Буало-Нарсежак - Контракт
Достав аппарат, доктор берет руку Г.
— Сто десять на семьдесят. Не блестяще. Для начала надо вас немного подкрепить. У входа я заметил чемодан. Вы уезжаете?
— Да.
— Скоро?
Г не решился ответить: сейчас, и потому говорит: завтра.
— Далеко собираетесь?
— В Виши.
— Вам это не на пользу. Шестьсот километров пробок! Проконсультируйтесь там у невропатолога и отдохните месяц. Если бы в вашей профессии требовалась точность, тогда другое дело, а чем вы торгуете?
К счастью, Г отреагировал молниеносно:
— Садовыми принадлежностями!
— Прекрасно.
Посмотрев на часы, доктор извиняется, достает из «дипломата» бланк и шариковую ручку, затем без всяких церемоний садится за стол.
— Три таблетки тривастала в день, но главное, проконсультируйтесь у невропатолога. Имя? Фамилия?
Г в нерешительности. Провал в памяти. Взглянув на него, доктор доброжелательно замечает:
— Вы в самом деле устали.
— Жорж Валлад! — воскликнул Г. — И спасибо, что так быстро пришли.
Проводив доктора до лестничной площадки, он возвращается и в растерянности садится. При чем тут невропатолог? Г с отвращением смотрит на руку, словно та не желает больше признавать своего хозяина. Впрочем, рассиживаться не время! Пора ехать. Президент Ланглуа ждет его.
Пять часов. Г все еще раздумывает. Ехать? Не ехать? С одной стороны — упустишь Ланглуа. С другой — вызовешь гнев мсье Луи! Он несколько раз раскрывает и сжимает ладонь. Ну вот, рука действует! Этого вполне достаточно, чтобы в течение нескольких секунд подержать винтовку. Отступать уже поздно!
Дабы успокоить себя и обезопасить от разных случайностей, Г кладет в сумку свой «смит-и-вессон» 38-го калибра, модель с двойным взводом: на короткой дистанции этот револьвер пострашнее винтовки. Затем, подумав немного, добавляет бинокль любителя скачек и разворачивает на кровати дорожную карту. Через Мулен и Риом путь до Клермон-Феррана прямой. В Шателе он будет на рассвете. Тем лучше. Где-нибудь неподалеку от Невера наверняка попадется заправочная станция, открытая всю ночь, там можно будет съесть бутерброд и выпить кофе. Погода отличная. Но главное, ему не грозит паркинсонизм. Мало-помалу к нему возвращается уверенность. Последний взгляд на снаряжение: оптический прицел в замшевом футляре, зачехленная винтовка хорошо спрятана среди клюшек, на дне — коробки с патронами, скрепленные между собой клейкой лентой, чтобы избежать ударов. Можно ехать.
Г закрывает окна, двери, выключает счетчики. Машина возле дома. Движение незначительное. Два-три автобуса с туристами, направляющиеся к площади Пигаль. Он ставит чемодан с сумкой на сиденье рядом с собой и пристегивает их ремнями. Минута короткого раздумья. Взрыв гранаты по-прежнему не отпускает, но отдается в голове лишь воспоминанием о шуме. И что бы там ни говорил врач, путешествие по летним дорогам нельзя назвать неприятным. Осторожно трогаясь с места, Г включает радио и, настроив его на волну «Франция-инфо», слушает. Это лучший способ узнать о результатах расследования. Жертвой покушения оказался чиновник ООН высокого ранга. Вместе с ним погибли двое — его секретарша и горничная. Террорист держал на руках пуделя, что придавало ему безобидный вид. Рассыльный, раненный осколком в ногу, наблюдал всю сцену. Человек поставил пуделя на пол и, показав на кого-то пальцем, крикнул: беги, беги скорее. Потом уже стало известно, что это была собачка секретарши.
Она бросилась к хозяйке, та находилась рядом со своим шефом, и произошла драма, ответственность за которую пока еще никто не взял на себя. Террорист затерялся в толпе. И само собой, никаких точных примет. Рассыльный был в шоке и дал довольно расплывчатые показания.
Осторожно! Полицейская машина просит посторониться. Г пропускает ее вперед. Должно быть, на выезде из Парижа полно легавых, однако при таком интенсивном движении вряд ли можно обыскать все Машины. Через пиджак Г нащупывает бумажник. Жорж Валлад и так далее. Все в порядке. Как ни странно, он обрел привычное спокойствие. Руки мирно покоятся на руле.
