Джорджо Щербаненко - Миланцы убивают по субботам
В спешке он поднялся на лифте на второй этаж и три раза позвонил в дверь: короткий звонок, длинный и еще один короткий. Это был условный сигнал. Затем, поскольку Донателле было не велено отзываться на звонки, он отпер дверь. Замок запирался на шесть оборотов, так что с ним пришлось повозиться, и едва Аманцио Берзаги вступил в переднюю, услышал голос своей девочки:
– Папа!
– Я, Донателла.
Он обнял ее, как будто они не виделись целый месяц, хотя с момента расставания прошло от силы три часа. Затем совершил положенный обход: один за другим проверил все запоры на окнах и жалюзи, газовые и водопроводные краны (а то однажды Донателла забыла завернуть на кухне кран и вынуть затычки из раковины, но, к счастью, он подоспел вовремя). На этот раз Аманцио Берзаги остался доволен: в квартире уже было убрано, из столовой доносились звуки проигрывателя. Уходя, он обнял дочь и поспешил обратно в контору.
– Да, все было в порядке, – рассказывал Аманцио Берзаги, – но я почему-то не мог успокоиться. То ли предчувствие какое... словом, душа была не на месте... а может, я подсознательно искал повод, чтобы пропустить еще рюмочку траппы.
Предчувствие или повод – как бы там ни было, он зашел в бар и выпил свою граппу, на этот раз, правда, не двойную, и поспешил в контору. Поработал еще часок и около полудня позвонил домой. За год он уже привык к этим звонкам, привык после четвертого – максимум пятого – гудка слышать в трубке приятный, грудной голос своей девочки.
На этот раз он его не услышал.
Из трубки доносилось только унылые «тууууу», «тууууу», «тууууу» – каждые несколько секунд. Он насчитал десять этих «тууууу», затем опустил трубку на рычаг и вытер внезапно вспотевший затылок. Почему она не отвечает? Пот, который он промокнул на шее, теперь заструился по вискам – его обычная реакция на тревогу и страх.
Успокойся, иначе тебя хватит удар и Донателла останется одна на белом свете, ей придется окончить свои дни в сумасшедшем доме. Что могло случиться, ведь ты оставил ее всего час назад, а то и меньше, даже если она забыла выключить газ – окна-то приоткрыты, хоть и заперты на замки, она не успеет задохнуться, а случись пожар, привратник подоспеет, у него ключ. И вообще, ты, скорее всего, ошибся номером, как в прошлый раз.
Да, такое уже было, несколько месяцев назад, он неправильно набрал номер, – такое бывает, даже с теми номерами, которые знаешь наизусть, даже со своим собственным, – и, по несчастью, там никто не отвечал.
Надежда придала ему сил. Он снова начал набирать и потом долго, раз десять – пятнадцать, слушал длинные гудки.
Может, опять ошибка (он уже понимал, что обольщается), руки дрожат, вот и попадаешь не в те отверстия!
Попробовал еще и еще – безрезультатно! Шатаясь, встал со стула, чувствуя, как судорогой свело все внутренности. Вышел, в спешке хромая сильнее обычного.
– Случилось что-нибудь? – спросил вахтер, открывавший ему дверь.
– Дочь на звонки не отвечает.
На службе все знали про его несчастье, про его крест, кто-то даже предлагал прислать жену, дочь, сестру, чтобы присмотрели за Донателлой, но Аманцио Берзаги вежливо отклонял эти предложения – не из гордости, а из чистого практицизма (миланцы – народ практичный): какой смысл обременять людей, когда девочке нужен постоянный присмотр, а на это были способны только покойные жена и свояченица. Постороннему человеку такое не по плечу, ведь Донателла, как дитя, задает одни и те же вопросы, все время что-то лепечет, требует внимания. Мать, отец, тетка, безусловно, были готовы на всяческие жертвы, а чужой наверняка уже на третий день не выдержал бы.
– Что вы говорите?! – ужаснулся вахтер, но тут же опомнился: – Да вы не волнуйтесь, может, просто телефон испорчен.
Аманцио Берзаги выбежал на улицу, пустился наперерез машинам через площадь Республики, проклиная светофоры, отчаянно хромая и размахивая руками (как бывший водитель грузовика, он сам не терпел тех, кто переходит на красный свет и теперь жестами просил у своих коллег прощенья); его не испугали ни пронзительный визг тормозов справа, ни тупая морда «ситроена» буквально в двух сантиметрах, скорее всего, он их не видел и не слышал, а только придержал рукой покалеченную ногу, чтоб не мешала; так дохромал он до бульвара Тунизиа, у дома номер пятнадцать открыл подъезд и весь в поту, держа наготове ключи, впрыгнул в лифт; перед дверью квартиры дал условные три звонка и с трудом справился с запором: дрожали руки. В прихожей, против обыкновения, он не увидел Донателлу, не услышал радостного: «Папа!», не смог ее обнять.
