Джеффери Фарнол - Седина в бороду
Скрипач спрятал изможденное лицо в скрюченных пальцах, рыдания сотрясли его хрупкое тело. Сэр Мармадьюк попробовал утешить его, но скрипач пронзительно вскрикнул и оттолкнул участливую руку.
- Оставьте меня! Оставьте меня, это мой черный час, предоставьте меня луне.
Дикий крик, исполненный невыразимой тоски, прокатился над парком, и маленький скрипач распростерся на земле рядом с пнем, служившим когда-то троном детских игр, он обхватил старое дерево руками, прижался мокрой от слез щекой к шершавой коре и затих.
Сэр Мармадьюк медленно удалился, оставив маленького скрипача наедине с его болью. Стемнело. Серебро волос светилось на темной земле.
Глава III,
в которой читатель познакомится с юной квакершей Евой-Энн
Сэр Мармадьюк, тяжело опираясь на трость, с огромным интересом разглядывал стог сена. Конечно же, ему и прежде доводилось видеть подобные сооружения, но никогда еще столь прозаическая вещь, как сено, не вызывала в нем такого интереса. Сэр Мармадьюк смертельно устал, он попросту валился с ног. Он отошел слишком далеко от дома, пройдя не одну милю по пыльным нескончаемым дорогам, его изящные сапоги с кисточками на голенищах, совершенно не приспособленные для столь тяжелых испытаний, натерли на ногах кровавые мозоли, и вот теперь сэр Мармадьюк со сбитыми в кровь ногами, с ломотой во всех членах, разглядывал столь необычный для себя объект, а в его взгляде читался нескрываемый интерес.
Это был довольно высокий стог, он выглядел мягким и уютным, он словно обещал утомленному путнику роскошное ложе для его ноющих членов. Сено наполняло воздух ароматом, навевающим заманчивые мысли о предстоящем забытьи. И, самое главное, к стогу была приставлена лестница, так и манившая воспользоваться услугами чудесного ложа.
Сэр Мармадьюк, прихрамывая, добрел до лестницы, несколько неуклюже взобрался наверх и с наслаждением растянулся на душистой постели, мечтательно глядя на одинокую звезду, мерцавшую в небе.
- Сорок пять! - бормотал наш герой. - Как глупо и нелепо. Как все ... Тут он вздохнул и погрузился в блаженное забытье.
Но спать ему пришлось недолго. Внезапно он проснулся оттого, что чья-то рука аккуратно зажала ему рот, и чей-то голос прошептал совсем рядом:
- Тише!
И голос, и рука, вне всякого сомнения, принадлежали женщине, и рука эта, хотя и теплая, и мягкая, была в то же время сильной и крепкой.
- Послушайте, мадам... - начал было сэр Мармадьюк, кое-как освободившись от руки.
- О, помолчи же! - зашипел голос, и рука вернулась на прежнее место, зажав рот джентльмена еще крепче. Сэр Мармадьюк волей-неволей повиновался.
В свете полной луны наш герой смог разглядеть пальцы красивой формы, плавный изгиб плеча, копну темных волос.
В наступившей тишине послышалось бормотание приближающихся голосов. Девушка ничком бросилась на сено и осторожно посмотрела вниз. Сэр Мармадьюк последовал ее примеру. По дороге шли три человека. Один их них держал в руке фонарь. Все трое внимательно вглядывались в ночную темноту. Тот, что нес фонарь, был одет в старый рабочий костюм, одежда двух других была получше, но тоже скромной и потертой. Невысокий толстяк в широкополой шляпе и высокий тощий человек в поношенной куртке следовали чуть позади человека с фонарем.
- О, Господи - вздохнул толстяк. - Бедная несчастная глупышка.
- Да уж, воистину глупая девчонка! - проворчал худой.
- Только представь себе, как она бредет в темноте, одинокая, беззащитная...
- Ее следовало бы выпороть!
- Но, Эбенизер...
- Выпороть, Иеремия! Высечь как следует!
- Ты слишком жесток, брат.
- А ты слишком мягок, Иеремия! Это ты виноват во всем, ты постоянно потакал ей, баловал...
- Нет, Эбенизер, это скорее твоя строгость заставила ее бежать.
- Послушайте, - вмешался в разговор человек с фонарем. - Не время пререкаться. Если мисс Ева и впрямь убежала, то нам следует либо поторопиться и догнать ее, либо вернуться назад и улечься спать.
- Верно, Джейкоб, верно! - вздохнул толстый Иеремия. - Надо искать, она не могла далеко уйти.
- Стог! - воскликнул тощий Эбенизер. - Джейкоб, заберись-ка наверх и погляди, нет ли там ее.
- Но здесь нет лестницы, мастер Эбенизер.
- Она должна быть...
- Да, сэр, я сам оставил ее здесь, но сейчас лестницы нигде не видно...
- Говорю тебе, брат, Ева-Энн пошла дальше. Нам надо торопиться!
- Но может он забралась на стог, Иеремия...
