Алексей Рыбин - Последняя игра
– А что случилось?
– Юра! – раздался из прихожей крик Татьяны Ивановны. – Идем!
– Подожди, – крикнул в ответ «Юра». – Сейчас. Ты иди, я догоню.
Татьяна Ивановна возникла в дверях. Как Настя и предполагала, она была в этих чудовищных серых сапогах на «молниях», в таком же сером, немодном пальто…
– Ты что, еще тут жаловаться хочешь?
– Таня, я прошу, иди домой.
– Ну-ну… Совсем у тебя гордости нет… Ты послушай, девочка, послушай, может, задумаешься хоть немного, чем в жизни тебе стоит заниматься.
– Да в чем дело-то?
– Да в том. Он же у меня самый умный… Были у него деньги, копил, дурак старый, с получек доллары покупал… И дал такому вот, из ваших, бизнесмену, в долг… На дело, мол, надо… С процентами вернуть обещал. Дело верное, говорит, через месяц деньги с прибылью деньги вернутся…
«Все ясно, – подумала Настя. Вот тебе и взрослые люди. Хуже детей…»
– А что за человек-то попросил? Знакомый хоть? – со скукой в голосе спросила она. Но эта скука прозвучала снова так по-деловому, так солидно, что Юрий незамедлительно ответил:
– Институтский приятель… Сто лет не виделись, а тут позвонил, дай денег, говорит, можно заработать… Ну были у меня сбережения…
«Господи, что же они, идиоты, у Максима-то не берут… Ну идиоты…»
– Ну и?
– Ну и дал…
– Много?
– Две тысячи… Долларов… Все что было.
«Две штуки, конечно, не бог весть какая сумма. Никто еще не умирал от потери двух штук. У совсем нищих таких денег нет, у тех, кому на хлеб не хватает, а остальные как-нибудь тоже с собой не кончали… Но для этих лохов, кажется, две штуки – это большие бабки…»
– А дальше?
– А дальше пришел срок, стал я звонить… Он все меня мурыжил, мурыжил… Потом приехал я к нему… Там компания…
– Дали по башке, и все дела, – закончила за мужа Татьяна Ивановна. – Бандиты… Такие же, между прочим, как твой этот… – Она снова мотнула головой в сторону прихожей.
– Откуда вы знаете? Вы что, тоже там были?
– Нет. Но Юра рассказал…
– Серьезные пацаны, что ли?
Настя не верила в «серьезных пацанов». Серьезные пацаны такими вещами не занимаются. Это уж совсем западло. Это дела мелких ублюдков, отморозков.
– Ну, Настя, мне с ними не справиться было. Только так могу ответить. Вот ты у нас молодой бизнесмен. С крышей. Посоветуй, что делать? Не в милицию же идти?
– Они сказали, что вообще убьют, – подкудахтала словам мужа Татьяна Ивановна.
– А приятель-то что сказал? – спросила Настя.
– А приятель пьяный в хлам валялся. Ничего не сказал. Потом я позвонил еще раз, он мне посоветовал забыть все. Вот так. Сказал, что отдаст потом… Когда-нибудь. Когда у него будут деньги.
– Ладно. Разберемся. Телефончик оставьте этого своего приятеля. Расписка есть у вас?
– Есть. Он написал.
– Хорошо бы мне ее у вас забрать. Может, и получится что… Хотя я не уверена. Я же такими вещами не занимаюсь, – сказала она на всякий случай.
– Расписка с собой у меня. – Юрий Валентинович снова полез в нагрудный карман. – В паспорте ношу.
– Давайте… – Настя взяла смятый листок, пробежала глазами по неровным строчкам. – Хорошо. Я вам позвоню, если что-то выяснится. А милиция этим делом заниматься не будет.
– Почему? – спросила Татьяна Ивановна. – Просто интересно. Мы и не собирались…
– Не будет, и все. Это я вам гарантирую.
Она вышла проводить родителей Макса в прихожую. Оказалось, что они не такие высокие, какими казались Насте сидя. Встав рядом с ними и пожимая теплую ладонь Юрия Валентиновича, которую он протянул ей на прощание, она вдруг почувствовала острый укол, словно кто-то проткнул грудную клетку тонкой стальной холодной иглой. «Вот что значит – до боли жалко… – подумала она. – Бедные, старенькие… Непонятно, чего их жалеть, сами вроде бы виноваты, а все равно жалко…»
Она не закрывала дверь до тех пор, пока супруги не прошли сквозь разъехавшиеся с мягким уютным шипением дверцы лифта.
– Всего доброго, – крикнула Настя, но ответом ей был только ровный гул опускающейся в шахту кабины.
Глава вторая
Андрей не знал, что так «пробило» его, как он любил говорить, в этой девочке, но это «что-то» было таким сильным и неуправляемым, что тем же вечером, через несколько часов после того, как он впервые увидел Настю и побывал у нее дома, они уже сидели в самолете, летящем в Симферополь.
