Ирина Арбенина - Химеры в саду наслаждений
— И?
— Не поверите… Трофимова эта — на самом деле инокиня Евпраксия. Инокиня одного московского монастыря.
— Вот как? Неужели на монашку наехали?
— Нет. Она пишет в заявлении, что пропала ее родственница.
— Вот как?
— Некая Белла Борисовна Топоркова. И якобы накануне своего исчезновения эта родственница жаловалась Трофимовой, что попала в ДТП и что с нее требуют деньги.
— Жаловалась монашке?
— Она специально заехала, чтобы поставить инокиню в известность — других близких людей у нее, похоже, нет. Ну, на всякий случай, видимо. Топоркова сказала инокине, что оправляется на встречу с этими людьми.
— И?
— Так вот! Описание этих людей, которым Топоркова повезла деньги, очень схоже с тем, что дала нам певица Даша.
— Откуда знаете?
— Вот фраза из заявления в милицию. Я цитирую: «Моя родственница Топоркова Б.Б. сказала мне: это были трое парней на сером «Мерседесе». Один, настоящий громила, смотрел в глаза, как будто хотел загипнотизировать. Двое других поменьше ростом…»
— И вам кажется, Алексей, что это та же команда на сером «Мерседесе», которая наехала на вашу Дашу?
— Во всяком случае, очень похоже. А что, вдруг и в самом деле они?
— Рассказывайте дальше.
— Белла Борисовна Топоркова должна была передать деньги «пострадавшим». Она отправилась на встречу и не вернулась.
— Исчезла? Может, просто уехала куда-нибудь?
— В том-то и дело, что точно исчезла. Белла Топоркова навещала инокиню каждое второе воскресенье, это было у них неукоснительное правило. Теперь инокиня утверждает: если Белла не пришла, значит, с ней что-то случилось.
— Что-нибудь еще известно?
— Милиция пока с инокиней не работала. Им известно только то, что она написала в своем заявлении.
— Н-да… Как, вы говорите, фамилия исчезнувшей дамы — Топоркова?
— Да, Белла Борисовна, год рождения, адрес… Все известно, детектив!
— Будем, конечно, иметь в виду показания инокини. Однако не следует слишком ориентироваться на них. Словесные описания, переданные к тому же из вторых уст, слишком туманны. Впрочем, интересно было бы с монахиней побеседовать. Жаль, что я сейчас далеко.
— Может быть, мне ее навестить? — загорелся Карсавин. — Пока вы не вернулись, я поговорю с инокиней…
— Вряд ли вам следует это делать.
— Почему?
— Похоже, Алексей, вы разочаровались в карьере адвоката и хотите поработать сыщиком?
— Ну, не то чтобы…
— Лучше выплесните энергию, занимаясь экстремальными видами спорта. Кажется, вас интересует катание на океанской волне? Я заметил проспекты индонезийских курортов у вас на столе…
— Вы наблюдательны. Точно, очень хотелось бы двинуть на Бали. Экстрима мне и правда не хватает.
Леша положил трубку и вздохнул. Частный детектив, о котором его патрон Лащевский столь высокого мнения и которого так хотел нанять, оказался, конечно, наблюдательным человеком. Но явно не слишком обязательным. И, кажется, довольно капризным. Как и все, впрочем, у кого есть возможность выбирать. В общем, Филонов, с точки зрения Карсавина, не проявлял пока особого интереса к работе.
В отличие от самого Алексея.
Дело в том, что чем больше Леша наслаждался Дашиными клипами, тем меньше и меньше в его просмотрах становилось «производственной необходимости».
Если честно, благовоспитанный Леша, которого родители, друзья его патрона Лащевского и сами юристы, с детства учили держать себя, что называется, в рамках приличий, несколько шалел от необузданности Дашиных па и непристойной откровенности зрелища. От несомненной Дашиной «отвязанности». С подобным он в своем кругу, точнее сказать, среди девушек, которые нравились его родителям, не сталкивался.
И не то чтобы Леша не видел и прежде подобных клипов, с такими откровенными непристойностями. Дашины мало отличались от прочих. Но тут речь шла о девушке, с которой Алексей общался еще и живьем — Даша довольно регулярно теперь появлялась в адвокатском бюро Лащевского. И когда она шла по коридору в своих скромных синих джинсиках и свитере, то Леше Карсавину эти скучные предметы гардероба казались почти прозрачными.
В общем, интерес, с которым Леша воспринимал все, что касалось «дела певицы Даши», уже явно выходил за рамки служебного. Поэтому к инокине Алексей все-таки решил зайти, не вняв предостережениям нанятого сыщика Филонова. Тем более что адресок-то был в самом центре — монастырь располагался неподалеку от Лешиного офиса.
