Александр Чернов - Музей боевых искусств

Ну, чем я его мог обрадовать, даже не знаю.

— Мне неудобно тебя разочаровывать, — признался я, стараясь не злорадствовать, — но я понятия не имею, кто был третьим, да и первым тоже.

Майор посмотрел на меня со скепсисом.

— Что ты хочешь этим сказать?

Я не ответил на прямо поставленный вопрос, а стал подходить к нему исподволь.

— В изложенной тобой версии кое-что не сходится. — Поскольку Самохвалов, очевидно, чувствуя, что я готовлю ему подвох, а потому не желая идти у меня на поводу, помалкивал, я продолжил: — Охранники отлично знают: картины были в руках у двоих преступников. Они же могут подтвердить, что у парня, бежавшего в нашей троице вторым, руки были пусты. — Я выдержал паузу, однако майор по-прежнему не поддавался на провокацию, сидел как в рот воды набрав. — Из твоих слов следует, что он подхватил выроненные убитым картины, скрылся за углом. У меня картин, сам знаешь, не обнаружили. Так кто же тогда бежал со вторым рулоном картин великих мастеров?

Мыслительный процесс пошел. Заставил-таки я рыжего шевелить мозгами. Наконец Самохвалов сообразил, что к чему.

— Ты хочешь сказать… — усмехнулся он.

— Вот именно, — подхватил я. — Сегодня утром в интересующее тебя время по переулку бежали четверо. Когда охранники, размахивая пистолетами, ворвались в переулок, бежавший с одним из двух рулонов картин преступник уже свернул за угол железного забора.

— Ну да! — поднял меня на смех рыжий. — Сейчас ты скажешь, что ты здесь ни при чем, просто так погулять вышел.

— Почему это погулять? — делая вид, будто принял слова Самохвалова за чистую монету, произнес я. — Я на работу бежал.

Майор тоже артист, сделал вид, будто вытер набежавшую от смеха слезу.

— Умрешь с тобой, ей-богу! На работу небось опаздывал?

Я шмыгнул носом.

— Представь себе. И могу это доказать.

— Ну, давай попробуй, посмеемся, — произнес майор тоном балагура и посмотрел поочередно на конвоиров, приглашая их поучаствовать в шоу, которое сейчас будет давать завравшийся тренер детской юношеской спортивной школы.

Издевался Джованни. И все-таки он мне импонировал. Люблю веселых людей — сам такой.

— Электрик, по твоим словам, — начал я, — вошел в здание музея в восемь пятнадцать. Я в это время только проснулся, что может засвидетельствовать Дашка, которая провела сегодняшнюю ночь на моем диване, и если ты поторопишься провернуть дело со свидетельскими показаниями, то, возможно, еще успеешь застать ее в моей квартире. Но это еще не все, — остановил я майора, который собирался что-то возразить. — В половине девятого я уже был во дворе, где повстречался с Лидией Ивановной, жилицей из двадцать второй квартиры нашего же дома, а в это время подельники электрика наверняка уже находились в здании музея. Троллейбуса на конечной остановке не оказалось, и я решил отправиться на работу пешком, вернее, бегом. Примерно без двадцати девять я был в переулке, где и смешался с бегущими с картинами преступниками. Так что, как видишь, я при всем твоем желании не мог оказаться в одно время с преступниками в здании музея.

Судя по невеселому выражению лиц конвоиров и Самохвалова, мое шоу в их глазах с треском провалилось. Не удалось мне развеселить публику. Но майор все еще на что-то надеялся.

— Ну, во-первых, — произнес он, выпятив нижнюю губу, — в отношении того, что по переулку с картинами бежали двое преступников, это еще бабушка надвое сказала. Охранники действительно подтвердили: когда преступники выскакивали из музея, полотна были в руках у двоих, а когда бежали по переулку, — у одного. Но, возможно, пока они были вне поля зрения работников ЧОПа, один злоумышленник забрал картины у другого. — Теперь Самохвалов уже поднял руку, пресекая мою попытку возразить. — А во-вторых, твое алиби еще доказать нужно.

Я развел руками.

— Так доказывай! Мой адрес у тебя есть, в какой квартире живет Лидия Ивановна, ты знаешь.

Майору, кажется, порядком надоело мое фамильярное обращение с ним, моя самоуверенность, да и мое нахальство тоже. Неожиданно он сверкнул глазами и, кивнув стоящему у дверей охраннику, рявкнул:

— В камеру!

Глава 3

Спустя полтора часа за мной в камеру снова пришли, но не два жлоба, а худосочный полицейский с погонами младшего сержанта на узких покатых плечах. Наручники надевать не стал, вывел из камеры и прогулочным шагом повел по лестнице, а потом и по коридору первого этажа. Отношение местных сотрудников РОВД ко мне явно изменилось. Не хочется обольщаться на сей счет, но что-то подсказывало мне, что я из разряда подозреваемых перешел в разряд свидетелей. Младший сержант в кабинет не вошел, кивнул на дверь и удалился.

