Джон Берли - Уайклифф и последнее жертвоприношение

— Говорю вам слова из Исайи, глава пятьдесят три, стих третий: «Он был презрен, и мы не ценили его»…

Всегда, когда Джессика присутствовала на службе, у нее возникало то странное ощущение, которое испытывает актер, наблюдающий спектакль из зрительного зала: эту отстраненность и некоторый цинизм. Это ведь она протирала алтарь, начищала чашу, подметала, мыла и убирала. И это она готовила, когда надо, все необходимое для Святого Причастия. Несмотря на все это, тут был и психологический нюанс: она относилась боязливо, почти суеверно к статуе Христа, нависавшей над входом в алтарь. Фигура представляла собой вольное переложение в скульптуру живописного полотна Холмэна Ханта «Свет мира», причем основное отличие от картины заключалось в том, что рука с факелом у статуи была высоко поднята.

Джессика протирала Христа всегда сложенной в несколько слоев ветошью, избегая касаться рукой и стараясь не смотреть в глаза изваянию Бога…

И сейчас, слушая рассуждения викария, она поймала себя на том, что смотрит именно в глаза статуи, хотя и не совсем четко различает их в полутьме. Все равно это вселяло тревогу — глаза словно обвиняли ее в чем-то, и Джессику в самом деле переполнило чувство собственной греховности.

— Во имя Отца, Сына и Святого Духа…

Ну вот, еще один, последний гимн, благословение, и служба закончена. С последним, одиннадцатым ударом часов прихожане стали выбираться из храма на солнышко.

— Ты приедешь на обед? — спросила Кэти мужа.

— О Господи, нет! — Эйб торопливо взглянул на часы. — У меня заседание в Сент-Остелове, я уже опаздываю!

— Но ведь сегодня Страстная пятница…

— Ну и что? Конечно, было бы проще работать без окружающих тебя болванов, которые считают, что приносят какую-то пользу… А так у меня навалом работы. Я забираю машину и еду.

Джулия отстала от родителей.

— Дочка, а ты не собираешься домой?

— Я хочу поболтать с Джильсом.

— Опять этот чертов придурок, — пробурчал себе под нос Эйб. — Она прямо повисла на нем…

Кэти повернулась к сестре:

— Может, ты зайдешь к нам, выпьем по рюмочке?

Джессика обернулась и посмотрела на паперть, где толпа восхищенных прихожан окружила Стефанию Винтер и восторгалась ее пением. Муж и сын стояли рядом.

— Нет уж, спасибо, Кэти, но сегодня, похоже, никто не собирается вкалывать на ферме, так что уж придется мне потрудиться за них…

И Джессика зашагала прочь по Черч-Лейн.

Винтеры наконец сошли с паперти и медленно побрели вверх по склону, в сторону фермы. Джильс, увидев, что Джулия поджидает его, подошел к девушке. Его родители ушли вперед.

— Послушай, ты не болен, Лоуренс? — спросила Стефания мужа.

— Нет.

— С тобой что-то происходит.

— Разве не со всеми что-нибудь происходит?

— Не огрызайся. Ты постоянно замыкаешься в себе. Иногда я удивляюсь…

— Чему это ты удивляешься?

— Да нет, ничего. Вот уже и Джильс подошел. Ну, что там хотела Джулия? — обратилась Стефания к сыну.

— Она пригласила меня погулять с ней сегодня после обеда.

— И ты пойдешь?

— Нет.

— А что у вас там с Джулией?

— Ничего.

Вечером в субботу Джессика, как обычно, отправилась прибираться в церковь. Она вошла через южный вход в одних чулках, сбросив на пороге полусапожки; нечего марать прибрежным песком и глиной этот чудный ковер, ей ведь предстоит его чистить.

Небо было обложено тучами, и моросил дождь. Хотя снаружи было еще довольно светло, в зале церкви повис густой сумрак. Факел в поднятой руке Христа сверкал, казалось, каким-то зловещим светом, и Джессика побыстрее отвела глаза. Алтарь лишь смутно виднелся в темноте.

Следуя выработавшейся привычке, она положила висячий замок на столик, рядом с книгой посетителей, и, мягко ступая, прошла по устланному ковром проходу. Кафельный пол алтаря неприятно холодил ей ступни. После строгостей Великого Поста прихожане разошлись вовсю и к Пасхальному воскресенью весь алтарь был заставлен цветами. Наверняка дамочки с цветами устроили в уборной ризницы потоп, пока набирали воду. Конечно, а убирать за ним приходится простым людям.

Она направилась к ризнице и по пути заметила, что дверь в алтарь приоткрыта — а ведь эта дверь должна захлопываться! Джессика попыталась ее прищелкнуть, но дверь не поддалась. В ризнице она скинула свой непромокаемый плащ с капюшоном, сунула ноги в старые тапочки, хранившиеся обычно внизу буфета, вместе с ее рабочими принадлежностями.

