Владимир Безымянный - Маньяк
- Так кто же из нас вреднее: я, который накапливает деньги и в конечном итоге их приумножает, но при этом ходит под тюрьмой, или эти воры в погонах, рискующие в худшем случае выговором по службе? - седой, подтянутый, похожий на американского профессора нынешний хозяин импозантной дачи говорил без малейшей тени превосходства.
Здесь никого не унижали пренебрежением. В острых ситуациях пуля считалась более приемлемым средством улаживания конфликта. Отвлекшись от надоевших текущих дел, хозяин дачи на минуту погрузился в воспоминания.
- Да, детство - славная пора. Давненько заложили мы фундамент жизни в Баланцево. Ну, Георгий - парень молодой, здесь без году неделю, а вот мы с тобой, дорогой... Здесь ведь не стоит тебя гражданином начальником называть? Тут мы все товарищи, одно дело у нас. Это ты у себя в райотделе начальник, все Баланцево на поводке держишь...
- Да и ты, извини меня, не бедствуешь. Не только статус повыше моего на голову - как-никак председатель районного товарищества кооперативов - а уж по деньгам...
- Зачем чужое считать? Ведь я и на общак даю, да и мало ли куда еще, - добродушно подытожил благообразный Павел Петрович. - Да и крутиться приходится как проклятому: не то что какому-нибудь твоему участковому. Тому просто: закрыл глаза - получи. А ты ведь не какой-нибудь - ты у нас большой участковый. Шучу, не обижайся.
- А мне, Павел Петрович, обижаться не на что. Одно дело, как ты говоришь, делаем. И неплохо делаем, есть молодым чему поучиться. Так, что ли, Георгий?
Крепкий, словно отлитый из светлой бронзы - "кавказской национальности", выражаясь языком протокола, Георгий сверкнул открытой златозубой улыбкой, в которой не было никакого подобострастия.
- Как могу подумать плохое об учителях, старших братьях? Меня Павел Петрович в люди вывел, кусок хлеба дал. Так вот, хлебом клянусь... замолчал, увидев выжидательный взгляд милицейского начальника. - Разве не понимаем, без вас нам никак нельзя. Как не уважать такого человека? На добро мы всегда с добром.
Однако в его голосе скользнула и некая предупреждающая нотка. Может, и помимо воли, но не настолько незаметно, чтобы чуткое профессиональное ухо ее не различило. Ссориться, однако, никому не хотелось. И в первую очередь - Павлу Петровичу, человеку почти всесильному, но от того меньше всего склонному к конфликтам, тем более по пустякам.
- Верно Георгий подметил. Без тебя, дорогой, мы не только без рук без глаз и ушей. Ты у нас голова, наше ЦРУ. Непросто мы сошлись, да, видно, накрепко. Вместе жить, вместе и, не приведи Господь, погибать. Ну да авось вывезет. Так что там, говоришь, с Углом?
Георгий усмехнулся, услышав кличку, от которой ее обладатель взвился бы до небес, мог бы и надерзить, не посчитавшись с авторитетом. Подал голос:
- Да, Павел Петрович, может, и ошиблись мы, когда его в дело брали. Свел он нас с другом - спасибо, но теперь не нужен уже, лишний он здесь. Да и знает много, отпускать нельзя. А в серьезное его брать - с первого же шага провалил. Деньги какие зависли!
- Ну, показаний лишних он не дал, в "источники" не просился, проговорили "глаза и уши" успокоительно.
Георгий только скрипнул зубами, нервно поглаживая, разминая сухими пальцами длинную папиросу. Павел Петрович соблаговолил пояснить то, что для своих в разъяснении не нуждалось.
- Еще бы ему ссучиться! Лучше самому в яму зарыться! Понимает, что не впотьмах живем, есть кому помочь.
- Ну, меня он знает, тут деваться некуда. И не очень мне это все нравится. Может и позавидовать, что вы... то есть мы - высоко залетели.
- Пусть соображает, что не сержантами работаем. Вернее, и с сержантами тоже, - поправился Павел Петрович. - Неплохой диапазон: от сержантов милиции до ЦК родной партии, - заметив, что милицейский друг как бы с легким недоверием поднял густые брови, добавил: - Да чего теперь скрывать! Водились и в ЦК друзья, кровью с нами повязанные. Скажу, что были такие и в Политбюро - так вы не поверите.
- Кому же и верить тогда, Павел Петрович? У крутых людей и связи крутые, и слово с делом не расходится. - Георгий не льстил, говорил с жаром, убежденно. - Не то что у этих, мастеров языком чесать да бабки брать и от наших, и от ваших. Уж наверное, писатели и актеры, которые здесь бывают, люди сортом повыше, чем все эти звонари, а какое уважение выказывают!
