Катя Чудакова - Белоснежка и семь клонов
– Сначала в Швейцарию, а потом – в Штаты. Я сообщу тебе, когда будет адрес, на который можно будет писать…
Йозеф уехал, и Дитмар был рад, что его семья вовремя успела скрыться от лап озверевших националистов. Но с того времени никакой весточки от Йозефа он не получил и такого друга и собеседника, как он, больше не встретил. Теперь единственной его отрадой оставались книги, обсудить которые было просто не с кем.
Дитмар усмехнулся про себя: «А что, если у братьев Кляйстеров поинтересоваться, как им понравилась новая книжка такая-то или, как они находят пьесы Бертольда Брехта?» От одной мысли об этом Дитмару стало смешно. Он не сомневался, что единственной книгой, которая могла присутствовать в доме этой многодетной семейки тупоголовых нацистов могла быть «Майн кампф» Гитлера.
Вернувшись домой, Дитмар не стал расстраивать отца рассказом о визите к директрисе. Профессору Бауэру и самому пришлось пережить в последнее время немало потрясений. Один за другим исчезали без следа его коллеги – преподаватели и профессора Мюнхенского университета. Заметно поредели и ряды студентов в аудиториях. Оставшиеся предпочитали не обсуждать появление новых пустых стульев – такие разговоры могут подтолкнуть и их самих следом за пропавшими…
Единственной отрадой для профессора был сын Дитмар – его единственный поздний ребенок, которого после смерти жены он воспитывал один. Отец и сын прекрасно понимали друг друга, для этого им не нужно было много слов и долгих объяснений. Иногда одного слова или взгляда было достаточно, чтобы угадать намерения другого. Это именно то, что называется родственные души, к тому же скрепленные кровным родством.
Профессор Бауэр не без оснований рассчитывал, что сын пойдет по его стопам. Дитмар серьезно интересовался научными исследованиями отца и его коллег, читал всю, попадавшую в Германию, литературу по вопросам генетики и наследственности.
Благо, нацисты всячески стимулировали науку, призванную стать теоретической основой идеи превосходства нордической расы над всеми остальными. А научным сотрудникам кафедры приходилось подтасовывать данные в официальных отчетах, для того, чтобы иметь возможность продолжать нормальную исследовательскую деятельность.
Евгеника в переводе с греческого – рождение лучших. Это скандальное направление человеческой мысли ищет пути улучшения наследственных качеств человека, используя генетические принципы. С приходом к власти в Германии нацистов ей стало трудно оставаться чистой наукой: за развитием евгеники пристально следила политика, она превратилась во всемерно поддерживаемую и развиваемую государством программу.
Нацисты распоряжались плодами евгеники по-своему. Началось с принудительной стерилизации психически больных, а также немногих метисов, рожденных немками от солдат-негров французской армии, оказавшихся в Германии в конце первой мировой войны. Затем приступили к тотальному уничтожению в лагерях смерти всех цыган и евреев, независимо от пола и возраста.
Работы профессора Бауэра и его коллег послужили одним из стимулов зарождения и развития генетики человека и ее важной части – медицинской генетики. Поставленные евгеникой цели – освободить генотип человека от вредных наследственных задатков и обогатить его ценными для физического и умственного развития генами – благородная задача, решением которой занимаются ученые и сегодня. Цели, поставленные перед евгеникой ее основателями и ею не достигнутые, перешли в ведение медицинской генетики.
Для настоящих ученых в те времена тяжело было сознавать, что евгеника, хотя и в извращенном виде, используется, чтобы оправдать страшные преступления. Посещали такие мысли и профессора Бауэра. Но что мог он сделать? Отказаться от работы? Объявить во всеуслышание, что теория расового превосходства – бред и подтасовка научных данных в угоду политикам? Это означало подписать приговор не только себе, но и многим сотрудникам кафедры. Имел ли он на это право?
Душевные терзания доводили профессора до исступления. Месяц назад его сыну исполнилось восемнадцать, и у него появилась еще одна головная боль. Похоже, что «блицкриг», о котором вещал фюрер полгода назад, затягивается на неопределенное время, а армии требуются новые и новые солдаты.
