Джон Карр - Слепой цирюльник (= Охота на цирюльника)
На физиономии мистера Кертиса Дж. Уоррена, обыкновенно отмеченной печатью лени и добродушия, сейчас застыло крайне злобное выражение. Он страшно ругался и богохульствовал, отчего атмосфера вокруг него клубилась и казалась отравленной. Вокруг его головы на манер тюрбана было повязано влажное полотенце; под глазом явно отметился чей-то кулак. Зеленоватые глаза мистера Уоррена с горечью взирали на друзей, а его волосы из-под повязки топорщились, словно у домового. В руке он сжимал нечто, напоминающее полоску кинопленки с перфорацией для записи звука, надорванную с одного конца. Кертис сел на краешек кровати и стал почти неразличим в тусклом желтоватом свете, льющемся из иллюминатора. В каюте царил страшный разгром.
- Входите!- крикнул мистер Уоррен и набрал в грудь побольше воздуха, словно задыхаясь. Затем взорвался: - Когда я поймаю этого трусливого, подлого сукиного сына, который попытался украсть у меня ценную вещь... я взгляну на похотливую рожу этой сволочи, которая наносит удары дубинкой...
- Керт!- взвизгнула Пегги Гленн, кидаясь его осматривать и ощупывать. Потом принялась поворачивать из стороны в сторону, словно хотела разглядеть ее через ухо насквозь.
Уоррен вздрогнул и ойкнул.
- Дорогой мой, но что случилось?- Глаза Пегги сверкнули.- То есть как вы допустили, чтобы подобное случилось? Вам больно?
- Детка,- с достоинством произнес Уоррен,- не стану отрицать: задета не только моя честь. Когда зашьют мою голову, я, наверное, стану похож на бейсбольный мяч. Что же касается того, что я будто бы нарочно допустил... Друзья,- заявил он угрюмо, поворачиваясь к Моргану и капитану,- мне нужна помощь. Я попал в переплет, и это не шутки.
- Ха!- проворчал Валвик, поглаживая огромной ручищей усы.- Фы только скашить мне, кто фас утариль, та? Тут я поймаю его и ка-ак...
- Я не знаю, кто это сделал. В том-то и трудность.
- Но... за что?- спросил Морган, обозревая разгромленную каюту. Уоррен горько улыбнулся:
- А это как раз по вашей части, старина! Вы, случайно, не знаете, нет ли среди пассажиров каких-нибудь международных жуликов? Обычно они носят титул - принц такой-то или княгиня разэтакая - и заняты в основном тем, что прожигают жизнь в Монте-Карло. Не знаете? Дело в том, что у меня украли один документ государственной важности... Да-да, я не шучу. Я не знал, что эта проклятая штука у меня. Мне и в голову это не приходило... я думал, ее уничтожили... Повторяю, я попал в переплет; мне абсолютно не до смеха. Садитесь куда-нибудь, и я вам все расскажу.
- Первым делом вам срочно нужно показаться врачу!- горячо возразила Пегги Гленн.- Я не допущу, чтобы вам отшибло память или что-то в этом роде...
- Детка, послушайте,- Уоррен сдерживался из последних сил,- кажется, вы до сих пор ничего не поняли. Это настоящая бомба. Это похоже... на один из шпионских романов, которые сочиняет Хэнк, только поновее; да-да, по здравом размышлении я понимаю... Так вот, слушайте. Видите эту пленку? Он передал пленку Моргану, который поднес ее к иллюминатору, чтобы лучше разглядеть. На всех кадрах присутствовал представительный седовласый джентльмен в вечернем костюме. Он стоял раскрыв рот, очевидно, произносил речь; потом поднял кулак - речь, видимо, была зажигательная. В облике почтенной особы смутно чувствовался какой-то непорядок: галстук съехал на сторону и болтался под самым ухом, а над головой и плечами мелькали какие-то кружочки. Сначала Морган решил, что тогда шел снег. Однако на самом деле это оказалось конфетти. Лицо героя фильма было смутно знакомым. Через некоторое время до Моргана дошло: перед ним не кто иной, как великий дядюшка Уоррена, важная персона, самая напыщенная и высокопарная фигура в администрации президента США, мощный политик, который "делает погоду", верховный жрец. Слушая по радио его бодрый, успокоительный голос, миллионы американцев начинали мечтать о новой, лучезарной эпохе национального процветания, об эре товарного изобилия, беспроцентных займов и прочих радостей. Его достоинство, его ученость, его изысканные манеры были общеизвестны...
- Да, вы правы,- сухо подтвердил Уоррен.- Это мой дядя. А теперь я расскажу вам все... Только не смейтесь, дело абсолютно серьезное.
Надо сказать, что мой дядя Уорпас - славный малый. Запомните это хорошенько. Он оказался в неловком положении, потому что повел себя как всякий обычный человек; такое с каждым может случиться, хотя считается, что политики на такое не способны. Всем политикам время от времени необходимо выпускать пар. Иначе они просто сойдут с ума - возьмут, например, и откусят ухо послу на торжественном приеме. А если еще принять во внимание, какая неразбериха царит во всей стране, когда все идет не так, как надо, да еще всякие дураки пытаются заблокировать мало-мальски разумные начинания, ставят палки в колеса... В общем, бывают времена, когда они не выдерживают. Особенно когда находятся в обществе равных да вдобавок выпьют на вечеринке коктейль-другой.
