Елена Юрская - Злые куклы
Множество раз Виктор предлагал сватье нанять домработницу. Но Марья Павловна была непреклонна:
— Это пусть молодые с жиру бесятся. А нам, старшему поколению, каждую копейку беречь надо. Тем более, что вы у нас — единственный кормилец в семье.
Сама Марья Павловна работала в библиотечном коллекторе. Она относилась к государственным служащим, интеллигенции, к самой незащищенной прослойке общества.
Последнюю зарплату Марье Павловне выплатили около года назад. В порыве благодарности она все время экономила средства Глебова и любимой, единственной внучки.
— Каждую копейку надо беречь. А что, как нас не будет? Как наша Лялечка? Ведь она нездорова. На Кирилла надежды мало, — вот что ответила Марья Павловна транжире Глебову.
Он посмотрел на нее с благодарностью. И еще как-то — особенно. И пожал, а потом и поцеловал ее мужественную, трудовую руку…
— Прошу к столу. Лялечка, иди ко мне.
— Я с мамой Жанной. Она меня покормит. — Девушка весело засмеялась и, дурачась, прижалась к Марье Павловне. — Или ты с ней опять ссоришься? Мама Жанна, а ты опять гулящая?
Даша хихикнула и понимающе переглянулась с Марьей Павловной. Глебов нахмурил брови. А Кирилл раскатисто засмеялся.
— Доигралась? — назидательно спросила Афина, глядя на Жанну, как ей казалось, весьма вызывающе.
— Лялька, заткнись, — скомандовала Ната, которая никогда не считала нужным церемониться с полоумными и убогими. И с неубогими и неполоумными. Из всех девиц-подружек бальзаковского возраста только Наташа вела себя с Лялей как с ровней: жестко, спокойно, немного в своем стиле, по-хамски. — Мы и так знаем, что ты придурковатая, не надо лишний раз показывать!
— Мама Жанна… — Лялечка надула губы и собралась чуть всплакнуть. — Мама Жанна…
— Я не обижаюсь, садись уже. Давайте выясним, ради чего, собственно…
— Не спеши, — одернул Глебов. — Успеется. Ешьте!
Виктор Федорович любил, когда его гости хорошо кушали. Это означало, что они живы и что игра все еще продолжается. Если у потенциального слуги народа плохой аппетит, он может превратиться в Феликса Дзержинского. И что тут хорошего?
— Ничего, — сказал его врач. — Ничего хорошего. Тромб в аорте. Может оторваться в любое время. А может не оторваться. И ты попадешь под машину в возрасте ста лет. Но скорее, все-таки оторвется. — Доктор вздохнул и посмотрел в окно. Счастливый. Одно мгновенье — еще не снег, а тебя уже нет.
— Ты думаешь, что я умру зимой? — испугался Глебов.
— Нет, я пою песню. Одна снежинка — еще не снег, одна тромбинка — еще не смерть.
Вероятность внезапной смерти сначала оставила Виктора Федоровича безучастным. По-настоящему он умер, когда не стало Лялечки… Все, что было после этого, была уже не жизнь. Но через сутки после посещения больницы у Глебова поднялось давление, дышать стало трудно, он едва пришел в себя. Всю ночь, обливаясь холодным потом, он слушал, как сердце выламывает ребра и рвется наружу. Он вдруг подумал о внучке, о бездарном зяте, о бедной уставшей Марье Павловне и о той пустоте, которая останется возле бедной нездоровой девочки.
— Вы давно были у врача? — Глебов пристально посмотрел на Дашу.
— А что, я плохо выгляжу? У меня — бессонница. У меня — ночные кошмары. Я говорила, что они меня доведут, — всхлипнула Даша и полезла в сумочку за зеркалом.
— С Лялечкой! — уточнил Глебов, закипая. Да, пожалуй, Даша была из них из всех самой симпатичной. Стройные длинные ноги вполне компенсировали отсутствие выражения на лице и мозгов.
Впрочем, мордашка тоже была ничего, на любителя — куколка на пенсии — губки бантиком, вздернутый носик, этакая растиражированная целлулоидной промышленностью среднерусская красота. С большой натяжкой она была похожа на Любовь Орлову. А с маленькой — на болонку, бездарно выкрашенную в серый цвет. Но какая она была дура…
— Жанна, ну скажи ему, — капризно протянула Даша. — Скажи. Потому что мне никто не поверит.
— Ляля не хочет ходить в больницу. Она боится, — подтвердила Жанна. — Я попробую ее уговорить.
— Да уж, пожалуйста, — мягко попросил Глебов.
— Так давай уже говори, выпьем, и я побегу, — влезла Наталья. — Моя Катька гулять намылилась, так я сегодня тоже при внучке. Слышь, Жанна, а Лялька-младшая с самого начала была такой? Или это вы с дедом ее испортили? Не драли небось девчонку-то…
— Не сметь! — пискнула Марья Павловна. — Не сметь! Это шок, который пережил ребенок. Из-за вас, — добавила она тихо.
— Вы несправедливы, Марья Павловна, — хищно улыбнувшись, заявил Глебов. — Девочки очень нам помогли. И думаю, что помогут еще…
Он сделал паузу и внимательно обвел взглядом своих гостей. Они убили его дочь. Может быть, в прямом, может быть, в переносном смысле. Это не имело значения. Этого он никак не мог ни простить, ни забыть. Но расстаться с ними тоже не мог.
