Владимиp Югов - Гибель богов
- И чего же нам остается, Сеня, коль другие нас не голубят? - Она ласково глядела на волосатого богатыря.
- Сгинь, сгинь! - деланно замахал он руками.
- А коль не сгину? На шею повешусь?
- Сгинь, душа из тебя вон!
Сашка, наблюдавший за этой сценой молча, так и не понял, шутят ли они или между ними что-то давно идет. В нем зарождалась ревность и вместе с тем какое-то навязчивое чувство томности, желания. Он до прихода этого могучего мужика с большим лбом и медными умными глазами уже принял Клавку в свое сердце, она ему все больше и больше нравилась. Теперь, когда она так искренне глядела на Мокрушина, когда все ее существо открыто стремилось к нему, Сашка понял, что он поспешил отдавать себя ей, этому дому, всему, что вокруг тут существует. И Клавка стала ему сразу намного дороже. Он уже не хотел отдавать ее никому. Тем более, Мокрушину. "Пого-одишь! - процедил он слово, не понятое другими. - Еще не вечер... Коль уж мы пришли - позвольте!"
Он взял баян и какой ни на есть был из него игрок, мягко пригнулся к холодному перламутру, теперь дотрагивался к нему разгоряченной щекой.
7
Что ни город, то норов, - шептал Сашка три дня спустя, орудуя топором на веселом пригорке, взятом первой желтоватой травкой. По речке Сур, присоединившись к еще одному члену бригады, двадцативосьмилетнему Вадиму Гладуну, привез Сашка березовых шестов две вязанки и взялся сооружать скамейки.
Признаться, взялся он за это без всякой большой идеи - просто не мог сидеть без дела. Все это время у него была под рукой работа: переколол уйму Клавкиных дров, наносил в дом две бочки воды, отремонтировал умывальник, привел в порядок сортир, поправил крышу... И вот Гладун, медлительный, с виду флегматичный и равнодушный мужик пригласил его прошвырнуться к зачинающейся неподалеку тайге: "Ты ведь еще не видал здешних мест. Это - хорошо-о!" Сашка выпросил у Метляева веревку, поехал не только все поглядеть праздно, а и срубить пару лесин, чтобы соорудить хотя бы рядом с домом скамеечку.
Когда он возвратился и сделал эту скамеечку, ему захотелось из оставшихся нарубленных жердей сотворить скамеечку на бугорочке, бугорочек этот выпирался над селом. Чё сидеть-то на траве, когда можно, как маршалу, закинув руки, посидеть и подумать?
Он старательно прилаживал палочка к палочке, чурочка к чурочке, обходясь без гвоздей, как его предки - умелые белодеревщики. Он знал многое: затесывал шипом конец бревна, соединял с таким же концом другого бревна и связывал их в венец - это, чтобы бросали окурки в такой колодец; он мог рубить в лапу, рубить в угол, и потому скамейка вырисовывалась здесь, на подтаившем бугорочке, отменная. Местность была приметная красиво, одним словом, внизу, в ложбиночке стояли две карликовые елочки, лапы их были еще покрыты снегом, ничего, отойдут от снега, будешь глядеть на зеленое деревце и наслаждаться. Метляев все такой же праздничный и нахальный, прийдя поглядеть на Сашкину работу, сказал со значением:
- Живописный ландшафт. - И после молчания спросил: - Как думаешь, когда мы двинем к этой лагуне?
- Ты что имеешь в виду?
- Ну к месту, где заготавливать дровишки... Лагуна ведь залив, старательно стал пояснять. - А нам бы тоже в прибрежье где-нибудь. Чтобы далеко не таскать потом к воде.
- Ты моряк, что ли?
- Какой тебе еще моряк! Просто изучаю...
- А-а! - весело ответил Сашка. - Вам-то видней. - Он выдавливал ямку в мерзлой земле, чтобы пока вчерне попробовать приладить самую толстую жердь. - В прошлом году-то вы, говорят, после осеннего ледохода только и управились ехать.
- Пропьянствовали, упустили деньгу.
- Смотрю, и в этот раз не свежие ходят.
- Лежмя лежать надоело. Ты бы спросил Клавку.
- А что Клавка, знает, что ли?
- Она все тут знает. - Метляев помолчал. - Баба, конешно, лапочка. Такую бы одну лапочку с собой в эту лагуну. - Метляев захихикал.
- Что, со своей-то живешь, видать, не больно?
- Как тебе сказать? - Метляев стал впервые доверчивым и простым. Я... В общем дело тут деликатное... Ты севера еще толком не раскусил... Поживешь - посмотришь. Что же, так вот все просто? Надо здесь побыть не даром, а, как говорят, за деньги. Все понюхать самому, все испытать!
- Значит, не шибко? - опять засмеялся Сашка, он уже вдолбал ножку скамейки в мерзлую, посиневшую на солнце землю.
- А ты чё смеешься-то? - Метляев вызверился. - Пристроился и смеешься? Не больно и радуйся! Лапанная твоя баба вдоль и поперек. Не первый сорт! Хоть, скажу без зависти, денежная, все равно - непервозданна. От того и проигрывает!