Ворвавшись в квартиру, Аманцио Берзаги стал лихорадочно рыскать по всем углам. Донателлы нигде не было. Замочки по-прежнему висели на местах, газ был выключен и рычаг перекрыт, на плите стояла кастрюля с налитой водой, чтобы варить рожки, – девочка уже высыпала их в блюдо, стоявшее на столе рядом с натертым сыром и пакетиком соли. Во всех комнатах царил тот же идеальный порядок, какой он оставил час назад: никаких следов внезапного вторжения и насилия – ни опрокинутого стула, ни разбитого стекла, ни плохо прикрытой двери. В гостиной точно в центре столика красовалась ваза с цветами, а на проигрывателе все еще вертелась любимая пластинка Донателлы с песенкой «Джузеппе в Пенсильвании» в исполнении Джильолы Чинкветти (эту песню дочь слушала часами, да и сам он частенько напевал ее на службе).
Обезумев от страха, Аманцио Берзаги начал заглядывать под кровати, под диваны, под шкафы, где Донателла никак не поместилась бы из-за своих габаритов, потом, весь взмокший, обессиленный, присел на кровать и попытался собраться с мыслями. Уж лучше бы он сошел с ума! Девочка не просто исчезла, а словно растворилась в воздухе. В голове не укладывалось, куда она могла подеваться, притом что входная дверь была заперта на шесть оборотов, ни один замочек на окнах не взломан, и вообще, ничего не тронуто, даже не сдвинуто с места. Колдовство, да и только! Час назад Донателла была здесь, и казалось, у нее нет никакой возможности выйти отсюда – а вот нате вам, пропала...
4
Районный полицейский комиссар сразу определил, что колдовство тут ни при чем. Таинственное исчезновение Донателлы Берзаги объяснить легче легкого, и даже особых доказательств не требуется. Кто-то был явно в курсе всех семейных перипетий и, преследуя свои цели, подобрал ключ к замку (может, и об условных звонках ему было известно). Скорее всего, человек он молодой и весьма привлекательной наружности, поэтому Донателла последовала за ним без всякого сопротивления. Похититель наверняка все рассчитал – вплоть до времени, когда сможет незаметно проскользнуть мимо привратника и не привлечь к себе внимания прохожих, появившись в компании столь видной девицы. Цель похищения также не вызывает сомнений. О шантаже не может быть и речи: откуда у скромного служащего деньги на уплату выкупа? О мести тоже – врагов не было ни у Аманцио Берзаги (наоборот, все, кого он знал, сочувствовали его горю), ни тем более у такой затворницы, как Донателла. Следовательно, целью похищения могло быть только одно: торговля телом девушки, – если принять во внимание его красоту и необычайные размеры. Похититель Донателлы Берзаги, воспользовавшись ее психической неполноценностью и нездоровым пристрастием к мужскому полу, беспрепятственно переправил девицу в какой-нибудь гостеприимный дом, чтобы впоследствии предлагать состоятельным клиентам, которым наплевать на ее умственные способности – была бы только привлекательна и темпераментна.
Комиссар обладал довольно крепкой оперативной хваткой и, выработав для себя единственно возможную версию, стал развивать поиски в двух направлениях: во-первых, опросил всех жильцов дома номер пятнадцать по бульвару Тунизиа. Чтобы так ловко похитить Донателлу, преступник должен был досконально знать маршрут и, стало быть, жить где-то поблизости, вероятнее всего, в том же доме. Однако расспросы ничего не дали: жильцы, по большей части мелкие служащие, чиновники, пенсионеры, отличались удивительной добропорядочностью, и трудно было представить себе, чтобы кто-то из них мог организовать подобное похищение. Основные подозрения, разумеется, пали на привратника. Ведь именно ему Аманцио Берзаги доверил запасные ключи от квартиры на случай пожара или другой опасности, а тот факт, что он не видел, как Донателлу провели мимо привратницкой, выглядел крайне подозрительно. Но после многочасовых бесед с привратником комиссар убедился в его непричастности, во всяком случае, так он написал в своем рапорте.
Второе направление поисков, которые развернул тронутый отцовским горем комиссар, вело в мир домов свиданий и сутенеров-одиночек. Но мир этот столь обширен, извилист и законспирирован, что малочисленная команда по чистке пристанищ порока в течение нескольких месяцев не вспахала и сотой части той необозримой нивы, на коей произрастают в Италии цветы проституции; к тому же Донателлу могли вывезти за пределы страны – скажем, в Южную Америку или на Ближний Восток, где очень ценятся белые женщины, – и область поиска, таким образом, расширялась до размеров Галактики.
