Ольга Играева - Как загасить звезду
— А знаете, — вдруг как будто что-то вспомнив, сказала она, — пожалуй, именно тогда я и видела Олега в последний раз. Точно-точно… Народ как раз потянулся на кухню пить кофе, даже курильщики ушли с балкона, а Лосский с Соховой вдруг свару затеяли… На моей памяти он в квартиру больше не возвращался. Абдулов тоже очень скоро отчалил — как стихли крики этих голубков.
— А вас не встревожило отсутствие Олега?
— Нет, — пожала плечами Соловей. — Я думала, он Алину пошел провожать или с Абдуловым решил выйти на улицу — ну, там потолковать или еще что-то…
«Провожать Алину при том, что они поссорились?» — удивился про себя Костов, но вслух ничего не сказал.
— А позже все вповалку уснули. Я не сомневалась, что Олег вернулся домой, когда все спали, и присоединился к гостям — храпит где-нибудь среди других тел… — В Алениной речи последовала заминка, потом она, как бы решившись на что-то, продолжила: — Я не сплетница, но, по-моему, Сохова искала предлога, чтобы расстаться с Олегом… Есть у нее основания этого хотеть.
— Что вы имеете в виду? — после такого монолога Костов не мог не задать этот вопрос.
Соловей неопределенно покачала головой и поджала губки:
— Нет-нет, это так, домыслы… Ничего определенного. Все-таки я не считаю себя сплетницей.
— Ой, брось деликатничать! — врезался в разговор брюнет, которого, как выяснили опера, звали Витасиком Ицковичем. — У Алиночки в последнее время шуры-муры наметились с Абдуловым, с боссом нашим. А я ее понимаю, ах, как понимаю! Олег кто? Так, исполнительный продюсер, по сути дела, шестерка на побегушках, а Абдулов — это имя, пусть и обрюзг, и повытерся несколько от вредных привычек, полысел и животик распустил… Зато «мани»! Мани-мани-мани! — запел развеселый Ицкович мотивчик из всемирно известного мюзикла «Кабаре» и, развернувшись, повиливая в такт музыке задом, удалился в направлении комнат. Не слишком он огорчен утратой коллеги.
— Не слушайте вы его! — тепло улыбнулась Костову Соловей. — Сохова вовсе не корыстница, у нее на это мозгов не хватит…
Припомнить поименно всех, кто праздновал вчера день рождения Лосского, Алена не смогла, вставив кстати, что она и не со всеми знакома.
Что же, наклюнулась еще одна версия помимо сразу пришедшей в голову наркотической — в состоянии депрессии после ссоры с возлюбленной Лосский взял и покончил жизнь самоубийством в свой двадцать седьмой день рождения. Костов не очень верил в такой поворот событий — просто он не мог поверить, что из-за сущей ерунды вроде стычки с бабой нормальный мужик способен выброситься с балкона. Надежда, на которой он проверил свежую версию, ему поддакнула:
— Невероятно. Ведь все мужики суперэгоцентристы. Никого не любят и не жалеют больше, чем себя.
Костов поморщился — непробиваемая Надежда не поняла его гримасы и продолжала глядеть на начальника честными глазами. Ее спросили — она ответила и даже не заметила, что задела шовинистические чувства коллеги, принадлежащего к противоположному полу.
Да, и Соловей подбрасывала мысль о том, что Алина Сохова, у которой разворачивался роман с боссом, могла помочь своему дружку покинуть этот мир… Да-да, именно это Соловей все время и хотела внушить им с Надеждой. Но Костову почему-то не хотелось поддаваться внушению — Соловей была ему антипатична, хотя он сам для себя никак не мог определить почему. Мила, демократична, участлива, коллег всех опекает… Но Костов не мог выбросить из головы ее настороженные глазки, ее растянутые губки… Весь жизненный опыт твердил ему: щучка она острозубая!
Опера переписали имена и адреса поблекших гостей, но Костов уже понял, что работать надо с Абдуловым и этой Соховой. Или даже в первую очередь с Соховой, а потом с Абдуловым. Но, разумеется, после того, как он получит результаты экспертизы. История очень похожа на самоубийство, и зачем тогда они с Надеждой будут бежать впереди паровоза, торопясь с опросом свидетелей? У них и без этого «летуна» дел по горло…
— Это ты, ты его убил!
Алина Сохова ворвалась в знакомый кабинет и устремилась прямиком к его хозяину, задев по пути кресло и опрокинув стул. Она была вне себя, вся тряслась от возбуждения, не владела собой — руки дрожали, лицо исказилось, с губ срывались какие-то нечленораздельные звуки… Абдулов, обернувшийся к ней от своего стола, — он, стоя спиной к двери, копался в бумагах, — ошарашенно отшатнулся от стремительно надвигавшейся на него фигурки. Он едва успел перехватить ее запястья — коготки уже нацелились ему в глаза.
