Андрей Бондаренко - Ремарк и миражи
— Почему же — с долей? — слегка обиделась Инни. — Конечно, заигрывают. Причём, откровенно и однозначно. Ты же у меня — красавчик писанный. Вылитый Роберт Локамп из «Трёх товарищей».
— Да, ладно тебе.
— Ничего и не ладно. Красавчик. Я сказала…
Они спустились в душное аргентинское метро, не без труда втиснулись в давно-некрашеный вагон и проехали несколько станций. Потом — по противно-дребезжавшему эскалатору — поднялись наверх.
— Какие же в Буэнос-Айресе шикарные и неповторимые платаны, — оглядевшись по сторонам, восхитился Роберт. — Высоченные, разлапистые, с очень густой изумрудно-зелёной листвой. И растут, такое впечатление, везде и всюду.
— Это точно, — согласилась жена. — И что с очень густой листвой. И что их здесь избыточно много…. А ещё у местных платанов есть одна характерная и эксклюзивная особенность. В осеннем мае месяце их листья резко-резко меняют свой ярко-зелёный цвет на тёмно-бурый и нежно-лимонный, а после этого — буквально за считанные дни — облетают. Местные жители говорят, что Буэнос-Айрес — по поздней осени — это один такой сплошной и нескончаемый листопад. Интересно было бы посмотреть…
К остановке подкатил старенький тёмно-синий троллейбус, междверное пространство которого было украшено поясным портретом улыбающейся и белокурой Эвиты Перон.
— Вот, как оно бывает, — печально и чуть завистливо вздохнул Роберт. — Эва умерла больше шестидесяти лет тому назад, а Аргентина до сих пор без ума от своей «Небесной Принцессы»…. Залезаем, любимая, залезаем. Нам, как раз, в ту сторону. По крайней мере, так мне утром подсказал мудрый и всезнающий Интернет…
На четвёртой остановке они вышли.
Круглые уличные часы, украшавшие навершие одного из уличных фонарей, показывали двенадцать тридцать три.
— Ага, легендарная площадь — «Пласа Италия», — обрадовалась Инни. — Её цветными фотографиями украшены почти все туристические буклеты, посвящённые аргентинской столице. А вон и скромная вывеска знаменитого бара — «Милонга». Говорят, что в него и сам Эрнесто Че Гевара захаживал неоднократно…. Так-с, светло-серый четырёхэтажный дом с единственной парадной. На углу закреплена маленькая белая табличка с тёмно-синей цифрой «8»…. Здесь и проживает твой уважаемый предок?
— Здесь и проживает.
— Пойдём?
— Пожалуй, я сперва перекурю, — остановился возле тёмно-синей скамьи Роберт. — Присаживайся, кареглазка смуглолицая.
— Как скажешь, мой белобрысый господин и повелитель. Присела. И ты приземляйся рядышком. Только дыми, пожалуйста, в сторону…. А теперь рассказывай — про деда. Почему он, вообще, проживает в беспокойной Аргентине, а не в сонной и благополучной Австрии?
— Это мой мудрый прадед (причём, тоже Роберт Моргенштерн), так — в своё время — решил. Тридцатого января 1933-го года Адольф Гитлер стал рейхсканцлером Германии. И прадедушка, имевший непосредственное отношение к немецким коммунистам и марксистам, понял, что добром это не закончится. И, более того, в двадцатых числах февраля того же года, он, прихватив жену и маленького сына Ганса, отбыл в Южную Америку. Вовремя, кстати, отбыл, уже через полторы недели после этого в стране начались массовые репрессии. Из трёхсот тысяч членов компартии Германии около половины подверглись преследованиям и гонениям, были брошены в тюрьмы и концлагеря, а десятки тысяч — убиты…. Первое время Моргенштерны проживали в Уругвае, а потом переехали в Аргентину. Ганс Моргенштерн вырос, получил высшее образование, женился. У них с супругой родился сын — Отто Моргенштерн, мой отец. Он тоже вырос и получил высшее образование. А потом, будучи в двадцатидвухлетнем возрасте, решил посетить Родину предков. Сперва побывал в немецком Мюнхене, а после этого — в австрийском Клагенфурте, в котором проживали дальние родственники. Там-то он и встретился с красавицей Габриэлой Вагнер. Встретился, познакомился, влюбился и женился. А после этого, через некоторое время, и я появился на Свет…. Почему мои родители остались жить в Австрии? Точно не знаю, врать не буду. Но, скорее всего, это было мамино решение — она женщина твёрдая и властная, стопроцентная австриячка с крепкими католическими корнями-устоями…. Дедушка приезжал к нам в Клагенфурт пару-тройку раз, когда я был совсем маленьким. А потом общение как-то прервалось…. Короче говоря, мы с ним не виделись порядка двадцати трёх лет. Сейчас Ганс Моргенштерн живёт в полном одиночестве: его жена и другие аргентинские родственники уже умерли…. Где и кем он работал до выхода на пенсию? В аргентинской системе правоохранительных органов. Занимал какую-то скромную и неприметную должность. То ли в полиции, то ли в Прокуратуре. Точно не знаю…. Пошли? — поднявшись на ноги и отправив окурок в приземистую бетонную урну, предложил Роберт.
