Ольга Лаврова - Побег
Была она человеком ясного ума, независимого характера, свободных суждений. Родителей рано потеряла и чувствовала себя хозяйкой собственной судьбы. Но вот выпало на долю нежданное замужество, и осела она в чужом городе мужней женой. Внешне постепенно прижилась. Опростилась. И город постепенно ее принял, зауважал. И все же оставался немного чужбиной.
Вот и сейчас, подъезжая в ранних февральских сумерках к Еловску и следя, как с каждым километром распадается образ старой крепости, она вспоминала набережные и проспекты своего детства и юности и ехала как бы не совсем домой. Отгоняя это ощущение, принялась утрясать сумки, поплотнее увязывать свертки. От остановки недалеко, но в переулке скользко, неровен час упадешь - все разлетится.
В верхнем освещенном окне маячила пушистая голова. Катя, дочка. Единственная по-настоящему родная на свете. Высматривает меня, тревожится. Ага, заметила!
Катя выскочила в переулок в чем была, подхватила сумки.
- Ой! Так и надорваться недолго! Мама, ты просто невозможная! Где ты пропадала?
- В Москву ездила. А так и простудиться недолго.
- Когда я простужалась!
Они поднялись на свой второй этаж, Катя с интересом разбирала покупки. Майя Петровна устало разделась и села, зажав под мышками озябшие руки.
- Кажется, ты начинаешь оживать: наконец-то новый шарф! - Катя подбежала к зеркалу примерить. - Какой теплый, прелесть!.. Только, знаешь, он скорее мужской... у Вити почти такой же. А тут что?
Она выкладывала на стол пачки печенья и сахара, плавленые сырки, сухари.
- Сколько всего!.. Неужели копченая колбаса? Извини, это выше моих сил! сунула в рот довесок и с блаженной улыбкой начала жевать.
- Небось опять не обедала?
- Без тебя никакого аппетита, честное слово! Но зачем столько, мам? удивлялась весело, доставая банки с компотами.
- Вздумалось сделать запасы, - отозвалась Майя Петровна.
- Ничего себе! Ожидается голод, что ли? Нет, это малодушие - оттягивать объяснение. Все равно неизбежно.
- Катя, я должна на несколько дней уехать.
- Куда? - с любопытством подскочила к матери.
- От начальника колонии пришло письмо... недели две как... Отец там на хорошем счету, отлично работает. Потому разрешено свидание...
Катя отступила, свела брови. И уже не ребячливая ласковая девчонка стояла перед Майей Петровной, стояла взрослая дочь - осуждающая, готовая к бунту, неукротимая. Разительно похожая сейчас на отца.
- Так вот для чего ты занимала деньга у Елены Романовны! На дорогу и гостинцы. И шарф предназначается дорогому папочке... как награда за доблестный труд в местах не столь отдаленных!..
- Катюша, давай поговорим, - мягко и спокойно предложила Майя Петровна.
С некоторых пор она всегда держалась спокойно, ровно. Редко что выводило ее из равновесия. То было спокойствие много пережившего и передумавшего человека.
- Что толку разговаривать! Ты все равно поедешь!
- Девочка... ты не забыла, что он твой отец?
- Нет, - резко отрубила Катя. - Мне слишком часто тычут это в нос...
Майя Петровна поднялась. Тоненькая и хрупкая, душевно она была сильнее дочери и привыкла утешать. Положила руки на Катины плечи, потянула к дивану. Посидели, обнявшись, объединенные общей бедой.
- Мамочка, разве нам плохо вдвоем? Уютно, спокойно. И такая тишина, нарушила молчание Катя.
- Да, тишина...
Катя сползла с дивана и стала на колени.
- Мамочка, разведись с ним! Давай с ним разойдемся! Самый подходящий момент. Ты подумай - вернется он, и все начнется сначала!
- Подходящий момент? Отречься от человека, когда он в беде - подходящий момент? - мать укоризненно покачала головой. - Если мы теперь ему не поможем, то кто?
Катя потупилась было, но снова взыграла багровская кровь:
- Ты всю жизнь, всю жизнь старалась ему помочь, а чем кончилось?.. Я вообще не понимаю, как ты могла за него пойти?! Ведь Семен Григорьевич...
- Не надо, замолчи!
- Не замолчу! Я знаю, что он тебя любил! Он до сих пор не женат!
- Катерина!
Катя не слушала.
- Талантливый человек, мог стать ученым, делать открытия. И все бросил, поехал сюда за тобой. Надеялся! И что он теперь? Директор неполной средней школы! А ты? Бросила ради отцовской прихоти любимую работу и пошла в парикмахерши!.. - она всхлипнула и уткнулась в материнские колени.
Та в растерянности погладила пушистую ее голову. Впервые дочь столь откровенно заговорила с ней о прошлом.
- Иногда мне кажется... я его возненавидеть могу...