Настя ничего не понимала тогда и явно побаивалась. Андрей приехал к ней домой в одиннадцать, Настя была одна. Он, не снимая пальто, прошел в гостиную и понял, что не знает, что сказать. Она смотрела на него со странным выражением на лице. Тогда ему показалось, что девочка растерялась, но потом, через пару дней, Андрей понял, что не растерянность это была, а что-то другое. Но тогда – тогда он сам мало что соображал.
– Одевайся, – буркнул он.
Настя молча пошла в прихожую, выключая по пути свет в гостиной, на кухне, закрыла двери.
Она не задавала вопросов ни в лифте, ни на улице, когда он распахнул заднюю дверцу своего «мерса» и сам сел рядом, ни в аэропорту.
Андрей отпустил Липку, шофера-охранника и машину, вытащил радиотелефон, набрал симферопольский номер.
– Боря? Извини, что беспокою. Слушай, мне тачка нужна. Через пару часов в Симферополе. Хорошая тачка. Выбери там у себя поприличней… В аэропорту меня встретишь. – Он назвал номер рейса и выключил телефон. – Пить хочешь? – спросил он, засовывая «трубу» в карман.
– Нет, – она помотала головой. – Спасибо.
– Ну… а есть?
– Не-а… – Настя улыбнулась. – Я хочу вон там посмотреть…
Она кивнула в сторону ларька, торгующего круглосуточно разным мелким барахлом – сникерсами, шариковыми ручками, кассетами…
Подойдя к ларьку, она пошарила в карманах джинсов, вытащила несколько бумажек и, протянув их продавцу, сказала:
– Плейер, вон тот, «Панасоник», четыре батарейки и кассет… Что там у вас?..
Андрей молча наблюдал, как она засовывает в черный ящичек батарейки, вставляет кассету и надевает наушники. Настя нажала кнопку, и, запустив пленку, спокойно кивнула Андрею – все, мол, теперь я готова…
Так она и ходила, пока Андрей регистрировал только что купленные билеты, благо в кассах у него были свои люди, и проблем с их приобретением не возникало уже очень давно. И в самолете она сразу села к иллюминатору, привалилась головой к спинке кресла и, прикрыв глаза, не снимая наушников, слегка кивала в такт не слышной Андрею музыке.
А с ним происходило что-то странное. Нужна была очень веская причина для того, чтобы Андрей Быков хоть на день оставил дела, дав полную власть своему заместителю – Кислому и переложив на него все полномочия. С Вовкой Киселевым они вместе занимались кунг-фу, спарринговали в полутемных, а иногда и в совсем темных спортзалах окраинных школ – по ночам, чтобы, не дай бог, не пришла какая-нибудь долбаная проверка из РОНО или из ментовки, из КГБ и не повязала бы всю теплую компанию. Теплую в буквальном смысле – воздух в неотапливаемых спортзалах даже зимой они нагревали – будь здоров как! Переодевшись в раздевалке, босыми выходили на крашеные доски темного зала, едва не подпрыгивая от холода. Словно по льду, прыгали босиком по застывшему покрытию… А через полчаса казалось, что тренировка проходит в сауне. Двадцать здоровых парней бегали, кувыркались в сальто, таскали друг друга на плечах, приседали, вставали на пальцы, отжимались, тянули сухожилия и снова бегали, бегали, бегали – прямо, боком, спиной вперед, на четвереньках, гусиным шагом. Сотни километров набегал Андрей со своими товарищами в этих залах.
Андрей вспоминал сейчас те годы со смешанным чувством – ему было одновременно и смешно и грустно. Смешно, какие мысли приходили в голову во время первых тренировок. Он тогда ничего еще не знал ни о кунг-фу, ни о каратэ, с которого все и началось. Слава – первый сэнсей… С ним Андрей познакомился через пареньков из народной дружины с Невского, где промышлял фарцовкой и подкармливал этих добровольных стражей правопорядка. Слава говорил, что каратэ – это целая философия, и тот, кто пришел в секцию, чтобы просто научиться драться, ему неинтересен. Научится, конечно, говорил Слава, драться, но дальше дело не пойдет. Тогда Андрею казалось, что этого вполне достаточно. Прыгнуть, вырубить ногами противника – все, больше ничего не нужно ему для того, чтобы и шухер на своей территории навести, и авторитет поднять, и себя обезопасить, и девчонкам мозги запудрить, вырасти в их глазах до уже каких-то совсем невиданных высот.
Слава говорил им о философии, о мудрости, заложенной в том искусстве, которому самозабвенно посвятил всю свою жизнь. Книжки приносил… Андрей сначала посмеивался, а потом внезапно в процессе тренировок стал ощущать какое-то странное чувство, неожиданное и непривычное единство с теми, кто стоял рядом с ним, причем единство, скажем так, позитивное, светлое. Агрессия, присущая ему с самого раннего детства и заполнившая все школьные годы целым валом проблем с учителями, детской комнатой милиции и родителями, куда-то исчезала, наступало что-то похожее на «просветление» – слово, которое он до той поры всегда и произносил вот так, в кавычках, хихикая и загибая какой-нибудь очередной анекдот про это самое «просветление».
