Андрей Дышев - Не путай клад с могилой
– Это что-нибудь даст?
– Обязательно даст. Научить вас молитве?
– Научишь, когда мне уже ничего другого не останется. А сейчас скажи: ты видела, куда я вчера вечером сложил акваланги?
– Акваланги? – переспросила Марина, оттягивая время, и, вопросительно взглянув на меня, предположила: – В коридоре?
– Правильно, – ответил я тоном нетерпеливого учителя, которому хочется, чтобы ученица отвечала решительнее и быстрее. – Акваланги стояли в конце коридора, у торцевого окна, то есть рядом с твоей комнатой. Еще не было девяти часов, когда я вместе с Сашей затащил их наверх. Ты это хорошо помнишь?
– Вроде да.
– Акваланги стояли там весь вечер и всю ночь. Именно в эти часы какой-то хулиган развинтил легочники и порезал мембраны. Чужой в гостиницу не зайдет, значит, это сделал кто-то из моих постояльцев.
– Что вы говорите! – с деланным изумлением ответила Марина, внимательно глядя на ступени. – Кто же это мог сделать? Ведь это большой грех!
– Большой, – согласился я. – А потому я прошу тебя, как человека честного, почитающего божьи заповеди, припомнить, не видела ли ты кого-нибудь рядом с аквалангами.
– Рядом? – Марина наморщила конопатую переносицу и даже приставила пальчик ко лбу. – Отец Агап стоял у окна… Да, он стоял у окна и читал Новый завет. Уже было темно, но напротив окна большой ночной фонарь, как луна… Отец Агап всегда в это время читает Евангелие.
– Что-то раньше я не замечал за ним такой привычки. Что ж ему мешает читать Евангелие во дворе, за столом?
Марина пожала плечами.
– Не знаю. Может быть, ему нравится читать и смотреть на море и лунную дорожку. Из двора ведь ничего не видно, и музыка очень громко играет.
– Разве вчера в пансионате были танцы?
– Да, там по нечетным числам танцы. А вчера как раз девятнадцатое число было.
– А что ты делала в это время? Ходила на танцы?
– Что вы! – на этот раз искренне возмутилась Марина. – Я на танцы не хожу.
– Это почему же так? Отец Агап не разрешает?
– При чем здесь отец Агап? – Марина искоса взглянула на меня. Взгляд был неприятным. – Священник всего лишь мой духовный наставник. Он мне не начальник.
– А кто же в таком случае не разрешает?
Было заметно, как Марина покраснела.
– Вы, знаете, такие вопросы задаете, что даже неудобно как-то… С чего вы взяли, что мне кто-то запрещает?
– По глазам видно, – ответил я, глядя куда-то в сторону.
– По глазам? – переспросила Марина и натянуто улыбнулась. – Вы, конечно, человек опытный, частным детективом работали, и все же не думаю, что самое сокровенное можете прочесть по моим глазам.
– И самое сокровенное можно. Глаза – зеркало души, так ведь?
– И что, интересно, вы еще прочитали в моих глазах? – осторожно поинтересовалась Марина, неожиданно открыто посмотрев на меня.
Мы остановились. Я тронул подбородок девушки, слегка приподняв лицо.
Мастерство цыганского мошенничества нарабатывается годами. Я так не умею – полным экспромтом и скороговоркой нести ахинею про дальние дороги, болезни, недавние беды и радости, случайные знакомства и влюбленности, по глазам угадывая попадания в цель и ловко разворачивая верные темы. Но кое-что выпытать у Марины можно было.
– Во-первых, ты со мной не до конца откровенна, – сказал я, пристально глядя в глаза Марине и не позволяя ей опустить лицо.
– Ну и что? – тотчас ответила она. – Девушка имеет право иметь тайны от мужчины.
– И даже во время исповеди?
– Но вы же не священник, чтобы я перед вами исповедалась!
– Исповедь сыщику иногда бывает намного полезнее, чем исповедь священнику.
– Ну ладно! – Марина усмехнулась и отвела мою руку в сторону. – Телепата из вас не получилось. Не старайтесь вытянуть из меня то, что вам не положено знать.
– Значит, ты не хочешь помочь ближнему?
– Я была бы рада, да не в силах этого сделать. Если вы чувствуете на душе тяжесть греха, то в самом деле лучше исповедуйтесь у батюшки.
Это был ответный удар. Ей был неприятен мой случайный вопрос о танцах, может быть, я невольно затронул ее чувства, и теперь Марина мстила мне.
– Так я и сделаю, – спокойно ответил я, к неудовольствию девушки, которой явно хотелось увидеть в моих глазах страх. – Завтра же исповедуюсь.
– А почему завтра?
– Потому что сегодня я хочу убедиться в том, что это не глупый розыгрыш, а несчастный случай.
