Марина Серова - Кровавый коктейль
— Сейчас-сейчас. — Вера Ивановна вскочила со стула, пододвинула его к стенке, достала с антресоли альбом. На первой странице голубоглазая малышка, казавшаяся игрушкой в огромных руках отца, рядом улыбающаяся мать.
Листая страницу за страницей, слушая комментарии Веры Ивановны, мы наблюдали возрастные этапы Ани: Аня в садике, в школе.
С последней фотографии на нас, улыбаясь, смотрела очаровательная голубоглазая девушка с длинными пшеничными волосами, в белом костюмчике, с букетом сирени в руках.
— Красивая у вас девочка, глаза такие огромные, — сказала я, очень понимая чувства Артура.
— Да, красавица, — с гордостью ответила Вера Ивановна.
— Не могли бы вы на время дать мне эту фотографию?
— Конечно, конечно.
— Лишь бы толк был, — добавил Николай, гася сигарету.
— Сделаю все, что смогу. Разрешите мне только еще комнату Анину осмотреть: книги, тетради. Может, хоть какую-то зацепку найду.
— Пожалуйста, вот ее комната. Проходите, смотрите, что надо.
Я поднялась с кресла.
— А ты, Костя, пока с хозяином о формировании рыночных отношений потолкуй.
Костя, улыбнувшись, махнул рукой.
— Побеседуем.
Осмотр комнаты ничего не дал. Тайное никак не желало становиться явным. Никакого намека на случившееся. Аня была аккуратной девочкой: в книгах, тетрадях, одежде — всюду порядок.
Мы вернулись в зал.
— Ну, все, Костя, поехали в училище, там поспрашиваем.
Вдруг раздался звонок в дверь.
— Коля, открой.
Николай вышел в прихожую, открыл дверь.
— Эй, парень, погодь! Да стой же ты! Кто хоть передал эту штуку?
Мы все втроем вышли в прихожую. Николай стоял в проеме двери, держа в руках видеокассету.
— Кто это принес, Коля?
— Кто знает?.. Я дверь открыл — она на коврике лежит. А он на лестнице ждал. Увидел меня — и бежать.
— Как он выглядел? Быстрее говорите.
— Куртка кожаная, шапка норковая. И, по-моему, угри у него на лице.
— Пустите, я быстро.
Я выскочила в подъезд, птицей слетела вниз, раздувая потоками воздуха конфетные обертки. Выскочила из подъезда, осмотрелась — никого. Только старушки, разом повернувшие головы в мою сторону.
— Бабули, вы не видели сейчас парня в кожаной куртке и шапке норковой?
— Это с лицом таким прыщавым, что ли? — спросила одна.
— Да-да.
— А они на машине красной приехали. Один зашел, а другой в машине остался. Потом прыщавый этот выскочил как ошпаренный, и они уехали.
— А марка машины какая?
— Чего-чего?
— Ну, машина какая — «Жигули», «Москвич»?
— Ой, кто их, дочка, разберет. Вроде «Жигули».
— Спасибо, бабули.
Я вернулась в квартиру.
— Ну что? — спросила Вера Ивановна.
— Уехали, конечно, ждать не стали. Вера Ивановна, эту кассету надо посмотреть. У кого из соседей есть видеомагнитофон?
— Да кто ж его знает. У нас тут вроде ни у кого нет.
— У этих, новеньких с пятого этажа, может, и есть. Они вон, только квартиру купили, сразу евроремонт затеяли, — вмешался Николай. — Только кто ж нам даст?
— Я сам поговорю с ними. Заплачу — дадут часа на два, — бросил свое веское слово Константин.
— Давай, Костя, удачи тебе.
— Это в какой квартире?
— В шестидесятой, на пятом этаже. Крутые какие-то поселились. Может, у них и нет, это я просто подумал, что у таких должен быть.
— Посмотрим.
Костя вышел и минут через пять вернулся с видеомагнитофоном «Панасоник».
— Вопрос урегулирован. На два часа арендовал, — весело сказал он. — Денег дал — и все проблемы.
Через несколько минут, подключив видик к «Альфе», мы начали просмотр кассеты. Изображение было черно-белым, декодера у Калининых, разумеется, не было.
То, что мы увидели, нас потрясло. На диване у окна, зашторенного тяжелыми портьерами, навзрыд плакала Аня.
— Папа, что ты такого сделал? Почему мне сказали, что это все из-за тебя? За какое прошлое ты должен отвечать?
«Не позволяйте себе забыть прошлое», — мелькнула в моей голове подсказка магических косточек. Теперь ясно, чье именно прошлое имелось в виду.
Я посмотрела на Николая: на расстроенном лице — недоумение. Вера Ивановна тихо плакала.
Гнусавый голос — словно говорящему зажали нос — за кадром проговорил:
— Твоя дочь, подонок, вернется к тебе посаженной на иглу и вдоволь наобщавшись с хорошенькими мальчиками. Ты это давно заслужил.
