Анна Данилова - Нирвана с привкусом яда
Через пару дней он вызвал ее к себе и сообщил, что Саша-пианист из города исчез, возможно, его уже успели предупредить о том, что его ищет милиция. Личность же второго парня устанавливается. По описаниям это Роман Гончаров, художник, проживающий в городе Марксе на улице Гегеля и часто навещающий Александра Воропаева в снимаемой им квартире на проспекте Строителей. Как ни странно, но Марина так и не смогла сама вспомнить имя этого блондина и даже предположила, скромница-пианисточка, что эти двое нарочно ей подмешали что-то в пиво, чтобы она отключилась. Видно было, что фантазии ей не занимать.
И вот пока Романа Гончарова искали по городу, что называется, с фонарями и собаками, Вика, услышав про это, решила спасти Романа, разыскала его на старой мельнице, на заливе, где он часто писал свои картины, и предупредила о том, что его ищут. А поскольку выяснилось, что Роман действительно в тот день, точнее в тот вечер, который указывался в заявлении Марины Шелестовой, находился в гостях у Саши Воропаева, пианиста (но что там произошло, Вике он рассказывать наотрез отказался), то Вика предложила обеспечить ему алиби.
– Скажешь, что со мной был, я за тем и пришла… Люблю тебя, жить без тебя не могу, поэтому и разыскала тебя, поняла, что только я могу тебе помочь… Вот и скажем им всем, что вместе были здесь, на мельнице, что ты рисовал меня и слыхом не слыхал о каком-то там пианисте, который изнасиловал Шелестову.
Роман смотрел на нее и читал в ее взгляде такое неприкрытое желание, такую сумасшедшую подростковую, замешанную на эгоизме любовь, что понял – да, эта девчонка действительно сможет ему помочь, она сделает все, чтобы только выгородить его, даст ложные показания, которые помогут ему спастись от наказания за преступление, которого он не совершал, но при котором присутствовал. Он был там в ту ночь, у Сашки-пианиста, куда заявилась и Марина. Сначала Сашка играл им джазовые импровизации на старом немецком пианино, черном, с бурыми продолговатыми пятнами в местах, где когда-то крепились подсвечники, а потом они просто пили вино, пиво, Марина наливалась, как осеннее яблоко, соком, кровью и бесстыдством, и Сашка воспользовался ее состоянием… Потом предложил Роману последовать его примеру, но Роман ушел. Взял свой этюдник, с которым не расставался, и ушел. Он тоже выпил много, но понял из слов перевозбужденного Сашки, что девчонка была девственна, что на постели кровь…
И вот сейчас перед ним стоит его поклонница, сумасшедшая девчонка теперь уже из медицинского училища, влюбленная в него по уши и мечтающая отдаться ему точно так же, как и ее сверстница, чтобы потом, вернувшись домой под утро и переодевшись в полудетскую, в розовых слониках или поросятах, фланелевую пижаму, сесть за круглый стол в маленькой, хорошо протопленной, как топят газом все времянки в Марксе, комнате и, положив перед собой гладкий чистый лист бумаги, дрожащей от слабости и счастья рукой написать заявление о мнимом изнасиловании, адресованное какому-нибудь сонному, прокуренному насквозь следователю прокуратуры… Он не понимал этих девчонок и презирал их за доступность и легкомысленность. Он был старше их, семнадцатилетних, Роману в тот год исполнилось двадцать пять лет.
Роман привлек ее к себе, сладко пахнущую первыми заморозками и влажной шерстью длинного пальто, в которое она куталась, стараясь выглядеть старше, таинственнее, романтичнее, загадочнее. Ее черные кудри над высоким белым лбом, темные глаза и темно-малиновый рот обещали Роману серию портретов и великое множество бесплатных часов позирования – он вспомнил вдруг эту девчонку, которую рисовал однажды, у нее было стройное белоснежное тело с полной грудью и тонкими ногами…
А почему бы и нет?
– Спасибо тебе. – Он поцеловал ее в мятный ротик и прижал крепко к себе. – Тогда пройди, посмотри, как внутри мельницы, чтобы знать, вдруг спросят…
…Они пили кофе за маленьким столиком на мельнице, когда возле гигантской косматой ивы, закрывавшей окна, затормозила милицейская машина.
Глава 6
Саратов, июль 2005 г.
Женя сидела, утонув в кресле, напротив Аллы, задумчиво глядящей в окно, и профессионально, с трагическим выражением на лице, держала подобающую моменту паузу. Но недолго – ее жизнелюбие взяло верх, и она предложила:
– Выпьем?
– Выпьем, – вздохнула Алла, переводя взгляд с окна на ее вытянутое, как и сама Женя, бледное лицо с карминными губами. – Честно говоря, мне так хотелось с тобой напиться… ни с кем не хотелось, только с тобой. И вообще, тетка, если бы ты знала, как отвратительно я себя вела в Кемере, спуталась с администратором…
– Он хотя бы ничего был? – улыбнулась рекламными белыми зубками Евгения. – А, племянница?
