Александра Кравченко - Дарю вечную молодость / Ее последняя роль/
Но есть еще две записи кардиолога, есть и кардиограмма. Здесь уже никакой умысел не просматривается. Сердце — не ОРЗ, его за неделю не вылечишь. Почему же Еськов перед смертью утверждал, будто сердце у него никогда не болело, а все подстроил Федька Циркач?
Ксения читала, что существуют препараты, прием которых имитирует смерть от сердечного приступа. Они, конечно, очень дороги и доступны только узкому кругу лиц. Если предположить, что Еськов действительно отравлен подобным образом, — значит, заказчики убийства — крупные рыбы. Интересно, а через сколько минут после приема такого препарата наступает смерть? Ксения взяла с книжной полки кипу медицинских журналов, стала листать.
И вдруг ей вспомнился мужчина, с которым она лицом к лицу столкнулась сегодня у злополучного подъезда. Он так поспешно отвел глаза, что Ксении даже на секунду стало обидно. Теперь же она увидела этот мимолетный эпизод совсем в другом свете. А если тот мужчина просто не хотел, чтобы его заметили, запомнили? Он выходил из подъезда минут за двадцать до того, как Ксения попала в квартиру Еськова. И еще совпадение: врачи неотложки сказали, что больной позвонил им двадцать минут назад. Что, если этот самый Циркач, выйдя из подъезда, через несколько шагов позвонил по мобильнику и вызвал скорую от имени Еськова? Уходя из квартиры, он мог незаметно прихватить с собой стакан с остатками яда. А телефонный шнур, наверное, выдернул во время беседы с Еськовым, опасаясь, что кто-нибудь некстати позвонит.
Итак, выстраивается логическая цепочка: вызовы участкового врача и скорой помощи организованы для того, чтобы смерть от сердечного приступа, во-первых, выглядела естественно, а, во-вторых, была бы вовремя замечена и констатирована. Тогда — никаких разбирательств и лишних вопросов. Все рассчитано. Кажется, небольшой сбой вышел только в одном: участковый терапевт отправилась по вызовам часа на два раньше того времени, которое могли назвать в регистратуре, так как внезапно отменилось совещание у главврача. Да еще и Еськов оказался более живучим, нежели рассчитывал его убийца.
Вот уж поистине, Богу было угодно, чтобы тайное стало явным. И теперь она, простая женщина Ксения Радунко, узнала правду о гибели знаменитой и прекрасной актрисы.
Ксения схватилась за голову, вдруг осознав до конца всю тяжесть свалившейся на нее ответственности. Ну, зачем ей это, ведь у нее так мало возможностей и совсем никакой защиты. Сама она ничего сделать не в состоянии. Даже, если просто невинным образом станет наводить справки о прошлом Еськова, запрашивать медицинскую карту с его прежнего места жительства, — это уже может вызвать подозрение у тех, кто организовал убийство. Еськов недаром ее предупреждал, чтобы не вздумала обращаться к следователю. Если она начнет как-то действовать, то может добиться того, что Димка останется сиротой.
Ксения тупо уставилась в карту Еськова. Может, не надо было ее у себя оставлять? Но, раз уж оставила… Кстати, почему все-таки он дважды посещал кардиолога? Симулировал? Надо бы поговорить с кардиологом. В конце концов, это вполне логично, что участковый врач интересуется историей болезни внезапно умершего пациента. Ксения слегка поморщилась от досады, сообразив, что ей придется расспрашивать о Еськове Веронику Бурчак, потому что до июня именно она работала кардиологом в их амбулатории. Потом Вероника перешла в какую-то престижную коммерческую клинику, но в регистратуре или у секретаря, наверное, можно найти ее телефон.
Эта подтянутая молодая дама, считавшаяся неплохим кардиологом, не вызывала б у Ксении каких-либо эмоций, если бы не один случай, с виду незначительный. На участке Ксении был больной Н. — интеллигентный и еще не старый пенсионер, для которого вынужденный уход с работы был тяжел не столько с материальной, сколько с моральной стороны, ибо Н. был из тех людей, которым необходимо ощущать свою востребованность. И все-таки он нашел в себе силы не потеряться в новой жизни. Он вспомнил о своем давнем хобби — живописи и стал рисовать акварелью и маслом неплохие картины, причем, в довольно оригинальном стиле. Н. показывал их и Ксении, а одну — фантазийный пейзаж с церквушкой — подарил ей, и она с удовольствием повесила картину у себя над столом. Н. ходил в какую-то студию, где такие же, как он, самодеятельные художники, люди очень небогатые, на свои средства арендовали комнату, чтобы устраивать в ней выставки. Занимаясь любимым делом, Н. забывал о своем больном сердце и других недугах. Но однажды перед майскими праздниками он явился на прием совсем поникшим, словно в воду опущенным. Ксения не узнала своего всегда бодрого и стойкого пациента. Поскольку он пришел к ней после посещения кардиолога, Ксения решила, что Вероника Бурчак обнаружила у Н. какую-то убийственную патологию. Но оказалось, что ничего нового в плане здоровья он о себе не узнал. Ксения так бы и не поняла, в чем же дело, если бы случайно не разговорилась с медсестрой Вероники Любой. Люба рассказала, что на приеме Н. подарил Веронике свою картину и пригласил на праздничную выставку. Но Вероника осадила энтузиазм самодеятельного художника, посоветовав ему не тратить время и силы на «бесполезное малевание», а деньги расходовать не на полотна, краски и выставки, а на приобретение лекарств.
