Хараламб Зинкэ - Современный румынский детектив
— Убедиться окончательно может только он.
Патрике согласно кивает в ответ и спрашивает, можно ли вынуть труп из петлн и увезти на судебную мед-экспертизу. Этим вправе распоряжаться лишь прокурор, но он просит врача не торопиться и задает общий вопрос:
— Ни у кого никаких неясностей?..
Ну и вопрос! Никаких? Да тут, на мой взгляд, ничего-то ясного пока нету!
— Он жил один?
— Один, — уточняет прокурор.
— Родителей нет?
— Есть. Живут в Лугоже.
— Как был обнаружен труп?
— Обнаружила уборщица. — Прокурор берет со стула папку, достает из нее листок со своими заметками. Пробежав глазами написанное, продолжает: — Лукреция Будеску, служит домработницей в семье Цугуй, на первом этаже. Одновременно убирала и у студента. Сегодня вечером, примерно в шестнадцать сорок, зная, что Кристиан Лукач дома, поднялась к нему. Постучала в дверь и, не получив никакого ответа, открыла ее, вошла и, увидав труп, закричала, подняв на ноги весь дом, и тут же потеряла сознание. Сбежались соседи, нашли ее на полу. Вот так-то и был обнаружен труп Лукача.
Лейтенант позволяет себе дополнить сказанное прокурором:
— Сперва были поставлены в известность мы, отделение милиции, а уж потом от нас позвонили в прокуратуру…
— Вы находите обоснованным мое ходатайство об участии в следствии уголовного розыска? — настаивает прокурор.
«Вы испортили мне вечер, уважаемый товарищ прокурор, — отвечаю я ему про себя. — И вам страсть как не хочется брать на себя одного всю ответственность. Вы что, считаете, что у меня нет полного права сходить посмотреть кино, даже самое дурацкое, или поужинать в ресторане, потанцевать?..» Но вслух я ему говорю совсем другое:
— Пожалуй… Участие угрозыска может быть не лишним. — Умолкаю и гляжу ему прямо в глаза с нескрываемым укором: — Если не считать того, что это дело теперь на моей шее.
Бериндей укладывает бумаги в свою папку, делает вид, будто не услышал того, что я ему сказал.
Появляются санитары с носилками. Непросто им будет снести труп по крутой, узкой лестнице. Доктор Патрике дает им какие-то указания. Петля должна остаться на месте, перекинутая через крюк. Мне не по нутру подобные зрелища, я ухожу за занавеску, в кухоньку, и делаю знак Поварэ, который все это время стоял недвижимо в дверях, чтобы он следовал за мной. Он тут же оказывается рядом.
— Что-нибудь ищешь? — спрашивает он меня.
Не столько ищу, сколько вынюхиваю, как охотничий пес, хочу учуять хоть какой-нибудь след…
Но что именно?.. Вновь к вновь рассматриваю предметы, составляющие эту мини-кухню. И вновь поражает меня безупречная чистота и порядок вокруг.
— …сделал сам себе укол, — слышу я обращенный ко мне голос Поварэ, — пришел в эйфорическое состояние, потерял над собой контроль… иначе как объяснить, что, отделавшись от шприца, он забыл о пустой ампуле?.. А уж потом сунул голову в петлю. Довольно странныи способ самоубийства, надо сказать. Но в общем, я не вижу, по чему прокуратура должна спихивать это дело нам, валить с больной головы на здоровую.
«Молодчина, ты, старик! — кляну я его про себя. — Для начала ты меня выслеживаешь в кино, уводишь от невесты, отравляешь мне жизнь, чтобы потом не советовать браться за это дело!.. Молодчага, старик, молодчага!..»
Из-за занавеси доктор Патрике сообщает мне:
— Все, капитан, мы пошли. К утру получишь акт экспертизы. Спокойной ночи!
Слышно, как протопали вниз по лестнице санитары с носилками. Когда я возвращаюсь в комнату, первое, что бросается мне в глаза, — это петля, которая все еще качается под потолком, словно ее раскачивает ветер. Под молчаливыми взглядами оставшихся лезу опять на табурет и внимательно исследую веревку. На этот раз сразу же становится ясно, почему петля не затянулась до отказа на горле, когда самоубийца отбросил ногами табурет и тело повисло на веревке: один узелок помешал другому затянуться — узлов на веревке, как ни странно, два. Слезаю с табурета. Никто не любопытствует узнать, что я выяснил там, наверху. Что ж, тем лучше.
— Можно мне взять веревку? — спрашивает Григораш.
— Бери.
— Я возьму и ампулу.
— Верно.
В мансарде остались три представителя милиции, считая меня и Поварэ, и один — прокуратуры.
— Опечатаем дверь? — спрашивает Бериндей.