Сашка спокойно отложил топор, вынул из кармана комбинезона сигаретку и, раскуривая ее, пристально глядел на Метляева.
- Чё глядишь? Чё? Испугаюсь, что ли? - Метляев юлил глазами.
Сашка ничего не ответил. Крупный, красивый, с большими ногами и тугими, налитыми здоровьем руками, он поглядел еще раз на Метляева, и взгляд его был чисто детский.
- Ты, Метляев, обо всем этом серьезно? - наконец, спросил, прямо глядя в его зеленоватые кошачьи глаза.
- А зачем же ты тогда к ней на квартиру пошел?
- Так это ж всего на квартиру...
- Нашел дураков. К Клавке просто так не ходят...
Сашка пересел на увитую в связке жердинку, она его выдержала, пустил густую струю дыма.
- Ох и бес ты, Сашка! - засмеялся деланно Метляев. - С твоей, конечно, физиономией... И фигурой такой... Оно, конечно... Богатая, ух!
Сашка, будто и не услышав последних слов, засмеялся:
- И что вы все суетитесь? Я от баб, как черт от ладана бегу. Никакой у меня нет с ними связи. Ты что, интерес к ней имеешь?
- Взгляд ее для меня ледяной. Да и она... Расшиблась бы в лепешку, коль этот... ну, волосатый бугай... только б пальцем поманил...
- Так, говорят, у него мирно, дружно, в полном согласии дома-то...
- То-то и говорят. Тишком да ладком, сядем рядком... А глаза твоя Клавка-то все проела...
Опять кольнула в Сашкином сердце какая-то неприятная тревога. Метляев, покрутившись еще, исчез, так и не выведав, когда едут в лес, а Сашка, отладив скамейку, пошел к себе домой. Как-то тревожно думалось ему, когда он встретил Клавкиного сына Игоря, он всегда лакомил мальчика покупными конфетами и теперь вынул две кизиловые конфетины, отдал пузатенькому сластене; тихая радость встала перед ним, и она была в полном с ним согласии, в ладу, мирно, дружно; мальчишку он взял на руки, тот потянулся сам к большому, пахнущему свежей стружкой Сашке. Хоть лезь на стену от нахлынувшего счастья. Такой был ловкий и ласковый пузан.
Сашка донес его до избы, и Клавка, краснея от удовольствия, что он так несет ее мальчишку, все-таки сделала холодно-равнодушный вид. Сашка оглянулся. Он понял, отчего Клавка так: по улице вышагивал большой лохматый мужик. Клавка поджала губы и скромно сказала:
- На ладан уж дышит его-то супружница.
Дышит так дышит, - зло подумалось Сашке, - чего тарахтит, раззадоривает? Чутьем подумал он, что глубже и глубже засасывает его ревность, ведет в какие-то особые отношения с Клавкой. Лишь молодая вольная натура выносит на радостный свободный берег. "И чего привязался? спрашивал себя Сашка. - Чего тебе они? Пушистые, раздушистые, маленькие, пузатенькие... Чего?"
Клавка готовила лапшаное тесто, руки и лицо, край волос были в муке. Вся она гляделась домашней, своей, близкой. Беспокойная ласковость заиграла опять в Сашке, но он пересилил свое желание потрогать рукой прядку ее волос, да и взгляд у Клавки был пока что ледяной, она была к Сашке безучастна, будто и не видела его, хотя на него глядела.
- Лакаить видь, а не пьет! - про себя вроде, тихо и печально проговорила, жадно бросив взгляд на окно. И покачала головой.
И вдруг увидела Сашку перед собой, заулыбалась ему так хорошо, но Сашку нельзя было провести: "Как ледышка!" - подумал он, все же очень обрадованный ее теплотой.
Клавка отложила тесто и сказала:
- К вам, Алексан Палыч, директор нарочного присылал.
- Зачем я ему понадобился? - Сашке опять был приятен ее такой дружелюбный голос.
- Думаю, на счастье. - Руки у нее были сильные, размашисто снова толкала она тесто, подминая и хлопотливо успевая за своими движениями. Бригадиром он хочет вас сделать.
- Иннокентия, выходит, по боку?
- Его давно пора гнать. Да кого взамену было? Метляя? Нет, не с Иннокентием ему было бороться. Иннокентий - черт, хитрый. А хитрый завсегда лазейку найдет против такого Метляя.
- А чего он меня облюбовал?
- По душе пришелся, - улыбнулась еще лучше Клавка. - Говорит, не лайдак, не бездельник. А Иннокентий, говорит, лишь хитрый и не более. Хитрый, а все знают, мол, лентяй и негодный человек.
- Но в прошлом году они ведь неплохо сработали.
- Неплохо! Время-то какое упустили? Дрова экономили весь год из-за их этого "неплохо". Каждую чурку из-за них берегли. - Она дунула на выбившуюся из-под косынки прядку волос. - Ты их слушай! - Перешла решительно на ты. - А я в самом курсе. Я, никто ведь другой, подсчитываю и знаю, где да что. Видно, вы не сумели ешо понять моего положения в совхозе?
