Марина Серова - Все продается и покупается
Тот, которого назвали Желудем, окончив проповедь, спустил босые ноги с топчана, сунул их в валенки, стоящие рядом, и, поправив на себе расстегнутую телогрейку, воззрился на Стихаря до святости невинными глазами. Как ни зол был Женька, а не сдержал улыбки. Оскалиться, правда, постарался по-хищному. Волосы на голове Желудя в силу загадочных причин сползли сверху вниз – с темени и затылка, голых, как бабье колено, на впалые щеки и подбородок, заросшие многодневной густой, рыжей щетиной, начинающейся от самых глаз.
– Молчи, Сергей Иванович. – Стихарь даже нагнулся, чтобы взглянуть в эти белесые глаза попристальней. – Помалкивай, интеллигент херов. Если я скажу об этом, – он ткнул пальцем в направлении стола и сумки на нем, – Генералу, всю вашу чистоплюйскую компанию вместе с Губастым погонят отсюда сраными трусами!
Сергей Иванович, так и не опустив глаза, сморщился, как от кислого. Тогда Стихарь схватил со стола сумку, быстрым движением выхватил из нее и швырнул на колени Желудя человеческий череп.
Сергей Иванович, отбросив в сторону страшный предмет, вскочил, тут же наткнувшись на Стихаря. Женечка схватил его обеими руками за телогрейку, встряхнул так, что у того мотнулась голова, и выдохнул в давно небритое лицо:
– Ты, бывший интеллигентный человек, сейчас пойдешь во двор! Там в багажнике моего «ленда» лежит жратва для ваших собачек. Но, смотри, чтобы такого... – он угрожающе кивнул на череп, откатившийся по полу к стене, и не договорил. Желудь рывком вырвался из его рук и выскочил в открытую дверь.
Стихарь носком башмака катнул мертвую голову прочь из комнаты, подошел к столу, с грохотом подвинул стул, сел и, довольно улыбаясь, налил в грязный стакан остывшего чая из пузатого чайника с самодельной проволочной ручкой.
– Тл-ля! – пропел он коротко. – Теперь и ворота закроет, и собак спустит! – и удовлетворенно мотнул головой.
* * *Потребовав у дяди Славы свой плащ с чужим диктофоном в кармане, я приготовилась коротать время с очередным бокалом «Карменситы» в обществе пожилого бармена, которому сейчас было временно не до меня, потому что заказали ему целую батарею коктейлей, совсем уж невероятных по количеству компонентов.
«И все же здесь лучше, чем дома, – решила я после короткого раздумья. – Больше шума, от меня не зависящего. Буду сидеть, пока совсем не надоест. А потом уйду. Положу диктофон перед Анохиной и подамся восвояси».
Не пришлось. Анохина сама подошла ко мне, обняла за плечи и громко зашептала в ухо:
– Рекомендую, Татьяна, мужика. Не смотри, что виски седые, сама знаешь, в наше время седеют быстро. Скучать не будешь, гарантирую. Я его немного знаю. Был в «горячих точках».
Я отодвинулась и посмотрела удивленно: не похожа Анохина на бабенку, готовую сбыть с рук, что самой не подошло, выше этого она. Да и меня знает. Знает мое отношение к мужчинам. Пьяна, что ли? Да, кажется, не трезва. Тогда прощаю.
– Держи, сводня!
Я протянула ей диктофон. Она, почти не глянув, затолкала его в нагрудный карман джинсовой куртки.
– Аркашка без ума от тебя! Если захочешь, можешь им...
– Слишком много пьет! – категорически оборвала я ее шепот.
– Так не пьянеет же! – тряхнула она растрепавшимися волосами. – Зря!
Дядя Слава, глядя на нас, улыбался в усы.
– Как ты попала к ним, подруга?
Алла энергично поскребла затылок и отобрала у меня дымящуюся сигарету.
– Я Оленьку давно знаю. Она работала в «Губернских вестях», а я – в «Вестнике». Редакции на одном этаже были. Ну Ларик ее, доложу тебе!.. Ладно, это не наше дело. А Аркадия в первый раз вижу.
– Кто они такие, Аркадий, Ларик?
– У Ларика теплицы, а Аркадий, по-моему, собаками занимается. Разводит для продажи, что ли. Вояка. Рекомендую, Таньк, а?
– Ты уймешься? – глянула я на нее почти неприязненно.
– В отставке, – прозвучало сзади. – Подполковник в отставке.
– Ну я пошла, – не без кокетства сообщила Алла и двинулась к столикам, оборачиваясь на ходу и поблескивая через плечо очками.
– Итак, Аркадий... – начала я, собираясь вежливо отбить у него охоту к общению, но он перебил:
– Татьяна, набиваться в кавалеры я не собираюсь, можете не ершиться.