— Пошли…
По узким, слегка выщербленным ступеням серой винтовой лестницы они неторопливо поднялся на третий этаж.
— Вот, она, квартира за «шестым» номером, — сообщил Роберт, а после этого насторожился: — Что это такое? Дверь опечатана? Причём, дважды? Милая, а что написано на этих круглых печатях?
— Сейчас переведу, — пообещала Инэс. — Сейчас-сейчас…. Эта маленькая — полицейского участка. А эта большая и солидная — прокурорская…
Глава вторая. Опоздали
— Может, всё ещё обойдётся, а? — чуть подрагивая карминными, изысканно очерченными губами, вопросительно улыбнулась Инни. — Ошибка какая-нибудь? Недоразумение? Или же, например, элементарная квартирная кража?
— Не обойдётся, — скрипнув зубами, отрицательно помотал головой Роберт. — Входная дверь с «двойной опечаткой»? Это очень и очень серьёзно. Наверняка, речь идёт о значимом преступлении. Об убийстве, если выражаться напрямик…. Мы, милая, похоже, опоздали. Беспокойство в голосе деда проявлялось, отнюдь, не на пустом месте.
— Что теперь будем делать?
— Надо срочно посетить районное управление Прокуратуры. Полиция? Пока ни к чему, они, ведь, только фиксируют сам факт совершённого преступления. А непосредственно расследованием в Аргентине занимаются прокурорские работники…
Раздался тихий и задумчивый скрип, приоткрылась дверь, располагавшаяся напротив опечатанной, и в образовавшемся проёме возникло-появилось круглое женское лицо, украшенное глубокими старческими морщинами и многочисленными светлыми папильотками[2]в крашенных тёмно-рыжих волосах.
«Ей порядка семидесяти трёх-четырёх лет», — машинально отметил Роберт. — «Может, и больше, просто регулярно и старательно следит за своей внешностью…».
Пожилая женщина, грозно сдвинув тоненькие выщипанные брови к переносице, задала — на испанском языке — два коротких вопроса.
«Кто такие будете? И что вам здесь надо?», — любезно подсказал догадливый внутренний голос.
Инни попыталась что-то объяснить, но старушка, невежливо перебив её и пристально всматриваясь в Роберта, спросила — уже на английском:
— Ты, молодчик белобрысый, приходишься мистеру Гансу Моргенштерну внуком?
— Да, прихожусь…. А как вы, многоуважаемая сеньора, узнали об этом?
— Абсолютно ничего хитрого. Во-первых, соседушка мне как-то рассказывал, что к нему в гости из Австралии скоро приедет внук — в компании с молоденькой и смазливой жёнушкой. А, во-вторых, ты — точная копия Ганса. Тридцатилетнего Ганса Моргенштерна, я имею в виду. Мы с ним, почитай, пятьдесят пять лет — без малого — были соседями по лестничной площадке.
— Были? — громко сглотнув слюну, уточнил Роберт.
— Ага, были. Убили вчера, молодчик, твоего дедулю-зазнайку…. А какой был красавец-мужчина. Слов, прямо-таки, не хватает. В молодости, конечно. Даже ухлёстывал за мной, негодник такой…. Или же, наоборот, это я за ним ухлёстывала? Уже не помню, увы, в точности. Старческий склероз, извините…. Но несколько раз мы с ним, тем не менее, переспали. Так, чисто по-соседски, без далеко-идущих планов, задумок и последствий…. К чему это теперь скрывать, когда и скрывать-то, собственно, не от кого? Умерли все давно — ревнивые мужья-жёны…
— Извините, конечно, — вмешалась в разговор Инэс. — Но кто же убил сеньора Ганса? И за что?
— Никогда, пигалица кареглазая, нельзя перебивать старших, — рассердилась пожилая дама. — Ладно, прощаю на первый раз. Так и быть…. А ты — симпатичная и стильная. Вон, какого видного молодчика захомутала. Даже и под венец, судя по кольцам на пальцах, затащила. Одобряю…. Впрочем, и я в твоём возрасте была ничуть не хуже. Ничуть. В том плане, что совсем даже и не промах…
— Простите, пожалуйста, за невежливость…. А как вас зовут, уважаемая донья?
— Элизабета Алварес Ортега-и-Пабло
— Очень приятно, сеньора…. Но что же здесь произошло? Расскажите нам, пожалуйста.
— Значит, молодожёны австралийские, подробностями интересуетесь?