Это был ареал обитания, хорошо знакомый Карсавину с младенчества, — неподалеку находилась квартира его родителей, где прошли его детство и юность. Да и до его нынешней, арендуемой холостяцкой квартирки совсем близко.
Монастырь стоял на углу бульвара и улицы, вдоль нижнего конца которой, сколько Леша себя помнил, всегда толклись люди с березовыми вениками. Торговцы березовым товаром, тусовавшиеся возле знаменитых бань.
Правда, в банях этих знаменитых Леша, несмотря на территориальную их близость, так никогда и не бывал. Но счастливые распаренные лица прохожих, характерные для окрестного пейзажа, шуршащие на морозе веники и двадцать восьмая районная поликлиника, бок о бок соседствовавшая с банями, были незабываемыми, впечатавшимися на уровне импринтинга, впечатлениями его детства.
В коридорах двадцать восьмой районной поликлиники Лешина мама просиживала часами. В прежние, советские, времена бесплатного лечения это нужно было для того, чтобы врач расписался на бюллетене. Собственно, в том оно, бесплатное лечение, и заключалось. А все то время, пока мама сидела в очереди к врачу, одуревший от ожидания маленький Алексей, которого не с кем было оставить, ползал под стульями. Или гулял во дворе поликлиники, посматривая на вьющийся из приоткрытых окон соседствующих бань пар и просто разглядывая торговцев вениками и прочее. Здесь, по сути, прошла некоторая, правда, не самая интересная, часть его детства.
Короче говоря, и улица, на которую выходила одна из монастырских стен, и ее окрестности были знакомы Алексею вдоль и поперек.
Однако в атеистические советские времена здание монастыря пустовало. Вновь обитель открылась не столь уж и давно, во времена перестройки. И теперь Леше, кроме всего прочего, было любопытно заглянуть за древние и высокие монастырские стены.
Впрочем, особо далеко заглядывать ему не пришлось. В узком коридоре, дальше которого Алексея не пропустили и где пахло свечками, прозрачная, вся светящаяся от худобы и, наверное, от молитв Евпраксия, а в миру гражданка Трофимова Т.Н., поведала помощнику адвоката все, что знала. И, надо было признать, пахнущая свечками инокиня показалась Леше очень толковым свидетелем.
Оказалось, что ее родственница Белла Борисовна Топоркова очень обстоятельно успела обсудить с ней то дорожное происшествие. Белла Борисовна подробно, в деталях, описала инокине машину, с которой столкнулась, само ДТП, людей, которые требовали у нее деньги, и не только. В общем, Белла Борисовна, прежде чем исчезнуть, успела сообщить своей родственнице много деталей. И помощник адвоката, уходя от инокини, думал о том, что на самом деле удалившаяся от мирской суеты женщина, гражданка Трофимова Т.Н., невольно стала не просто важным фигурантом будущего судебного дела, а хранителем опасной информации.
«Что, если кто-то захочет убрать эту монашку? — вдруг подумал он. — Как свидетеля, который слишком много знает?»
Когда помощник адвоката вышел на улицу из монастырских ворот, та была почти пуста. Несколько редких прохожих, вот и все — знаменитые бани были на ремонте. А людское море, волновавшееся ближе к «Детскому миру» и к метро, сюда обычно не докатывалось.
Уходя от инокини, Карсавин не спеша шел по крутому спуску, вдоль высокой стены монастыря. Мимо проехала машина.
«Инокиня важный свидетель, она слишком много знает… — снова подумал Карсавин. — Но ведь и я теперь знаю ровно столько же! То есть слишком много…»
Возможно, именно от не слишком приятных мыслей Леше показалось вдруг, что за спиной слышатся чьи-то шаги. А что, если и за ним самим уже следят? Он хотел оглянуться, но передумал.
Ведь если оглядываться, то как-то незаметно. Например, посмотреть через витрину. Хорошая мысля, увы, всегда приходит опосля.
И когда Леша все-таки оглянулся, он уже дошел до Трубной. Только там, проходя мимо витрин хозяйственного магазина, он взглянул назад. Увы, на Цветном царило обычное московское многолюдье, и разобраться теперь, следят за ним или не следят, было крайне затруднительно.
Однако неприятное ощущение пристального чужого внимания, вдруг необъяснимым образом, на уровне интуиции, посетившее Алексея, не оставляло его до самого офиса. И чувствовал он себя так, как если бы взгляд невидимого соглядатая проводил его до самых дверей.