— Алина! Прекрати, что ты несешь! — пытался он образумить посетительницу, но в ту как дьявол вселился. Она боролась с ним, обнаружив недюжинную для своей хрупкости силу, лягалась, извивалась всем телом и продолжала вопить.
Ранним утром, когда Алина еще спала, зареванная после вчерашнего, у себя дома, ей с мобильного позвонила Соловей и постным, якобы жалостливым, а на самом деле злорадным голосом сообщила о несчастье. «Алиночка! Бедненькая! Мне тебя так жаль, так жаль, — причитала она. — Кто бы мог подумать, что ваша ссора так закончится. Бедный Олег — валяется теперь трупом на газоне…» Отвратительно было, что звонила именно Соловей — вечная наушница и подглядывательница, завистливая втируша, имевшая на Олежку виды (что бы Соховой ни говорили, никто не разубедит ее в этом). Еще гаже звучали ее намеки — можно не сомневаться, что эта вечная недоброжелательница Соховой и ментам постарается подать мысль — мол, это возлюбленная довела парня до самоубийства… «Я не хотела! — кричала, мысленно обращаясь к ментам, Алина, мечась в ночной рубашке по своей квартире, лихорадочно собираясь в «Останкино». — Да, мы орали, мы толкались, но ведь я не думала… Я не виновата! Я не думала… Это случайность!»
И ведь про ссору пронюхала. Хотя чего там, «пронюхала», поцапались они вчера с Олегом чуть не на виду у всех, пошло орали друг на друга перед самым лифтом. Правда, в тот момент гости поползли в квартиру пить приготовленный Соловей кофе, и площадка перед лифтом опустела… Но дураку ясно — их вопли были слышны на десять этажей. И Алина, еще вчера решившая, что все, конец, больше она с Лосским и словом не перемолвится и руки ему не подаст, а может, и «закажет» эту сволочь своему поклоннику-мафиози (был у нее такой обожатель из зоны), узнав, что Олег мертв, забилась в истерике. Чего угодно можно пожелать страстно любимому сгоряча… Но когда «мечта» сбывается — воешь и рвешь на себе волосы и бьешься головой о стенку.
— Это ты, ты его убил! Подлец! Ты весь в этом — телезвезда… Не можешь вынести, что кто-то рядом счастливее тебя! — Алина ухитрилась вырваться из цепких рук Абдулова, и ее кулачки заходили по его щекам.
Час был ранний, референтка Абдулова на работу еще не явилась («Слава богу!» — подумал Абдулов). Алина забылась и обращается к нему очень неосторожно — на «ты» и без всякого почтения. Не говоря уже об этих свойских, на правах любовницы, пощечинах! А ведь сколько раз он просил ее на работе и в общественных местах соблюдать между ними дистанцию… До сих пор это удавалось, так что мегера-референтка, он был уверен, пока ни о чем не догадывалась. Эта мымра, доставшаяся ему от патрона — генерального директора телекомпании, — следила за ним по поручению покровителя и все докладывала. Если Кечин узнает, что он, Абдулов, крутит роман с собственной телеведущей… Этот бывший советский хозяйственник, несмотря на наступившие демократические времена, так и остался коммунистическим ханжой, думал Абдулов. Говорят, лет двадцать назад он, тогда главный редактор одной популярной газеты, прознав про какой-нибудь роман, случившийся в подведомственном ему учреждении, имел обыкновение вызвать парочку к себе в кабинет и предложить одному из любовников — пусть сами определяют, кому — написать заявление об уходе по собственному желанию…
Абдулов уворачивался как мог, стараясь по возможности корректно удерживать девушку на расстоянии, ожидая, что скоро ее пыл иссякнет и они смогут поговорить спокойно. Но Алина демонстрировала поразительную неутомимость и целеустремленность — Абдулов, как петрушка, каждые полсекунды дергал головой, увертываясь от ее накрашенных ногтей. В какой-то момент он рассвирепел и залепил ей пощечину. В конце концов, что пощечина — лучшее средство от истерики, врачи авторитетно заявляют, подумал себе в оправдание Абдулов.
Алина рухнула в кресло. Передний край короткой юбки задрался выше, позволив Абдулову еще раз оценить форму Алининых ног. «Обалденные», — в сотый раз определил для себя Абдулов. Что и говорить, в свое время за эти безупречные ноги, за эти длинные блондинистые патлы, за детский подбородок и наивные голубые глаза он и выдвинул на зависть всем сотрудницам «Вызова времени» Алину Сохову в телеведущие. А ведь это была подмосковная 19-летняя девочка без особых способностей, что называется, без харизмы, только со школьной скамьи и без всякого профессионального опыта. Хотя дела не завалила. Вела передачу, в общем, сносно, и кроме того — мила, приятна, непосредственна… Абдулов любил смотреть на красивых баб и справедливо полагал, что и телезрителям это нравится. И вообще любил, не только смотреть.