На этом запись кончилась.
Вера Ивановна плакала навзрыд, смахивал слезу Николай. Хмель с него как рукой сняло.
— Вера, ну ладно. Может, еще обойдется. Отдадим кассету в милицию. Они тоже искать начнут.
— Ой, что ж ты такого сделал, Коля?
— Да ничего я не сделал. Может, они меня с кем спутали.
— Николай Андреевич, вам обстановка, в которой находится Аня, ничего не напоминает?
— Нет, конечно. Что ж это за скоты, б…, такие? Чем им девчонка помешала?
— Похититель сказал, что всему виной ваше прошлое. Что вы об этом скажете?
— Что я могу сказать, если меня в Тарасове больше двадцати лет не было.
— Но ведь до пятнадцати вы жили в Тарасове. Может, в этот период произошло что-то, что посеяло зло в чьей-то душе?
Мне показалось, что в глазах Николая мелькнула тень догадки. На мгновенье буквально. Но он тут же попытался это скрыть, злобно огрызнувшись:
— В пятнадцать лет я еще в школу ходил. Лучший «дефектив», а вопросы дебильные…
— Ладно, не бушуйте. Если вспомните что-то или решитесь вдруг сказать то, о чем подумали, позвоните мне. Вот мой телефон.
— Ничего я не вспомнил. Нечего мне вспоминать.
— Ну нечего так нечего. Хотя это в ваших интересах. Что, Костя, поехали?
И, уже обращаясь к родителям Ани, я добавила:
— Надеюсь, вы разрешите мне взять кассету до завтра. Я хочу посмотреть ее в цветном изображении, подумать. Может, что-то не замеченное нами угляжу. Утром верну.
— Да, конечно, Таня. Только утром верните, пожалуйста. Мы с Колей в милицию ее отнесем.
Хозяйка протянула мне кассету.
— Договорились.
Кассета уютно нырнула в мою сумочку.
Мы с Костей поднялись с кресел, вышли в прихожую. Оделись, задевая друг друга локтями.
— До свидания. Если появится что-то новое — звоните. Телефон я вам оставила.
— Спасибо, Таня. Спасибо, Константин Федорович, за заботу. Вот ведь как бывает. Помощь иногда оттуда приходит, откуда и не ждешь.
— Ой, Вера Ивановна, — всполошился Костя, — видеомагнитофон вернуть надо. Давайте его.
— Уж лучше сами отключите. Я не знаю, что там к чему.
— Сейчас, подождите, — вмешался Николай. — Тут знать нечего.
Он отключил аппарат, принес его.
Еще раз попрощавшись с хозяевами, мы вышли в подъезд. Костя отправился наверх — возвращать видеомагнитофон, а я спустилась вниз по лестнице.
Когда мы вышли, столько времени страдавшие от тяжкого недуга любопытства бабушки закидали нас вопросами:
— К кому же вы приезжали-то? В шестидесятую, что ли?
Я решила, что в награду за сведения о красных «Жигулях» и прыщавом парне стоит удовлетворить их любопытство.
— Нет, бабули, к Калининым мы приезжали, в пятьдесят пятую квартиру.
— Родственники, что ли?
— Да нет, знакомые.
Костя уже сел в машину. «Ягуар» с распахнутой задней дверцей ждал меня. Василий включил двигатель.
— Уж не про Аню ихнюю ли новости привезли? Пропала она у них. Вот ведь горе родителям. Вот так ростишь, ростишь — и на тебе.
— Новостей пока нет. А вы, бабушки, случайно не видели ее в тот день?
— Как не видать — видели. Часов в десять она в училище ушла. Хорошая девчонка. Повезло Вере. Отец, правда, шалопутный.
— Ну в нашем подъезде лучше-то и нет, — вмешалась другая старушка.
— Это верно. Этот хоть пьяный в подъезде не валяется, как сосед ихний, Толька.
Нетерпеливо засигналил клаксоном «Ягуар». Похоже, терпение мужчин кончилось.
— До свидания, бабушки, меня ждут.
— До свидания.
Старушки провожали нас взглядом, пока машина не скрылась за поворотом.
— Мощный папашка у девочки, — с иронией произнес Костя.
— В смысле габаритов или интеллекта? — осведомилась я.
— Во всех смыслах.
— Куда ехать, Татьяна Александровна? — Василий глянул на меня в зеркало.
— Решаю. Хотела в училище наведаться. Но в связи с вновь открывшимися обстоятельствами придется ехать домой. Пообедаю заодно. — И мысленно добавила: «и погадаю».
— Ну, пообедать можно где-нибудь по дороге.
— Нет, Костя. Ваша с Василием миссия добротворения окончена. Везите меня домой. Дальше сама разберусь.
— Таня, по-моему, он догадался, за какое прошлое его наказывают.
— Мне тоже так показалось. Только, похоже, еще не созрел он, чтоб расколоться. Веру Ивановну и Аню жалко. Они-то, получается, ни за что страдают.
