Инна Бачинская - Два путника в ночи

– Насчет мафии – не знаю, таких сведений у меня, так сказать, нет! – Иван Федорович начал тем временем отвечать на вопросы потенциальных избирателей. – Мафия – это стрельба, наркотики, разборки, это где-то там, в Сицилии! Так точно, я знаком с господином Прохоровым Валерием Андреевичем, которому принадлежит ряд предприятий в нашем городе…

Поверьте, у меня душа за город болит так же, как и у вас! Так вот, давайте не выводить олигархов на чистую воду на бытовом, так сказать, уровне, уровне сплетен и слухов – пусть этим занимаются правоохранительные органы, – а доить! – он сделал паузу, пережидая смех в зале. Его несло. – Пусть делятся! – выкрикивал он, чувствуя слияние с залом. – На благо города! Рабочие места! Благоустройство! Наполнение бюджета! Родной город! Оставить детям!

Гром аплодисментов был ему ответом.

Алексей Генрихович вздохнул с облегчением. На сегодня – все! Можно расслабиться. Окруженный людьми, стоял разгоряченный кандидат на крыльце Дома культуры, где проходила встреча с избирателями. Шутил и первый смеялся своим незатейливым шуткам. Добродеев любовно наблюдал за воспитанником, готовый коршуном броситься на всякого, кто пристал бы с неприличным вопросом… Вдруг он увидел, как застыло и вытянулось лицо Ивана Федоровича, как сползла с него ликующая улыбка. Добродееву даже показалось, что Иван Федорович стал ниже ростом…

Высокая женщина с непокрытой головой, в распахнутой норковой шубе до пят протиснулась поближе к виновнику торжества и, оказавшись с ним лицом к лицу, произнесла звучным глубоким голосом:

– Иван Федорович, вы? Какими судьбами? Вот уж кого не чаяла здесь встретить! Я получила громадное удовольствие от вашего выступления. Особенно в той его части, где вы говорили о нелегкой судьбе солдата.

Она стояла перед ним, большая, самоуверенная, – жаркий румянец на смуглом лице, иссиня-черные волосы собраны в узел на затылке, – и улыбалась.

Добродееву было хорошо видно ее лицо с выражением недоброй радости… Он слегка поежился, подумав при этом: «Ну и баба! Дьявол, а не баба! Кто такая, интересно…»

Глава 3

Екатерина из «Королевской охоты»

Кто лизнет смешанный с медом и топленым

маслом порошок из засушенных цветов белого

лотоса, голубого лотоса и наги, становится

привлекательным.

Пусть носят на правой руке глаз павлина или гиены, покрытый золотом, – это делает привлекательным.

Я сидела в своем кабинете, по которому так скучала в Нью-Йорке. Как часто я представляла себе знакомый вид из окна на заснеженный парк, как мне не хватало настоящей зимы, мороза и снега! В Нью-Йорке зимы не бывает. А если все-таки в кои веки выпадет снег, то десятки дворников начинают остервенело скрести тротуары, посыпая их какой-то белой химической дрянью, от которой у прохожих и собак немедленно начинается аллергия. Именно поэтому все поголовно население Нью-Йорка хлюпает носами, чихает и ходит с красными глазами, а вовсе не от гриппа, как можно было бы подумать.

Нью-Йорк, Нью-Йорк… Эх, Нью-Йорк! А дома все-таки лучше!

Я с удовольствием и гордостью окидываю взглядом родной кабинет, новый письменный стол весом в полтонны, сработанный из настоящего вишневого дерева, вспоминаю, как долго раздумывала, колебалась, рисовала на листке из блокнота плюсы и минусы, а потом плюнула, взяла и… раз! Однова живем! Цена, конечно, сумасшедшая. Зато красота, благородство, аристократизм. А формы! А цвет! Ящиков и ящичков немерено, сейф с кодовым замком, бар с холодильником. Сейчас там лежит скромный бутерброд в пластмассовой коробочке, а в будущем… виделась мне батарея бутылок – виски, «Кампари», водка, минералка… Любое уважающее себя заведение угощает клиентов… не забыть соленые орешки!

«Королевская охота» – уважающее себя заведение[1]. Вернее, предприятие. Охранное предприятие «Королевская охота», частные охранные услуги, охрана объектов, бизнеса, личная, а я – Екатерина Берест, типа, хозяйка. «Охота» досталась мне в наследство от дяди, брата мамы, бывшего оперативного работника – правда, тогда оно называлось «Щит и меч». Умные люди советовали немедленно избавиться от наследства, но я уперлась – стыдно стало, неловко, семейный бизнес, жалко дядю. Дядя, если видит меня сейчас, радуется, несмотря на отдельные косяки и проколы, а однажды надоумил вытащить из небытия своего старого коллегу, ныне пенсионера, Гавриленко, мающегося от безделья. Гавриленко, всю жизнь проработавший участковым, с его опытом общения с хулиганами, бузотерами, воришками и пьющими мужьями, знающий человеческую породу на «ять» – куда там дипломированному психоаналитику, – стал незаменимым в бизнесе.