После этого, встретив Веронику в коридоре, Ксения довольно резко ее спросила:
— Вероника Захаровна, как вы могли так отозваться о работах Н? Разве вы не понимаете, что для него это, может быть, даже тяжелей, чем узнать плохую новость о своем здоровье? А ведь вам лучше, чем кому-либо другому, известно, какой у него сложный порок сердца, как он борется за жизнь…
— А в чем проблема, Ксения Антоновна? — Вероника с иронией посмотрела на собеседницу. — Я как раз и лечу ему сердце. Но вовсе не обязана хвалить его мазню. Пусть лучше следит за своим здоровьем, гуляет по парку, а не строит из себя Ван-Гога. Гм, проклюнулся талант на старости лет.
— Во-первых, какое вы имеете право судить о его таланте? А, во-вторых, если после посещения врача больному стало хуже, значит, плохой это врач. — Ксения говорила, искренне возмущаясь, и голос ее срывался.
Зато Вероника отвечала ровно и уверенно:
— А вот о моей квалификации, дорогуша, не вам судить. Мне уже дали оценку люди куда более компетентные, чем работники этой больнички.
— Я знаю, что вы переходите работать в коммерческую клинику. Может, вы и прошли все тесты по специальности. И все-таки вы плохой врач, потому что не любите больных.
Сказав это, Ксения быстро зашагала прочь, но вслед услышала иронический смешок Вероники:
— Конечно, я люблю здоровых.
С тех пор у Ксении не было каких-либо столкновений с Вероникой Бурчак, но предубеждение против этой самоуверенной и нагловатой женщины осталось. И вот теперь придется позвонить именно ей. Что ж, по крайней мере, как специалист-кардиолог Вероника не вызывает сомнений. На другой день Ксения узнала у секретаря телефон Бурчак и вскоре с ней созвонилась
— Здравствуйте, Вероника Захаровна, вас беспокоит Ксения Радунко, — сказала она официальным тоном. — Дело в том, что вчера внезапно умер от сердечного приступа больной. Крепкий с виду мужчина, всего тридцать восемь лет, на учете по болезни не состоял. Я его никогда раньше не видела, он был на участке Фиры Осиповны, а у нее ведь сейчас ничего не спросишь. Но в его истории болезни есть две ваши записи. Вот я и подумала: может, вы его помните? Действительно ли он был серьезно болен?
— Для начала назовите мне его фамилию, — насмешливо откликнулась Вероника.
— Ах, да… Еськов Николай Гаврилович. Работал охранником в частной фирме.
— Да, помню. С виду здоровяк, но сердце с большими проблемами. Я собиралась поставить его на учет, но он так и не захотел пройти полное обследование. Знаете, эти дебильные мордовороты никогда не верят, что больны. Наверное, пил, курил, трахался без разбора, парился в баньке и все в таком роде. В общем, шел по полной программе к своему концу. А вы успели довезти его до реанимации?
— Да что вы, он умер еще до моего прихода. Такая скоропостижная кончина, что даже странно.
— Вы знаете, я видела столько более странных случаев, что уже ничему не удивляюсь.
После разговора с Вероникой Ксения еще узнала о результатах медицинской экспертизы. Там тоже все было бесспорно: никаких посторонних препаратов в организме Еськова не обнаружили, смерть наступила в результате острой сердечной недостаточности.
Весь день Ксения сама себя убеждала, что нечего ей терзаться сомнениями, что предсмертная исповедь Еськова — полный бред. Но спокойствие так и не приходило. Все раздражало, все валилось из рук. Какое-то чувство, похожее на сознание неисполненного долга, подтачивало Ксению изнутри.
Вечером дома, закончив все дела и усевшись перед телевизором, она не могла сосредоточить внимание на экране. Рассеянно переключая телеканалы, Ксения нашла какую-то искусствоведческую передачу — и тут внезапно заинтересовалась: речь шла о театре, в котором работала последние годы Марина Потоцкая. Показывали отрывки спектаклей, репетиции. И вдруг в одном кадре появилось крупным планом прекрасное лицо Марины. Ксения подумала, что напрасно журналист Илья Щучинский советовал актрисе сделать пластическую операцию. Марина была так же хороша, как в молодости, только в чертах лица появилась строгость, темнее стали тени в уголках глаз, ироничней взгляд, тверже губы.