Источник зла — в голове. Это в голове у него что- то дрожит. Г не против принять тривастал, но им вдруг овладела уверенность, что он в полной исправности, вроде машины, механизм которой заедает лишь в том случае, если водитель позволяет себе отвлекаться. Выключив радио, он набивает трубку левой рукой; самое трудное — утрамбовать табак, согнув указательный палец. Затем вытащить из гнезда на панельной доске прикуриватель и раскаленным успеть поднести к трубке. Пальцы как никогда послушны. Еще бы, ведь в свое время он чуть было не стал иллюзионистом. «У него волшебные руки», — говорил Рикардо… Г с наслаждением затягивается. Когда рулишь, неплохо помечтать. Даже если тебя зажали в ряду автомобилей, если впереди прицеп, а сзади — фургон для перевозки скота. Славный Рикардо! Не менее знаменитый, чем семейство Буффало. В цирке Универа он был жонглером. Г не может вспоминать о нем без восторга. Он хватал, что под руку подвернется, и кидал в воздух: бутылки, шляпы, башмаки клоуна, белый костюм Пьеро. «Отдай мне своего парнишку!» — твердил он. Но Буффало — отец и мать — не соглашались. Главное — отец, программы которого возвещали, что он лучший стрелок на Западе. «У него меткий глаз!» — говорил отец о мальчике. «Да, — отвечал Рикардо, — но и рука не хуже».
А теперь Г направляется к Монтаржи со всем своим снаряжением и приказом выполнить задание. «Так распорядилась жизнь! — думает он. — У меня опять контракт. Если их сосчитать, то получится целая дюжина. Двенадцать контрактов!» Ему нравится это слово. И он с удовольствием повторяет его. Это наводит на мысль о торговых сделках, пожалуй даже оптовых, во всяком случае о чем-то вполне достойном. Для мелких текущих дел мсье Луи использует жалких, посредственных типов, которых потом выбрасывают за ненадобностью. Но специалистов, особенно профессионалов высокого класса, — хотя" они друг друга и в глаза-то никогда не видят, — таких узнают по их повадкам, выстрелу в упор, особому способу задушить или утопить; в подобных случаях каждый думает про себя: это Нантиец или Кинкин… Такие зря путаться не будут, и только самые опытные могут похвастаться, что их нанимали — конечно, за баснословные деньги — больше двенадцати раз. Вот почему и речи быть не может о том, чтобы вступать в споры с мсье Луи. Он назначил срок. Ладно. Остается только покориться, рука или не рука, дрожь там или нет. И если нельзя поступить иначе, тем хуже, впервые придется сделать два выстрела, а может, и три.
Через приспущенное стекло Г вдыхает вечерний ветер, несущий запах травы. Он внимательно следит за дорогой, потирая время от времени затылок, но это пока еще не усталость. Погасшую трубку он на время сунул в ящик для перчаток. Потом машинально включил информационную передачу. С его точки зрения — ничего нового. Премьер-министр сделал торжественное заявление. Полиция сбилась с ног. Один депутат от оппозиции перечисляет преступления, оставшиеся безнаказанными. Смерть президента Ланглуа наверняка добавит жару и распалит страсти. Мысли ленивой чередой мелькают в голове. Благодаря мерам, принятым мсье Луи, Г чувствует себя в безопасности. Кто такой этот президент Ланглуа? Подобные вопросы его не особенно волнуют. Г думает об этом, словно разгадывая кроссворд, ищет слово из четырех, пяти или шести букв. Ничего интересного. Если старикашку называют президентом, стало быть, он наверняка генеральный директор какой-нибудь компании. Но если бы он действительно что-то значил, полиция наверняка присматривала бы за ним. И это не укрылось бы от мсье Луи.
Г переключает приемник в поисках музыки. Но только не классической — там сплошные менуэты. И не тех громогласных штуковин, от которых оглохнуть можно. Послушать бы песни прежних лет. Например, о любви. Они ему кое о чем напоминают. Сколько у него было женщин?..
Вереница машин дружно тормозит. Так и есть. Полицейский контроль! Как раз в тот момент, когда вспыхивает вечерний закат, когда не знаешь, что следует включать: фары или подфарники. И заранее чувствуешь себя провинившимся. Пугаешься каждого представителя службы безопасности, направляющего фонарик внутрь машины. Под его безжалостным лучом Г старается дышать глубже.
— Проезжайте! Живее!
Едва наметившаяся опасность осталась позади. Однако Г успел испугаться и сразу же заметил, как задрожала лежавшая на руле рука. Разволновался! Нервы сдают. Быть того не может! Какая глупость! Он сердится на себя. Ругает последними словами. Затем останавливается на площадке для отдыха, словно выдохшийся бегун, который пытается восстановить силы. Г раздумывает над тем, что с ним случилось. Все началось, когда после покушения ему понадобились две спички, чтобы закурить трубку. Стало быть, нервная судорога связана каким-то образом со взрывом гранаты. Возможно ли, чтобы, убив трех человек, она смертельно ранила и его! Мсье Луи никогда не простит ему подобной слабости. С ним шутки плохи, никаких извинений, недомоганий, мигреней или головокружений. Карабин не имеет права на душевные переживания.