Славно! Редкая у него манера произносить слова – медленно, но без какой-либо рисовки. Необычная. Голос низкий. Худое моложавое лицо. И ведь действительно не производит он впечатление пьяного. После бутылки-то с хвостиком!
– Просто интересно мне поговорить с частным детективом Татьяной Ивановой.
Меня даже оторопь взяла на какое-то время, но справилась, подумала, что вполне мог узнать он это от Аллы, еще до моего прихода.
– Нет, ваша подруга здесь ни при чем. – Аркадий словно мысли мои прочитал. – Откуда знаю вас? Слухом земля полнится.
«Слухом так слухом», – пожала я плечами.
– Да, болтливостью вы не страдаете.
Мне даже жалко его стало, и именно поэтому я разлепила наконец губы:
– А я вот вас не знаю ни по каким слухам.
Он рассмеялся.
– Был подполковник, теперь – собачник.
Гордо он это произнес, будто похвалился.
– Не смотрите удивленно. Этим делом мне хотелось заниматься с детства. Можно сказать, осуществил свою мечту.
Нет, пьян все-таки. Сейчас начнет изливать душу.
– Псарня, Татьяна, представьте! И не для каких-то неженок с полуметровыми зубами, типа ротвейлеров или доберманов. И не для заносчивых овчарок, с которых вся спесь слетает, когда по-настоящему туго приходится. Овчарка, Таня, когда понимает, что ее жизни настоящая опасность угрожает, бросает хозяина и сматывается без зазрения совести. Да, это так, и не спорьте, пожалуйста.
Спорить? Больно надо! Тем более на тему, интересующую меня меньше всех прочих. Пусть себе заливается!..
– Дворняги. Да, двор-рняги! Нет умнее и преданней собак, а уж про выносливость и неприхотливость, по сравнению с породистыми, и говорить не приходится. Здоровенные, как телята, мохнатые, сильные, свирепые псы! А дрессируются – как прилежные школьники уроки учат. Сколько труда мне стоило подобрать производителей!
– Кто же у вас таких покупает? – спросила я, невольно заинтересовавшись его увлеченностью.
– А я и не продаю их.
Аркадий вдруг словно стушевался, растерял весь свой пыл.
– Ращу, дрессирую и сдаю в аренду для охраны. Или сам по вечерам отвожу на объекты. Туда, где запереть их можно или на цепь посадить. Иначе – разорвут любого чужого.
– Прямо-таки...
– В клочья! – не дал он договорить, и у меня мороз пошел по спине от его жутковатой уверенности. – Ну что, удалось мне вас увлечь?
– Нет, – ответила я откровенно.
– Жаль. Чем же мне вас заинтересовать?
– Своей фамилией. Вы-то мою знаете.
Его глаза засветились радостью.
– Трегубов я, – просто представился Аркадий и улыбнулся, пожалуй, впервые за все время.
Мне понравилась его улыбка. Мужественная, но без рисовки, открытая и искренняя.
«Я рад, что ты поинтересовалась моей фамилией», – вот о чем вне всяких сомнений говорила эта улыбка. И чего я ершусь, не в постель же он меня тащит, в самом деле?!
– Вы не любите знакомиться в барах? – спросил он, на этот раз с сожалением.
– Я вообще не люблю случайных знакомств и разговоров на эту тему тоже не люблю, так что лучше и не начинать.
– Готов поддержать любую другую, только предложите!
Ну, он уже становится навязчивым. Пора переходить на несколько иной уровень вежливости.
– А где вы научились так пить?
– В армии, – пожал он плечами.
Мимо! Не вышло.
– По какой причине Ларик относится к вам пренебрежительно?
– Разве?
На этот раз улыбка получилась на удивление злой.
– Наверное, потому, что я нахожусь в некой зависимости от него. Уточнить хотите?
Застарелое раздражение, вызванное моим вопросом, обозначило себя казенно-армейскими нотками, прорезавшимися в его голосе.
– Это ваша личная трагедия, – отказалась я уточнять и поднялась. – Я ухожу, Аркадий Трегубов. И не вздумайте меня провожать. Не надо портить о себе впечатление.
– Ладно, – согласился он огорченно и безропотно. – Не буду.
Глядя на его опустившиеся вниз уголки губ и слегка склоненную голову, я вдруг почувствовала, что он нравится мне. Господи, со скуки, что ли?
– До встречи, Аркадий.
– Правда, до встречи?
Глаза его стали наливаться хмельной мутью. От огорчения, наверное, ну не от грусти же!
– Думаю, да, – обнадежила я его и даже предположить не могла, насколько оказалась права.
– И я надеюсь. Буду надеяться! – проговорил он, протягивая для прощального пожатия руку, которую я не сочла уместным заметить. Дамам это простительно.
Глава 2
Двое с половиной суток миновало с того субботнего вечера. Снег местами убрали, а в большинстве прикатали колесами, и жизнь в городе вошла в обычную колею.