- Нет, дорогой брат. Она же направляется в Лондон, зачем ей прятаться в стогу. Господи, одна, в темноте... О, брат, если она покинула нас, если мы действительно потеряли нашу бедную девочку, Монкс-Уоррен опустеет, жизнь наша померкнет...
- Успокойся! Ты бы лучше помолчал, Иеремия, не смей даже думать об этом. Ведь если она и впрямь отправилась в Лондон, то только лишь ради этого развратного негодяя Дентона, будь он проклят!
- Тише, брат!
- Нам и впрямь следует поторопиться!
Все трое побрели дальше, фонарь качался в руке Джейкоба блуждающим ночным светляком.
Сэр Мармадьюк привстал и взглянул на девушку. Та уткнулась лицом в душистое сено. И без того изумленные органы чувств джентльмена уловили явственный всхлип. Сэр Мармадьюк как-то съежился и стал несколько беспорядочно вращать глазами, взглядывая то вниз, то снова на девушку, и лишь после четвертого всхлипа он решился спросить:
- Почему вы плачете?
- Потому, - голос ее был глубок и мягок, - что я люблю их всем сердцем, и у меня душа разрывается на части при мысли, что я покидаю их надолго, если не навсегда.
- Тогда почему бы вам не вернуться обратно?
- Нет-нет, я не могу, пока не могу.
- Почему?
- Я убежала из дома, чтобы выйти замуж, - просто ответила девушка, - и все же... - тут ее голос стал удивительно нежен - мне так тяжело оставлять этих дорогих мне стариков. Видите ли, я у них единственный ребенок, у них больше никого нет и не будет.
- Вы их племянница?
- Да.
- И вы действительно направляетесь в Лондон?
- Да.
- И, как я понял, не одна?
- С возлюбленным, сэр.
- С тем самым человеком, которого ваш дядя назвал негодяем?
- О, он не знает его так хорошо, как я.
- А вы, конечно же, полагаете, что знаете своего возлюбленного очень хорошо?
Девушка удивленно взглянула на него.
- Ну да, сэр. А как же иначе? Ведь я люблю его.
Тут сэр Мармадьюк быстро нагнулся и заглянул ей в лицо. Чудесные глаза открыто встретили его пытливый взгляд, они были чисты, как луговая роса.
- Вы действительно любите его, дитя мое?
- Да! Он настоящий джентльмен, красивый и смелый. И любит меня всей душой. Он так часто говорит мне о своей любви.
- И сегодня ночью вы встречаетесь с ним?
- Да, мы собираемся пожениться сразу же, как только прибудем в Лондон. Но все-таки я иногда боюсь...
- Если вы не хотите, вы не должны мне ничего говорить.
- Нет-нет, я очень рада поговорить с вами о моей любви. Я ведь никому не рассказывала, лишь старушке Нэнни, а она совершенно глуха. Но, сэр, девушка подняла глаза и взглянула на звезды, - любовь так отличается от того, что я себе представляла.
- Почему же, дитя мое? - спросил он, не в силах оторвать глаз от безмятежной прелести своей собеседницы.
- Меня вот что беспокоит, сэр. Когда моего возлюбленного нет рядом, я рвусь к нему, но когда мы вместе, мне так часто хочется убежать от него, мне все время что-то мешает.
- Но что?
- Не знаю. Что-то в его глазах или голосе...
Она сдвинула густые брови и хмуро взглянула на безмятежную луну. Какое-то время девушка сидела, обхватив колени руками божественной формы, забыв, казалось, о своем собеседнике.
- А давно вы знакомы со своим избранником?
- Почти две недели, сэр. А теперь я уж и пойду. - Она вздохнула, надела соломенную шляпку. - Мы встречаемся в десять часов.
- Но лестница?
- Она здесь, наверху. Я втащила ее за собой.
- О, вы, должно быть, необычайно сильная девушка.
- Да, это так, сэр, - с бесхитростной улыбкой ответила мисс Ева.
- И вы не испугались, обнаружив меня здесь?
- По правде говоря, поначалу немножко испугалась, но мне все равно больше негде было спрятаться, и я решила остаться здесь. Ну а когда я разглядела вас получше, то поняла, что никакой опасности вы для меня не представляете.
- Ха, это все мой рассудительный возраст, дитя!
- Нет, сэр, у меня не было времени определить ваш возраст и убедиться в вашей рассудительности. И потом, меня успокоил ваш храп.
- Храп? - воскликнул сэр Мармадьюк, слегка побледнев. - Я что, и в самом деле храпел?
- Да, сэр, и так громко, что я была вынуждена разбудить тебя, иначе мои домашние услышали бы.
- Пожалуйста, примите мои смиренные извинения, сударыня! - сэр Мармадьюк несколько горестно улыбнулся. - Ей богу, я, как, наверное, и все прочие, полагал, что подобное может происходить с кем угодно, но только не со мной! Храпеть на стоге сена, да еще в подобных обстоятельствах - это крайняя степень дурного вкуса. И все же я очень рад, что не напугал вас.