Оставшуюся часть пути мы шли молча. Я пытался логически разобраться в том, что случилось, и понять, кому надо было совершать пакость с дырками в мембранах и чего пакостник добился этим негуманным актом, но ни к какому разумному выводу так и не пришел. Выходило, что это было делом рук какого-то дебильного маньяка, который навредил без всякой меркантильной цели.
Когда мы зашли во дворик кафе, то первое, что я увидел, было перекошенное от гнева лицо Валерия Петровича. Он стоял на мокром, еще не высохшем после поливки бетонном полу подбоченясь и смотрел на нас с Мариной затуманенными глазами.
– Наконец-то! – едва разжимая зубы, процедил он. – Босс собственной персоной! Хозяин! Так сказать, генеральный президент нашей вшивой гостиницы! «Новый русский» крымско-украинской закваски, черт вас всех подери!
Я успел привыкнуть к хамоватой манере разговора Валерия Петровича и, не проявляя никакого интереса к потоку плоского остроумия, прошел мимо, даже не удостоив постояльца взглядом. Сашка суетился за стойкой, делая массу беспорядочных движений, и с испугом поглядывал на меня из-под выцветших белесых бровей.
– Где Анна? – негромко спросил я, опираясь на стойку.
– Утром куда-то ушла. На море, может… До сих пор не было… Я не видел ее.
– А что с этим? – Я кивнул в сторону Валерия Петровича.
– Обокрали… два номера, – с трудом ворочая языком, произнес Сашка. – Его и еще один, напротив.
Мне показалось, что он заработает грыжу, если попытается поднять на меня глаза.
Глава 4
Валерий Петрович поселился у меня дней десять назад. Оформлял его Сашка, определив в самый дорогой двухкомнатный номер. Я в то утро сжигал нервы после очередной ссоры с Анной, гоняя по Феодосийскому шоссе как ненормальный на своем «Опель-Сенаторе», стараясь выветрить из головы грустные мысли. Километрах в тридцати от Судака у меня кончился бензин, как, собственно, и дурь, и я, бросив машину, вернулся домой на попутке.
– Люкс заняли, – сказал Сашка с плохо замаскированным восторгом, ожидая похвалы.
Я громыхнул дверью калитки, кинул в ладонь официанту связку ключей от машины и жестко сказал:
– Перед Щебетовкой у ларька торчит мой «Опель». Заправишь бензином и пригонишь.
– Понял, – упавшим голосом ответил Сашка, глядя на ключи, как на скупые чаевые.
– И сними свои дурацкие очки. Официант должен смотреть на клиентов открытыми и честными глазами.
И за что на парня набросился, подумал я, поднимаясь по лестнице наверх. За инициативу поощрять надо, а не наказывать. Что-то совсем я плох стал. Старею, наверное.
У дверей кабинета, за журнальным столиком, сидел немолодой мужчина. Он без интереса листал старый номер «Огонька». Несмотря на жару, он был в костюме, белой рубашке, и его строгий деловой прикид был нарушен лишь ослабленным галстуком. Залысина подчеркивала высокий лоб, гладкий и блестящий, как у юноши. Крепкий, подвижный, он производил впечатление перезревшего донжуана, который никак не желает смириться со своим возрастом.
Незнакомец откинул журнал в сторону, энергично поднялся и сунул руки в карманы брюк.
– Этот милый мальчик, – сказал он громко, отчетливо выговаривая каждое слово, – сделал все, кроме главного – не дал мне ключей, чего я, собственно, и дожидаюсь уже битых два часа. Вы, кажется, директор этой, так сказать, гостиницы, я не ошибся?
В его интонации сквозило легкое пренебрежение, но меня это не задело – сейчас я был настроен самокритично и чувствовал легкий упрек совести за то, что грубо говорил с официантом.
– Вы заплатили за номер? – спросил я, открывая дверь кабинета и заходя внутрь.
– Не успел. Как-то, понимаете, не успел. Этот милый юноша выписал мне чек, а деньги, насколько я понял, самолично принимает директор.
Я прошел в кабинет, который последние полгода больше напоминал мастерскую по ремонту видаков и компьютеров, чем рабочее место директора. В межсезонье кафе и гостиница пустовали, и, чтобы не умереть от скуки, я брался за ремонт электроники, убивая время до появления на берегу первых клиентов. Я сел за стол и взял чек. На руке незнакомца блеснули дорогие часы в золотой оправе. Говорят, теперь модно демонстрировать свою состоятельность дорогими часами, зажигалкой или мундштуком.
– Садитесь, – сказал я, кивая на кресло.
– Благодарю, насиделся, ожидая явление вашего, так сказать, появления. – Подбоченясь, он принялся расхаживать по кабинету и остановился у витража. – Научились делать, да? Теперь в каждом вшивом городишке можно найти весьма привлекательные штамповки, которые в средние века расценивались бы как шедевры искусства… И что, народу много в этом году?