Смахивающий на большую рыжую обезьяну, одетую в милицейскую форму, Джованни по-прежнему сидел в своем кабинете за столом. Не было конвоиров и у двери, и у окна, зато под окном на стуле сидел завуч нашей ДЮСШ Колесников Иван Сергеевич — большой и круглый, как самовар, — как сказал про него один из тренеров нашей спортшколы. Бывший легкоатлет, чемпион страны, а ныне заслуженный пенсионер, действительно очертаниями своей круглоголовой широкоплечей сужающейся книзу фигуры напоминал знаменитое изделие тульских мастеров со стоящим на нем заварочным чайником. Вызвали-таки старика на допрос. Колесников мужик нормальный, его у нас в спортшколе все уважают, даже неудобно как-то, что я перед ним в обличье бандита да еще с разбитой физиономией предстал.

Я слегка поклонился.

— Здравствуйте, дядя Ваня. Как дела на работе?

Голова у Колесникова круглая, а лицо на бульдожью морду смахивает.

— Паяц! — шлепнув толстыми губами, буркнул Иван Сергеевич с обиженным видом и отвернулся.

Конечно, малоприятное занятие для начальника с опером по поводу подчиненного, замешанного в истории с ограблением Музея искусств, беседу вести. Так что я к завучу не в претензии.

— Садись, Гладышев, — не глядя в мою сторону, произнес Джованни.

Прикрывая дверь, я почему-то подумал: «Интересно, если я с силой захлопну дверь, большие уши майора от толчка воздуха хлопнут на ветру?» Черт возьми, у меня проблем выше крыши, а в голову дурацкие мысли лезут. Но я на всякий случай дверь прикрыл осторожно, затем прошел к столу и сел.

— Твоя личность установлена, вон Иван Сергеевич помог, — кивнул в сторону Колесникова майор. — Соседка твоя вроде алиби тоже подтверждает, но я тебе не верю, а потому сделаю все, чтобы доказать твою причастность к преступлению. На, распишись, здесь и здесь. Это подписка о невыезде, — Самохвалов пододвинул мне лист бумаги и нахально подмигнул: — Гуляй пока.

Я победно-снисходительно улыбнулся, подмахнул бумагу и изрек с тоном дружеского совета:

— Вот что, майор, ты на меня драгоценное рабочее время не трать, а ищи-ка лучше настоящих преступников. Они оба за Новокузнецкой забор, огораживающий мусорку, перепрыгнули.

Майор смирился с тем, что я его на «ты» называл, а вот с тем, что учить его вздумал, смириться никак не мог.

— Ты мне не указывай, что делать, — буркнул он. — Оставь адрес той девицы, что у тебя сегодня ночевала, и проваливай!

«Раз про Дашкин адрес спрашивает, значит, в моей квартире ее не застали, — подумал я. — Не беда, все, что нужно, Дашка подтвердит, лишь бы она надолго не пропала, а то где ее искать, понятия не имею».

— Я узнаю адрес девушки и сразу же тебе сообщу, — пообещал я, поднимаясь. — И последний вопрос, товарищ майор, можно?

— Ну? — исподлобья глянул на меня Самохвалов.

— Сколько стоят похищенные картины?

— А ты что? — ехидно осклабился Джованни. — Прицениваешься, чтобы ворованное барыгам спихнуть?

Конечно же, майор давно понял, что я к ограблению Музея искусств никакого отношения не имею, а злился он из-за того, что ему не удалось спихнуть на меня дело.

— Обижаешь, гражданин начальник, — произнес я укоризненно, решив, что пришла пора обидеться. — Я честный парень, а если не хочешь говорить, то и не надо. — Я обернулся к Колесникову. — Пошли, дядя Ваня!

Кряхтя, завуч стал подниматься.

— Десять миллионов картины стоят, — неожиданно произнес Самохвалов. — В баксах, разумеется.

Моя нога, поднявшаяся было для того, чтобы сделать шаг к двери, застыла в воздухе, а широкий зад поднимавшегося Колесникова завис над стулом.

— Сколько-сколько? — спросил я так, словно майор сморозил глупость.

— И это по самым скромным подсчетам, — мрачно сказал рыжий опер.

Колесников вышел из столбняка раньше, чем я. Он разогнулся и со свойственными пожилым людям нравоучительными нотками в голосе изрек:

— А народное добро лучше охранять нужно! Наняли, понимаешь, дураков-охранников, провести которых проще простого оказалось. За мной, Гладышев! — произнес он тоном папаши, забирающего сына из учреждения, где с ним плохо обошлись, и прошествовал мимо меня к двери.