Начинать надо, как всегда, с главного: драпировки Великого Поста, которые красовались тут в течение Страстной недели, надо убрать. Но сперва их надо как следует вычистить щеткой, сложить и пересыпать шариками от моли.

Джессика работала легко, привычно, но мысли ее витали далеко; она размышляла о своей сестре. Кэти имеет все, о чем может мечтать женщина. Она может вольготно жить и даже пальцем не шевельнуть, если ей не хочется. И если бы она попыталась по-настоящему понять своего Эйба, то ей ничего не стоило бы крутить мужем, как пожелает.

А я… Чем я занята? Работаю, как рабыня на плантациях, и все ради весьма призрачных денег, можно сказать, перед всяким стелюсь за кукиш с маслом. А ведь мы с Кэти — двойняшки, два семечка из одного яблочка… Какого черта я так живу? Просто чтобы не дать себе задуматься о своей судьбе?… Или как наказание за?… А как же он? Интересно, случаются у него ночи, когда он лежит без сна, боясь кошмаров? И всегда один и тот же сон: белое лицо парня, его глаза, упрямо глядящие сквозь спицы колеса… И когда я иду прочь, эти глаза словно поворачиваются вслед за мной…

Она вычистила драпировки и сложила их. Теперь предстояло заняться дверью в ризницу. Дамочки, что расставляли свои цветы, сдвинули деревянную задвижку и застопорили ее наглухо, и теперь она никак не становилась на место. Придется постучать молоточком — среди инструментов в ящике шкафа есть и молоток. Она пошла порыться там, и в это время церковные часы заурчали, заскрипели, защелкали, словно прокашливались перед тем, как торжественно пробить семь. Джессика отыскала молоток и, склонившись над заклинившей деревяшкой, принялась осторожными ударами загонять ее на место.

— Ты решила заняться крокетом, Джессика, или это у тебя называется гольф? — раздался насмешливый голос.

Она чуть не подпрыгнула на месте. Это был Арнольд Пол, органист, у которого она нанялась недавно прибирать в доме. Упитанный, гладкий, слегка самодовольный, он стоял в проходе и, улыбаясь, глядел на нее.

— Да тут дверь заклинило. Одна из наших любительниц цветочков, видать, слишком крепкая дамочка…

— А я тут зашел немножко помузицировать…

Пол прошел к органу и скрылся за занавеской.

Наконец Джессике удалось справиться с задвижкой. Она осторожно захлопнула дверь ризницы и прислушалась к пению органа. Тихая, нежная мелодия, немного странная на ее вкус. Впрочем, Джессика лишена музыкального слуха — что ж поделать? У нее свои проблемы — теперь на очереди туалет при ризнице. На полу тут, конечно, была огромная лужа с плавающими цветочными лепестками, обрывками стебельков и обертки. Несколько оставшихся невостребованными вазочек тоже надо поставить на место.

Когда она вернулась в церковный зал, орган уже замолк, и Арнольда не было видно. Странно. Обычно он всегда прощается, когда уходит. Наверно, он и попрощался, да она не расслышала. Джессика заглянула на консоль, но там было пусто, и клавиатура органа прикрыта крышкой. Неожиданно ей захотелось понадежнее захлопнуть южную дверь храма… Нет, это было бы просто глупо — чего ей бояться?

Распорядок уборки в этот вечер предусматривал еще две вещи: пройтись ветошью по алтарю и кафедре и отполировать факел в руке Христа — чтобы поярче блестел.

Пока она занималась всем этим, ей послышался звук шагов откуда-то из глубины церкви.

— Эй, кто там? — окликнула Джессика.

Она занервничала. Казалось бы, чего ей пугаться в церкви? Она ведь делала то же самое, что и много вечеров подряд, в такой же темноте; а зимой нелегко приходится пробираться по церковному двору, без фонарика не дойдешь… Она снова позвала, но ответа не последовало. Ладно. Джессика снова взялась за работу. А потом появился викарий. Джессика как раз трудилась над полировкой факела.

— Добрый вечер, Джессика. Надеюсь, я тебя не напугал? Я вернулся забрать мой новый псалтырь…

Ну что ж, она была рада его появлению.

Помимо всего прочего, викарий ей был просто симпатичен. А далеко не многим людям на земле дано понравиться ей, вот так. Она считала его человеком очень добрым и праведным; из тех, кто может по грязи пройти и не запачкаться, возможно, даже не замечая этой грязи…

— Я почти закончила.

— Все смотрится великолепно, Джессика, но ведь у тебя всегда получается хорошо… Я просто и не знаю, что бы мы без тебя делали…