Профессор каждый день с замиранием сердца просматривал содержимое почтового ящика. Пока пронесло, но долго ли будет еще везти? В один прекрасный день придет повестка, и его мальчик – такой талантливый, с тонкой и ранимой душой – должен будет стать «пушечным мясом» в войске, которое бесноватый фюрер с упрямством шизофреника и психопата толкает все дальше на восток.
От армии не спасет Дитмара ни врожденная аномалия почек, ни плохое зрение. Медицинская комиссия, которую проходят все мальчишки после шестнадцати, признала его здоровым и годным для строевой службы.
Когда профессор попробовал поинтересоваться у знакомого военного врача, как можно доверить оружие человеку с таким зрением, тот пожал плечами:
– А что делать? Не мне тебе рассказывать – восемьдесят процентов немцев имеют проблемы со зрением! А кто же воевать будет, если мы всех близоруких по домам распустим? Ничего, в очках увидит мишень!
– …или сам станет удобной мишенью, пока будет высматривать в очках местонахождение противника!
Доктор ничего не ответил. Собственно, ответа от него никто не ждал. Он тоже делает свою работу и тоже боится оказаться завтра среди штрафников на передовой восточного фронта.
Профессор вспомнил разговор с военврачом – вот она, «превосходная раса», почти вся сраженная аномалиями зрения. И ему, как генетику и антропологу, таких дефектов известно немало. Впрочем, как и у любого другого народа – есть характерные, накапливающиеся веками мутации. Причем, чем более «чист» генотип нации – в смысле, без примесей генотипов других этнических групп, то есть без смешанных браков и потомков от них – тем эти мутации чаще проявляются. Но не дай Бог произнести такое вслух! Ведь это удар по колоссу на глиняных ногах – теории превосходства арийской расы над другими народами! А цель их научных исследований – доказать обратное. Благодаря этому они до сих пор и существуют, имея возможность заниматься настоящей наукой, а не только придумывать всякую ерунду для отчетов.
Партийные соглядатаи их работой довольны – им даже пообещали финансирование для расширения работ. А сегодня профессор Бауэр получил официальное письмо из канцелярии Генриха Гиммлера с приказом подготовить группу из молодых ученых и способных студентов для работы на «Специальных научно-исследовательских объектах». Из туманного текста письма профессор понял, что «объекты» расположены в Скандинавских странах и призваны стать практическим подтверждением их липовой теории.
«Будут выводить идеальных арийцев или клонировать эсэсовских уродов? Ну если естественным путем скрещивать – это еще куда ни шло, хотя сильно смахивает на селекционную станцию по производству породистых коров. Но если выращивать человеческие дубли из одной клетки…
Гиммлер давно интересуется состоянием научных исследований в этой области. Еще бы – несколько научных статей по генетике, наложенные на его агрономическое образование и болезненное воображение породили старательно культивируемую им идею. Когда он вызывал меня два месяца назад для беседы, задавал вопросы – можно ли, например, из его пальца вырастить его копию? Что с него возьмешь – дальше опытов по регенерации дождевых червяков и скрещивания коров познания Гиммлера по биологии не пошли. Впрочем, тем лучше для нас – будь он более компетентным в этом вопросе, наши высосанные из пальца отчеты не проходили бы так запросто на «ура».
Но, одно дело – писать на бумаге хитросплетенные псевдонаучные выводы, пересыпая их для пущей важности латынью и цитатами из монографий всемирно известных ученых, а другое дело – каким-то образом доказать это на практике. Единственное, что успокаивает – такие эксперименты быстро поставить невозможно – срок развития эмбриона, как ни крути, девять месяцев, пока все этапы пройдут, могут пройти годы.
А за это время, как говорил Насреддин, «то ли осел сдохнет, то ли я, то ли падишах». В запасе есть несколько лет. Долго ли протянет «тысячелетний рейх»? Хотелось бы надеяться, что не очень…»
Такие мысли посетили профессора после прочтения письма. Поразмышляв еще немного, он встал и пошел в комнату к сыну. Тихонько постучал в дверь – он всегда так делал, потому что считал, что любому – даже самому маленькому ребенку – нужно собственное жизненное пространство, частная сфера, которую никто без его позволения не имеет права нарушать.
– Сынок, что нового в школе? – спросил профессор, увидев сына в привычном положении – склонившегося над книжкой. Про успехи он привык не спрашивать – с этим неожиданностей у Дитмара никогда не было.