— Мы тут посоветовались с Марьей Павловной, — начал было он и закашлялся. — Лариса, принеси мне таблетки, они на втором этаже, в моей спальне. Осторожно по ступенькам. — Когда светлый сарафан Ляли мелькнул в окне дома, Глебов продолжил: — Мы немолоды, а девочка больна. У меня есть деньги, кое-какая недвижимость. И если распорядиться ею с умом, Ларочке хватит до конца жизни. Кирилл этого сделать не сможет. Надеяться на вашу порядочность, — Глебов выразительно посмотрел на Дашу, а Марья Павловна — на Жанну, — не приходится. Так что надо составлять документ. Брачный контракт.
— А кто женится? — Амитова оторвалась от плохо прожаренного цыпленка и постаралась незаметно вытереть залоснившееся лицо краешком скатерти. — А?
— Я. — Глебов улыбнулся. — В принципе, чего греха таить, больше всех мне подошли бы или Жанна, или ты, Ната. Но из-за ваших семейных обстоятельств я готов рассмотреть и другие кандидатуры.
— И мою? — расцвела Даша и виновато опустила глаза. Она постеснялась свекрови, которой вряд ли понравилась Дашина радость. Это при живом-то муже.
— Решите это между собой. Только не затягивайте, есть масса проблем, которые нужно отрегулировать и отладить.
— Слышишь, Глебов, а я в депутаты как же? Если ты умирать собрался, позвони немедленно Дамиру, мы все переиграем, найдем тебе замену, пока не поздно. Ты с этим не шути. У нас уже и законопроекты по медицине и металлу подготовлены. Глебов! Совсем с ума сошел.
— Он тебе замуж, между прочим, предлагает, — процедила Афина.
— А ты вообще заткнись, а то по миру пойдешь.
— Нет, если вы все не хотите, — Афина лукаво улыбнулась, обнажив кроваво-красные пародонтозные десны, — то я с Глебовым не пропаду!
— Нет, подождите, — заволновалась Даша. — Подождите, не так скоро. Подождите.
— Причем, в определенном смысле, этот брак будет фиктивным, — сказал Глебов, глядя на Жанну.
— Это меня мало радует, — отрезала она.
— У меня все. Счастливо оставаться. — Глебов встал из-за стола и погладил застывшую Марью Павловну по плечу. — Пойдемте смотреть телевизор. Девочки уберут за собой сами.
Глава 2
ПЕТРОВ-ВОДКИН. НЕДЕЛЮ СПУСТЯ
— Слушай, ты — гений! Ты точно гений. И совершенно не нужно этого стесняться. — Жена Леночка в поношенном байковом халате своей мамы была просто неотразима.
Кузьма Петров-Водкин обреченно вздохнул и приготовился к лекции на тему: «Эта страна (начальство, ЖЭК, патрульная служба, клуб собаководов, продавщица пива, банщик) тебя не ценит». С одной стороны, громогласное обожание жены было приятным, с другой стороны, Кузьме иногда хотелось, чтобы оно проявлялось как-то потише.
— Нет, ты гений. Теперь я поняла это абсолютно точно. — Леночка вспушила давно не мытые волосы и пристально вгляделась в экран телевизора. — Нет, ты теперь уж не сиди. Беги на работу и требуй, чтобы это дело отдали в твои руки. Я сейчас же позвоню маме, она позвонит тете Вале, потому что муж ее сестры Мариночки имеет непосредственное отношение к распределению работы по оперативникам. Ты должен выхватить ее у них из-под носа!!! Слушай, а она совсем не постарела. Выглядит такой же толстой и свеженькой. Вот зараза.
— Ну все! — разозлился Петров-Водкин, вытирая кровь на щеке. — Ну все, я из-за тебя порезался. Лена, можно помолчать хоть пять минут! Не под руку, не под руку же.
— Бегу, мой зайчик. Бегу, только вот дослушаю про «типичное самоубийство». Считай, что я уже залечила твои боевые раны. — Шум воды помешал Леночке услышать все, что Петров-Водкин думал по этому поводу. А мысли его ей бы не понравились.
Во-первых, Петров-Водкин сожалел, что позволил себе жениться на этой серой внешне, но яркой внутренне особе и даже родить с ней двоих детей, вес которых вызывал бы особую гордость в мясных павильонах ВДНХ. Во-вторых, Петров-Водкин считал себя во всем виноватым. Особенно в неумеренном прибавлении веса, как детского, так и собственного. Одна Леночка в их семье умудрялась оставаться почти такой же, какой была в двадцать, как будто назло им всем. В-третьих, если бы не Леночка, Петров-Водкин считал бы себя обычным неудачником и под это дело спокойно отдыхал бы у телевизора от зарплаты до зарплаты. Но она считала, что вышла замуж за гения. За единственного и неповторимого, исключительного, замечательного, великолепного и могущественного. И ничто не могло ее поколебать, а уж тем более разочаровать. Он был лучшим сыщиком планеты, когда проходил стажировку в деревне, он оказался самым умным, когда пришел юристом на производство. Даже цех по производству ситро, в котором Петров-Водкин провел лучшие годы своей молодости, в представлении Леночки был чем-то вроде Байконура для начинающих агентов спецслужб. Леночка так слепо и беззаветно в него верила, что ему приходилось соответствовать и оправдывать ее надежды.