- К нам, сынок. К нам ко всем! - Павел Петрович выложил на стол не по-стариковски увесистый кулак, опушенный седой шерстью. - Тем мы и крепки, что держимся вместе. Все равны - и вместе. И пусть друзья у нас такие разные. Я с детства люблю разных людей. И всех стараюсь понять. Врагом можно сделать кого угодно. Но ведь и другом тоже! Есть, конечно, кое-какие люди, которых не хотел бы я иметь под боком. Ну, разве что в качестве тряпки для вытирания ног. Да я их, впрочем, и за людей-то... Был, помню, у нас в школе один хлопчик. Холеный мальчонка! Некий Владлен, отпрыск инструктора райкома. Он и одежкой выделялся среди наших, и повадками. Парикмахерский красавчик, умненький, учителя на него молятся, в комсомоле первый. Апельсины трескал, когда пацаны их и в глаза не видели. Клал на колено и отправлял в рот дольку за долькой. А кто гнулся перед ним - получал полторы дольки. Ты представляешь - не одну, не две, а именно полторы. Оставшиеся полдольки бросал на землю и затаптывал - "чтобы не было диатеза". Ну, я его маленько и потоптал... За него и первый срок схлопотал. Дошел в лагерь бакланом, ничего - не умер. Пустые байки, что только-де по воровской статье человеком становятся. Нет, человеком надо быть с самого начала. Конечно, побакланить и за решеткой пришлось намахался колотухами, нагнуть себя никому не давал. Тут только дай себе на шею сесть - до задницы быстро доберутся. Хе-хе-хе, - рассыпался стариковским смешком Павел Петрович. - Так и пошел - спуску никому не давал, но и старшим почтение оказывал. А вот Углов, видно, об этом призабыл, - голос его зазвучал металлом. - Пропал товар - дай знать тем, кто сверху, разберемся, что делать.
- С кем? С Угловым или товаром?
- Подумать надо, товарищ начальник. А то и у вас совета спросить тут решать сообща надо. Дело-то всех касается. Так касается, прямо до крови. А мы не милиция, на кровь попусту не тащимся. Ладно-ладно, о присутствующих не говорю. Ты ведь уже не мент, ты наш. Значит, считаешь придется органам заняться историей с машиной?
- Да, теперь не замять. Шутка ли - такая прорва наркотика!
- Нет, я первую машину имею в виду. Это хоть улеглось? С мальчишкой этим? - Павел Петрович озорно подмигнул, но лицо его оставалось сумрачным...
Баланцево - городок небольшой, скорее просто пригород чудовищного мегаполиса, расползшегося без меры во все стороны. Вместо тихих частных домиков выросли безобразные многоэтажки, заселенные теми же людьми, что вели на этом месте приусадебное хозяйство. Слухи по городку разносились еще быстрее, чем в бытность его заштатным поселком, а лет сто назад заброшенной деревушкой. И дело тут не в технике связи - не изменился, в сущности, образ жизни. Хороших слухов в Баланцево становилось все меньше, как и повсюду, плохих - прибавлялось. Но таких ужасных не было еще никогда.
С небес на землю люди опускаются по-разному. Процесс не из самых приятных. Но когда с безрадостной земли проваливаешься в преисподнюю вряд ли что может сравниться с таким круизом.
Не сладко приходилось начальнику баланцевского угрозыска под бременем нескончаемых дел. Но это была просто усталость, нервы, перегрузки. Теперь же навалилась такая тяжесть, которая раздвоила, искалечила этого твердого и рассудительного человека. Случилось это под конец одного из дежурств, которое выдалось на редкость спокойным. Лобекидзе и припомнить не мог такую тихую ночь...
Дома майора встретила тишина. Дверь была заперта, и когда он переступил порог, то обнаружил, что вся квартира залита кровью. На днях должна была прилететь на несколько дней из Штатов Татьяна, бывшая жена, и ее сестра, приехавшая, чтобы повидаться с нею, нашла в этой квартире мученическую смерть. Убийца - или сколько там их было? - истязал ее долго. Полосовал, рвал трепещущую плоть, пытался насиловать, но что-то у него не вышло, изнасилования не было - эксперты высказались однозначно. В запале убийца изгалялся уже над трупом. Отрезанные соски, исполосованный бритвой живот - самые безобидные из нанесенных увечий. Опасная бритва валялась здесь же, рядом. Обычная трехрублевая "Заря", каких еще недавно полным-полно было во всех галантерейных магазинах. Соне, дочери майора, "повезло". Если это слово не звучит кощунственно. Она, по крайней мере, не страдала. Той же бритвой убийца полоснул ей, спящей, по горлу. Девушка не дожила неделю до своего шестнадцатилетия...
Все вокруг майора Лобекидзе словно съежилось, почернело от горя. Друзья не оставляли его в эти страшные дни, хотя он и уверял их, что в одиночку, запершись от всех, справляется с бедой легче. Посетителей не гнал, но был сух, молчалив, разговоров не поддерживал. По старой дружбе терпел только Сидора Федоровича Реву.
