, но над щебенкой еще дрожало знойное марево. Тень вертолета уплывала на север, по направлению к причалу Сальтшёна. Техники-криминалисты только что прибыли и теперь держали совет с полицейскими в форме.
Жанетт натянула на ботинки бахилы и встала у самой ленты заграждения, поодаль от остальных. В руке она держала телефон.
– Да, предмет, похожий на пистолет, – говорила она. – Свидетельница стояла на мосту и сняла преступника на видео, так что у нас есть его приметы. Мы со Шварцем на месте. Как только выяснится что-нибудь новое, я позвоню. – Жанетт закончила разговор и сунула телефон в карман.
В тени возле опоры моста стояла полицейская машина. Свидетельница – девушка в студенческой фуражке и белом платье – расположилась на заднем сиденье.
Девушка явно была пьяна, однако не растерялась и записала подозреваемого на телефон. Проходя по мосту, она услышала выстрел и остановилась у перил: в одной руке банка пива, в другой телефон. Не будь девица пьяной, она, может, и не решилась бы включить камеру, подумала Жанетт, возвращаясь к машине.
Запись оказалась отличного качества. На ней ясно был виден мужчина лет тридцати, среднего роста, полноватый, со светлой щетиной и бритой головой. Мешковатая белая рубаха, синие джинсы, обрезанные чуть выше колен, и грязно-серые кроссовки. Скорее всего, он еще не покинул Кварнхольмен, поскольку патрульные машины быстро перекрыли мост Свиндерсвиксбрун, а также проход между Финнбудой и этой низиной. Подозреваемый вооружен, по всей вероятности – на взводе и, судя по записи, пьяный или под наркотиками.
Жанетт утерла тыльной стороной руки потный лоб, размышляя, какие у убийцы могут быть возможности. “Если он не собирается застрелиться, – подумала она, – выбор у него невелик: или сдаться, или броситься в Сальтшён”.
* * *
Комиссар уголовной полиции Жанетт Чильберг следила за карьерой своего младшего коллеги Йимми Шварца с тех пор, как он был еще аспирантом. Она поддержала его, когда он, вчерашний выпускник полицейской академии, увидел свой первый труп; она похлопала его по плечу, когда он раскрыл свое первое дело. Когда Шварц возглавил следовательскую группу, Жанетт пригласила его выпить пива.
И вот Жанетт и Шварц быстро шагали вдоль Губной гармошки – старого офисного здания, обязанного своим прозвищем фасаду, плоскому, длинному, с окнами, походившими на отверстия упомянутого инструмента.
– Не Стокгольм, а Нью-Йорк какой-то. – Жанетт кивнула на старые промышленные кварталы, ныне переделанные в жилые. Высокие по шведским меркам дома располагались так близко друг к другу, что солнце не проникало на улицы. Время от времени до Жанетт доносился вой сирен, над головой трещал вертолет. Лопасти стригли солнечный свет, и по фасаду бежали тени.
Жанетт казалось, что она чует исходящий от Шварца запах адреналина. Или это ее собственный адреналин? У пота какой-то особенно резкий запах; Жанетт припомнила чье-то объяснение: это потому, что в крови вдруг становится много гормонов стресса. Они со Шварцем оба торчали на адреналине, но реагировали на него по-разному. У Шварца в такие минуты рот не закрывался, а сама Жанетт делалась молчаливой и сосредоточенной.
Годы службы в полиции закалили Шварца: теперь он выглядел образцом патрульного полицейского. Холодильник с лицом боксера. Характер у Шварца всегда был железный, и Жанетт спрашивала себя, не сказалось ли тут трудное детство на окраине города. Регулярные возлияния и драки сформировали внутреннюю суть Шварца, как служба в полиции сформировала его внешность. Но на щеке, на пару сантиметров под глазом, у него было небольшое родимое пятно, которое, если смотреть под определенным углом, походило на слезу.
– Вон там, – сказала Жанетт и ускорила шаг.
В конце улицы белела бетонная ограда. За оградой раскинулась стройплощадка,