Услышав цену, Гавриленко закашлялся и осторожно погладил поверхность стола корявой ручищей.

– Конечно, кусается, и здоровый, как саркофаг, зато все бумаги влезли, вот!

Я стала торопливо выдвигать ящики стола. Я уже жалела, что не соврала. Для него это большие деньги, деньжищи! А мне давно пора научиться врать, очень помогает в жизни.

– А вдруг я завтра попаду под машину? – придумала я сказать в свое оправдание.

Аргумент – глупее не придумаешь!

– Стол, купленный на предмет попадания в автокатастрофу, – обрадовался остряк и оптимист Петюша. – Стол офигенный, так что полный вам наш одобрямс с кисточкой!

Я вернулась из Нью-Йорка пять дней назад. На следующий день после похода на «Травиату» в Метрополитен-опера. Собрала чемоданы и была такова. Проявила женскую гордость. Эгоист Ситников, упрямый, как осел, вместо того, чтобы извиниться, нахально фыркнул:

– Устроить бедлам из-за какой-то фигни! Все вы одинаковы! Иррациональный пол!

Я даже задохнулась от возмущения и открыла рот, но, как всегда, не сумела ответить достойно. Стояла с открытым ртом, как глупая рыба. Ступор, инерция мышления, клинч. Чтобы ответить достойно, мне нужно подумать, но времени, увы, не было.

«Все вы одинаковы!» Кто это все, позвольте спросить? Значит, я для него – все?

«Все, с меня хватит», – сказала я себе твердо. «Полтора года прекрасных отношений с шовинистической мужской особью коту под хвост – вычеркнуты из жизни. Как я могла выдержать его целых полтора года? Этого зануду, грубияна, необязательного типа со скверным характером, у которого на уме одни цифры и сделки? Подумаешь, капиталист! Бизнесмен! Да любому дураку ясно, что невозможно скрестить коня и трепетную лань! Финита!»

Я растравляла свои раны, но где-то там, внутри зарождалось чувство, что, может, не следовало так орать и размахивать руками… Я давила его в зародыше, но оно все лезло и царапалось острыми коготками…

Конечно, Ситникова, как всякого самца-шовиниста, раздражает моя независимость, самостоятельность, успех «Королевской охоты»… Его все раздражает! Как он издевается над незаменимым пенсионером Гавриленко, называя его мастодонтом, а про Петюшу говорит: «Как там ваш Кинг-Конг, еще на свободе?» А «бабско-романтическое» название «Королевская охота» вообще доводит его до истерики.

Ситников… А ведь с самого начала внутреннее чувство говорило мне, что он – дохлый номер, к употреблению не пригоден, к тому же не дурак выпить. И циник! Мой инстинкт самосохранения вопил и мигал красными мигалками, что отношения с этим типом до добра не доведут. Но… после предательства друга сердечного Юрия Алексеевича состояние неуверенности и одиночества охватило меня с такой силой, что Ситников показался чуть ли не рыцарем на белом коне. Я жалела его – трагическая гибель жены, подозрения в убийстве… Нужно было бежать сломя голову! А я осталась… Дура! Трижды!

Растравляя чувство обиды, я с горечью вспоминала, как шла по Бродвею в шикарном черного атласа вечернем платье – длинном, с открытыми плечами и пышной юбкой, с мелкими блестящими камешками на груди, и в норковой накидке. Прекрасная музыка все еще звучала в ушах; прекрасные голоса… Патрисия Расетте, Луис Лима; Жоржа пел Хворостовский, пел, как дышал.

Черт побери! Вовсе не о голосах я думала, вышагивая по Бродвею и уворачиваясь от людей, которые шляются там без просыпу днем и ночью. Я думала о Ситникове!

…Нам посчастливилось достать билеты – даже в этом мире изобилия есть вещи, которые нужно доставать. Я помнила свою радость, телячий восторг, слезы радости! Ах, «Травиата»! Ах, Метрополитен! Даже покупка платья, немыслимо красивого, была как ритуал, как… как предвкушение! Увы, увы! Облом, как говорит Ситников. И лажа.

Спектакль начинался в восемь. В шесть Ситникова еще не было. Телефон в офисе не отвечал, равно как и его мобильный. Он упомянул утром, что у него сверхважная встреча, но к шести обещался быть. Я сидела и ждала, вздрагивая от малейшего шума в коридоре. В шикарном платье, сжимая в руках крошечную сумочку. В семь его все еще не было. В семь двадцать я решительно поднялась…