— Надо бы… Но завтра я, пожалуй, вернусь сюда, поищу еще чего-нибудь…
— Ну и ну… — вздыхает прокурор. — Поскольку у него есть родители, надо их оповестить… Прямо сердце разрывается… А что поделаешь? Таково наше ремесло. Мы представляем закон, и в наши обязанности входит, кроме всего прочего, и оповещение о случившемся родителей покойного. Но отсутствие прощального письма сильно затрудняет это дело. Они нас спросят: «Почему он это сделал?» А что мы сможем ответить? Нечего нам ответить. Нет у нас за душой никакого объяснения рокового поступка их сына. Все, что мы узнаем из акта медэкспертизы, лишь дополнит то, что мы уже знаем о том, как он покончил с собой, но не почему он это сделал. Если, конечно, он и в самом деле покончил с собой…
На данном этапе все, что мы знаем, склоняет нас к одному и тому же выводу: Кристиан Лукач покончил жизнь самоубийством. Ход происшествия кажется ясным: после того как юноша впрыснул себе морфий, он действовал под влиянием наркотика. И этот случайный узел, который помешал петле затянуться вокруг шеи, тоже указывает на болезненное состояние самоубийцы, веревка затягивалась медленно и мучительно.
— Ну-ка, взгляните на эту папку! — неожиданно зовет нас Поварэ, который тем временем и сам стал делать обход мансарды.
Мы подходим к нему. В папке множество набросков углем, сделанных, несомненно, рукой Кристиана Лукача. Эскизы декораций, костюмов, интерьеров различных эпох. И вдруг меж ними — портрет молодой девушки… Чуть удлиненное лицо, длинные волосы закрывают одну его половину, рот с полными, чувственными губами, глаза — художник уловил их смущенный, как бы прячущийся от зрителя взгляд, как бы таящий что-то от него… Полуприкрытые веки придают лицу странное, загадочное выражение.
— Красивая девушка, ничего не скажешь, — отмечаю я почему-то шепотом.
Прокурор соглашается со мной и высказывает предположение:
— Наверное, рисовал с модели на занятиях в институте…
Но Поварэ, обнаруживший эту папку, другого мнения:
— А почему бы ей не быть его знакомой? Или даже его девушкой?..
Лишь молоденький лейтенантик помалкивает — это и понятно: едва ли ему доводилось уже участвовать в расследовании подобных дел, вот он и помалкивает, мотает себе на ус. Если ему вообще по душе наше ремесло, конечно.
Я смотрю на часы — скоро одиннадцать. Велю Поварэ положить папку туда, где он ее нашел. Что же, можно и уйти с места происшествия. И тут неожиданно я вновь замечаю электрический провод, подключенный одним концом в розетку, в то время как второй его конец… Я ищу глазами поблизости какой-нибудь электроприбор, который бы объяснил назначение провода, но ничего не нахожу. Обращаю внимание остальных на это обстоятельство:
— От чего этот провод?
— От обогревателя, — предполагает прокурор. Поварэ и тут с ним пе согласен:
— Непохоже, провод обогревателя потолще… Я поворачиваюсь к лейтенанту и взглядом приглашаю его высказать свою точку зрения.
— Скорее всего, от магнитофона или проигрывателя. Мне тоже кажется, что это ближе всего к истине. Лейтенант осмелел и излагает подробнее свою гипотезу:
— Все здесь, на этом чердаке, модерновое, в молодежном стиле, что ли… Вся обстановка напоминает мансарды, как их изображают в кино. И только не хватает магнитофона, проигрывателя или на худой конец транзистора…
— Вот именно, — соглашаюсь я, — но где же он? Провод-то здесь, даже подключен к сети!
Мое согласие льстит лейтенанту, и он продолжает, как на занятиях в училище:
— Тут можно сделать три предположения, товарищ капитан. Первое: решив покончить жизнь самоубийством, потерпевший подарил магнитофон какому-нибудь приятелю или девушке… Второе: может, это был не его магнитофон, он просто одолжил его у кого-нибудь и перед смертью решил вернуть. И третье: магнитофон изъяли.
— То есть украли, — считает своим долгом уточнить Поварэ.
Лейтенант утвердительно кивает.
А я едва удерживаюсь, чтоб не рассмеяться над его неопытностью: «Если это так, то при любом из трех этих вариантов почему провод-то остался подключенным к сети?!»— но мне не хочется огорчать молодого собрата по профессии, и я, правда не очень уверенно, предполагаю четвертую возможность:
— Или продал его…
Поварэ и тут не упускает случая высказаться:
— Но тогда почему без провода?!
Прокурор смотрит на часы и решительно прерывает нашу дискуссию:
— Коллеги, поздний час! Не знаю, как вас, а меня ждут дома. Протокол составим завтра.