– Очень даже ничего. Красивый, ласковый, как раз такой, какой мне и нужен был, чтобы немного подлечиться. И если бы не эта история с моими девчонками, я бы осталась там еще на месяц, чтобы окончательно прийти в себя. Представляешь, я вбила себе в голову, что мои любовные кемерские похождения не имеют никакого отношения к Натану, к его памяти, словно это вообще другая жизнь началась, вернее, старая продолжилась… Ты знаешь, я всегда к этому легко относилась: сегодня – один, завтра – другой… Никого не любила, жила спокойно, счастливо и чувствовала себя сильной, здоровой и любимой. Но это до моего замужества. Потом – как отрезало. Я мужу ни разу не изменила, мы с ним так хорошо жили… Даже и не знаю теперь, смогу ли я полюбить кого-нибудь так, как моего Натанчика. И как же случилось, что он рано умер? Предательски по отношению ко мне рано. Непростительно рано. В Москве мне очень тяжело, все о нем напоминает…
– Ты сюда приехала, чтобы предаться провинциальному мазохизму? В тишине, жаре, тяжелых беседах с теми, кто мог бы пролить свет на причину смерти твоих подруг? Мне кажется, я понимаю тебя. Но только это же не убийство, а обыкновенный несчастный случай. Девчонки поехали в лес за грибами на машине. Знаешь, я бы рада тебе помочь, но они же мне никто, я с твоими подругами не общалась, только видела несколько раз, когда ты с ними в театр приходила, кажется, у меня дома были однажды после спектакля, так?
– Так.
– Ты по телефону спрашивала меня, не были ли они в нашем театре, не заходили ли ко мне, о чем ты?! Они же продавщицы! Ты уехала, и их культурная жизнь свелась, я думаю, к полусонному просиживанию перед телевизором, и это в лучшем случае… Ты не обижайся, но у меня о продавщицах свое мнение – это ограниченные женщины, хотя и хорошо одетые, но встречающие тебя на пороге своего бутика оценивающе, понимаешь? И если ты не в состоянии купить у них какую-нибудь французскую, купленную, между прочим, на дешевой распродаже тряпку по их бешеной цене, то они тебя, не скрывая своих убогих чувств, откровенно презирают. Ведь они этим живут, понимаешь? Питаются моей несостоятельностью, делая вид, что блузка, которую я примеряю, действительно стоит, как чугунный мост, и что это ты виновата в том, что нацепила на себя вещь, которую не в состоянии купить, лучше бы сидела дома со своим пустым кошельком…
– Ба, да ты, я вижу, действительно имеешь зуб на продавщиц.
– Сидят, курицы, целыми днями на стуле, читают детективы, а когда ты заходишь к ним в магазин, бросаются к тебе со сладкой улыбочкой и говорят: вот, у нас свежий завоз, только вчера привезли из Европы коллекцию такого-то модельера, посмотрите, потрогайте, лизните, кусните… Противно…
– Женя, я тебя не узнаю! Мне все эти разговоры неприятны, потому что и я тоже работала вместе с Ириной и Олей в магазине. Мы же с ними там и познакомились. И если бы я не встретила Натана и не переехала бы в Москву, то до сих пор торчала бы в этой дыре и помогала жирным теткам примеривать юбки… Что это ты так обозлилась на них?
– Ее чуть не посадили, – вдруг произнесла Женя и, наслаждаясь тем, что своей неожиданной фразой шокировала племянницу, удивила, поразила, спокойно, со вкусом закурила длинную тонкую сигарету.
– Кого? – Алла смотрела на нее, совершенно сбитая с толку. – Кого чуть не посадили?
– Ольгу, кого же еще! Поэтому-то, я думаю, она тебе и написала, помощи просила, деньги ей были нужны на адвоката, чтобы вытащить ее…
– А что она натворила?
– Я точно не знаю, но Лариса Вундер, наша прима, одевается в дорогих магазинах, и в вашем «Черном бархате» тоже, у нее денег много, она не торгуется, и продавцы ее просто обожают. Вот ее младшую сестру-то там и обокрали, в вашем «Черном бархате»: пока она крутилась перед зеркалом в зале, из примерочной кабины выкрали ее норковую шубу, очень, говорят, дорогую, которую она купила в этот же день и таскала с собой в большом бумажном пакете, да сумочку с деньгами, там было около двух тысяч зелеными и еще тысяч семь в рублях. Никто не знает почему, но подозрение пало на Ольгу… Понимаешь, накануне, я знаю это тоже со слов Вундер, Ольга купила старый «Мерседес», залезла в долги, понимаешь?.. Может, поэтому на нее подумали, а может, та девчонка, сестра Вундер, у которой шубу украли, видела ее в примерочной… Словом, ее задержали, нервы потрепали капитально, но потом, кажется, за недоказанностью отпустили… А ты спрашиваешь, не ходят ли они в театр, смешно… До театра ли им, когда они всю энергию тратят на то, чтобы дотянуться до своих клиенток, а если не получается, то выплескивают на них весь свой яд…