- О господи, Катя!.. Это пройдет, пройдет. Раньше ведь ты души в отце не чаяла.
- Да, лет до десяти. Даже удивительно. Правда, он тогда реже пил... или я еще была дурочкой... Представлялось - веселый, сильный, смелый, чуть не герой...
Она зашарила по карманам, ища платок, не нашла, утерлась по-детски рукавом.
- Такой и был когда-то, - слабо улыбнулась Майя Петровна. - Но каким бы ни стал теперь, он любит и тебя, и меня, и...
- Он тебя любит?!
Катя пружинисто вскочила, схватила с комода фотографию в деревянной рамке и круглое зеркало:
- Ты сравни, сравни! Посмотри, что он с тобой сделал!
Ах, эта фотография. Сколько раз Майя Петровна пробовала убрать ее, а Катя "в приказном порядке" требовала вернуть. Она обожала эту фотографию ленинградских времен и горевала, что не похожа на мать.
Майя Петровна покорно посмотрела в зеркало. Различие убийственное, конечно. И определялось оно не возрастом. В зеркале отражалась просто другая женщина. Словно бы и те же черты, но куда пропала та окрыленность, та победительная улыбка, свет в глазах? И горделивый поворот шеи, уверенность в себе?
Хорошо, пленка не цветная, а то прибавился бы еще акварельный румянец и яркое золото волос. Она привезла в Еловск чисто золотую косу. Почему волосы-то пожухли? Странно. Остальное понятно, а это странно. Теперь то ли пепельные, то ли русые. Может быть, от перемены воды?
- Ну? - требовательно вопросила Катя. - Разве бывает такая любовь, чтобы человека изводить?
Майя Петровна развела ее руки, державшие фотографию и зеркало. Сказала серьезно:
- Да, Катюша. Бывает и такая. Я еду завтра в семь вечера.
И Катя спасовала. Голос матери был тих и бесстрастен, но исключал возражения.
...Катя в кухне разливала по тарелкам суп и расспрашивала о московских магазинах, когда в дверь постучали. То явился Иван Егорыч, участковый. Поздоровался, глядя в сторону, помялся, наконец выдавил:
- Я насчет Михал Терентьича... Пишет?
- Последний раз - с месяц назад... Что-то случилось?
- Да такое вдруг дело, Майя Петровна... сбежал он...
- То есть как... я не понимаю...
- А вот так. Сбежал из-под стражи, и все тут.
Катя ухватилась за мать, та оперлась о спинку стула.
Участковый перешел на официальный тон:
- Должен предупредить: в случае, если гражданин Багров объявится или станет известно его местонахождение, вы обязаны немедленно сообщить... Потоптался и добавил виновато: - Не обижайтесь, Майя Петровна, мое дело служба...
* * *
А в колонии Томин вел разговоры, разговоры, разговоры.
Сначала с молоденьким лейтенантом, который отвечал за воспитательную работу в подразделении, где числился Багров. Лейтенант был вежливый, культурный, необмятый новичок. Томин предпочел бы старого служаку - пусть грубого, ограниченного, но насквозь пропитанного лагерным духом и знающего все фунты с походами.
На вопрос о Багрове лейтенант смущенно заморгал:
- Откровенно говоря, я им подробно, то есть индивидуально не занимался.
- А кем занимаетесь подробно?
- Есть ряд лиц, которые меня интересуют...
- И как успехи?
- Рано судить, товарищ майор.
"Это верно, судить можно года через два после освобождения".
- Вас как занесло на эту должность?
- Видите ли... я заочник педвуза.
- А-а, собираете материал для диплома? И какая тема?
- "Проблемы перевоспитания личности со сложившейся антисоциальной установкой".
"Мать честная! На сто докторских хватит. И он рассчитывает найти тут положительные примеры? Святая простота".
- А Багров оказался не по теме?
- Да, я так считал...
- Не тушуйтесь вы. Я ведь не инспектирующий чин. Я сейчас просто гончий пес, который старается взять след.
- Понимаете, товарищ майор, я посмотрел по делу, что за ним. Побеседовали. О поступке своем выразился вроде бы критически. У него такое характерное словечко: "сглупа". Дальше увидел его в работе. Классный бульдозерист, и трудился без бутафории, всерьез. В общем, два месяца назад назначили его бригадиром.
- Словесный портрет ангела.
- Оценку даю в сравнении с остальным контингентом. Много неангелов.
- Понятно. Итак, все было распрекрасно, но вдруг...
- Нет, не совсем вдруг. Недели две, а может, три до того... я не сразу обратил внимание... но, в общем, он изменился.
- Конкретно?
Лейтенант подумал, вздохнул:
- Сами понимаете, заключение есть заключение. У каждого в какой-то период обостряется реакция на лишение свободы. У кого тоска, у кого агрессивность, разное бывает... Я посчитал, что у Багрова тоже.