Вы знаете, что мое хобби - снимать любительские фильмы, да еще, господи спаси, звуковые. И вот примерно за неделю до отплытия я приехал в Вашингтон, чтобы нанести дядюшке Уорпасу прощальный визит.- Уоррен подпер подбородок руками и с горечью посмотрел на друзей, рассаживающихся кто куда.- Взять за границу мой киноаппарат я не мог - слишком сложно. Дядя Уорпас предложил оставить аппарат у него. Подобные вещи его занимают; он решил, что, возможно, возня с киноаппаратом его развлечет, если я покажу ему, как все работает...- Уоррен тяжело вздохнул.- В первый же вечер дядя устроил очень большой прием, на который пригласил в высшей степени достойных людей. Но он и еще несколько членов его кабинета и закадычных друзей из числа сенаторов, когда начались танцы, незаметно ускользнули наверх. Поднялись в библиотеку, играли там в покер и пили виски. Когда появился я, все решили, что будет чудесно, если я подготовлю технику и сниму звуковой фильм. Мне понадобилось некоторое время, чтобы подготовить аппаратуру. Пришлось привлечь в помощь дворецкого. Пока мы возились с камерой, гости продолжали выпивать в приятной компании. Некоторые из дядиных приятелей - такие высокие, мощные, грубоватые парни родом со Среднего Запада; они не дураки выпить; и даже дядя Уорпас, как говорится, позволил себе лишнего.- Уоррен посмотрел в потолок; при воспоминании о приятном вечере в глазах его заплясали веселые огоньки.Началось все чинно и благородно. Дворецкий работал оператором, а я записывал звук. Вначале достопочтенный Уильям Т. Пинкис процитировал Геттисбергскую речь Линкольна. Тут все было в порядке. Затем достопочтенный секретарь Сельскохозяйственной комиссии представил гостям сцену убийства из "Макбета" - играл он мощно, в качестве кинжала используя бутылку джина. Вот так, постепенно, они и расслаблялись. Сенатор Боракс пропел "Энни Лори", а затем четверо гостей образовали квартет и исполнили "Где сегодня мой странник-дружок?" и "Надень свой старый серый капор"...
Пегги Гленн с ногами забралась на койку, прислонилась спиной к стене и смотрела на Уоррена с ужасом. Ее розовые губки приоткрылись, брови поднялись.
- Ну и что тут такого?- недоуменно спросила она.- Подумаешь, большое дело! В нашей палате общин еще не такое бывает...
Уоррен пылко поднял руку:
- Детка, Небо свидетель, это только начало...
Морган расхохотался; Уоррен обиделся.
- Говорю вам, Хэнк, дело серьезное!
- Вижу,- согласился Морган, становясь задумчивым.- Кажется, я начинаю понимать, что было дальше. Продолжайте.
- А мое мнение, шшто они поступили ферно,- высказался капитан Валвик, энергично кивая в знак одобрения.- Мне всегда самому хотелось попропофать шшто-то такое. Хотите, покашу, как тфа пароход столкнулись в туман? У меня хорошо получалось. Я фам покашу! Ха-ха-ха!
Уоррен загрустил.
- Ну вот, говорю вам, дальше - больше. Первый звоночек прозвенел, когда один парень из кабинета министров, который давно уже хихикал в кулак, поведал нам возвышенную историю о коммивояжере и фермерской дочке. А потом наступила кульминация вечера. Мой дядя Уорпас все это время сидел в одиночестве и боролся с собой - я словно слышал, как тикали его мозги: тик-так... тик-так...- но тут он не вытерпел. Он заявил, что намерен произнести речь. И он ее произнес. Встал перед микрофоном, прочистил горло, расправил плечи - и полился поток красноречия.
Некоторым образом,- продолжал Уоррен не без восхищения,- это была самая замечательная речь, которую мне когда-либо доводилось слышать. Дело в том, что у дядюшки Уорпаса хорошо развито чувство юмора, но при его положении ему все время приходилось себя одергивать. Я случайно знал, что он бесподобно произносит пародии на политические речи... А тут он превзошел сам себя! Дядюшка живописно и свободно изложил свое мнение о том, как управляют страной, и сказал все, что думает о правительственных чиновниках. Потом, обращаясь к главам Германии, Италии и Франции, изложил свои взгляды на их родословную - не забыв ни матушек, ни дядюшек; объяснил всем присутствующим, как развлекаются главы этих государств в свободное время, и указал, куда им следует послать военно-морской флот с наибольшим возможным эффектом...Уоррен промокнул лоб платком.- Видите ли, дядюшке удалось создать изумительную пародию на речь типичного "поджигателя войны", любящего бряцать оружием, со множеством затейливых ссылок на Вашингтона, Джефферсона и веру отцов... В общем, все высокопоставленные пьянчужки встретили дядину речь радостными криками и аплодисментами. Сенатор Боракс раздобыл маленький американский флажок и всякий раз, когда дядя Уорпас выражался особенно красноречиво, размахивая им, засовывал голову чуть ли не в камеру и голосил: "Ура!"... Словом, это был просто ужас. Что касается ораторского искусства, тут речь была непревзойденной, я никогда не слышал ничего красноречивее. И я знаю, что две или три газеты в Нью-Йорке охотно дали бы миллион долларов за мой коротенький любительский фильм.
