По субботам не стреляю - Вера Михайловна Белоусова
– Безусловно, – кивнул Соболевский. – И тем не менее факт остается фактом. Если это шутка, то очень странная. Скажите, Ирина Григорьевна, кто-нибудь, кроме вас, был дома, когда вы в последний раз разговаривали с Добрыниным?
«А это еще зачем?» – изумилась я. И тут меня осенило. Алиби! Он пытался установить мое алиби. Если бы кто-нибудь подтвердил, что я была дома в субботу около двух, это означало бы, что я никак не могла... О господи!
– Нет, – сказала я упавшим голосом. – Никого не было. Я была одна.
Честное слово, он посмотрел на меня с сочувствием!
– Вот что, Ирина Григорьевна... – помедлив, сказал он. – В ближайшие дни мы вас вызовем. Могу я попросить вас пока не уезжать из Москвы?
– Да, – ответила я, с ужасом думая о том, что скажет на это Костя. Билеты заказаны, путевки выкуплены... Никита продолжал доставать меня с того света. Он дорого бы дал, чтобы расстроить эту поездку... Почему-то у меня не хватило духу спросить, сколько времени я буду «невыездная». Да и бесполезно было спрашивать скорее всего.
– И последнее, Ирина Григорьевна, – продолжал Соболевский. – Вот моя визитная карточка. Здесь оба телефона – рабочий и домашний. Если что – звоните, не задумываясь!
– Хорошо, – покорно пообещала я, абсолютно не понимая, что может означать это «если что». Уже идя к двери, я вспомнила, что тоже хотела задать ему один вопрос.
– Скажите, пожалуйста, – спросила я, обернувшись, – моя записная книжка у вас?
– Нет, – следователь покачал головой. – Книжки там не было. Может, проглядели. И такое бывает, знаете...
Он старался говорить как ни в чем не бывало, и все-таки я уловила в его тоне некоторое беспокойство. Действительно: слона-то я и не приметил... Или Никита ее куда-то припрятал?
Выходя из кабинета, я лицом к лицу столкнулась с шефом и с Викой. Оба выглядели крайне взволнованными.
– Ну что? – свистящим шепотом спросила Вика.
– Ничего, – я растерянно пожала плечами. – Что-то вроде подписки о невыезде...
Тут случилась еще одна неожиданность. Шеф внезапно покраснел, набычился и пошел прямо на выходившего следом за мной Соболевского.
– Товарищ, то есть господин следователь! – заявил он. – Я хочу вам сказать, что вы на ложном пути. Ирина не может иметь к этой истории никакого отношения. Я очень хорошо ее знаю и могу вам лично поручиться...
Тут он, по-видимому, осознал абсолютную нелепость происходящего и осекся, сделавшись из красного темно-пунцовым.
– Большое спасибо за информацию, – подчеркнуто серьезно ответил следователь.
Нетрудно было догадаться, что с содержанием нашей беседы могли ознакомиться все желающие. Окна по случаю жары были распахнуты настежь, достаточно было сесть на подоконник в соседней комнате... И все-таки то, что я услышала, проходя по коридору мимо нашей «кофейной комнаты», застало меня врасплох. Это был еще один – не скажу удар, а так себе – что-то вроде пинка под зад. Две девочки-компьютерщицы варили кофе, и одна из них, не видя меня, говорила другой:
– А я всегда думала: что-то здесь не то! Чудес не бывает. Слыхала? «Шантаж»! Чем-то она его держала на коротком поводочке.
Нетрудно было догадаться, что она имеет в виду. Конечно, теперь у меня были другие заботы... И все-таки я бы соврала, если бы сказала, что меня это нисколько не задело. Я заглянула в нашу комнату, схватила сумку и смылась, не сказав никому ни слова.
Глава 2
Не верили... Никто не верил. Странные люди, ей-богу! Ну скажите на милость, неужели так трудно понять, что у человека есть не только настоящее, но и прошлое? Они, видимо, считали, что он так и родился – с бородой и с микрофоном в руке. Ничего подобного, смею вас уверить! До того как стать национальным достоянием, ваш обожаемый Никита был обычным школьником, закомплексованным подростком, между прочим, довольно хилым... «Косая сажень» – результат систематических занятий бодибилдингом. Хорошеньким – да, хорошеньким он был всегда: белокурый, с большими глазами редкого темно-голубого цвета. Хорошенький – ничего не могу сказать, – но только совершенно не в моем вкусе...
Мы учились вместе с третьего класса. Никита увидел меня первого сентября и немедленно влюбился. Почему – не знаю, может быть, потому, что я была единственная из всех рыжая. Как-то так вышло, что до тех пор он не видел рыжих, – во всяком случае, так близко. Позже он признался мне, что просто глаз не мог отвести от моей пламенеющей гривы. Его влюбленность прошла все положенные стадии – от подножек и дерганья за косички до записок, провожаний и приглашений в кино. Но... не нравился он мне. Ну вот не нравился – и все. Я добросовестно старалась вылепить из всего этого дружбу. Разумеется, без особого успеха. С кем я со временем подружилась – так это с Никитиной сестрой Люсей. Но это отдельная история... Тут крылась одна из причин, по которой я еще в школе была с ним мягче, чем следовало, невольно вводя его в заблуждение. Никитины родители погибли в автокатастрофе, когда он был совсем маленьким. Разумеется, об этом стало известно на следующий же день после его прихода в нашу школу. Одна учительница сказала другой, кто-то услышал... В школах такая информация распространяется с поразительной быстротой. Меня все это потрясло до глубины души. В судьбе этого белобрысого новенького воплотился самый страшный кошмар, который я могла себе вообразить. То, что снилось мне в кошмарных снах, что заставляло кричать и плакать ночами, поднимая на ноги весь дом, в его жизни случилось на самом деле – и я жалела его ото всей души. Но и только. Ничего отсюда не следовало. Может, для кого-то «жалеть» – и значит «любить», но у меня этот механизм работает по-другому.
Никита и Люська жили вдвоем. Была еще какая-то условная тетушка, которая условно за ними присматривала, но по мере Люськиного взросления она появлялась все реже и реже. Люська была на четырнадцать лет старше брата и со временем взяла на себя всю ответственность за его воспитание. Вокруг нее вилась тьма поклонников, но она упорно не выходила замуж, дожидаясь, пока
