Лариса Соболева - Там, где смерть и кровь, не бывает красоты

– А я тоже приготовила тебе подарок, – сказала София, чтобы только не концентрироваться на биополе своего партнера, на его дыхании, его руках и их близости.

– Где же он? – безразличным тоном спросил Артем.

Иногда эдаким своим выспренним равнодушием, никому не нужной показухой – мол, меня на земле ничто не удивляет и не радует – он страшно злил Софию. И напускной грубостью – тоже, и… просто так злил!

– У тебя в кабинете, – буркнула она ему в ответ. – На твоем столе.

– Я туда еще не заходил.

– Значит, завтра и увидишь…

И вдруг он прижал ее к себе крепче, чем следовало бы, а нос свой погрузил в ее волосы. Надо было как-то отреагировать, а как? «Бессознательное» победило: София обхватила Артема за шею – вот дура-то, вроде она сама ему сейчас навязывалась, даже нет – трактовка напрашивается однозначная: она повисла на нем!

– А зачем ты ездила с Инессой в больницу? – поинтересовался он. – Знаешь, не стоит с ней так сильно сближаться, она баба злая и завистливая.

– Ей было лень одной ехать, а меня она увлекла неординарным случаем. Девчонку какую-то нашли на улице без сознания, вызвали «неотложку», а потом врачи позвонили в милицию. Представляешь, она ничего не помнит, говорит как-то сумбурно, невнятно. И она абсолютно без одежды разгуливала в такой-то холод!

– Что значит без одежды?!

– В одной комбинации. Ай, забыла тебе сказать. Врачи почему в милицию-то позвонили: девочка была вся в крови, а ран на ее теле не обнаружили.

– Где ее нашли?! В каком месте?!

– Это все Инесса знает.

– Идем, все уже за стол вернулись, – вдруг сказал Артем.

…В таком состоянии она могла обратиться только к папе. София позвонила, он открыл дверь и поднял брови – ведь дочь не предупредила его о своем приезде, к тому же было уже поздно.

– Софи, ты ли это?

– Я, па! И я пьяная. Пусти меня, а?

– Ну, заходи, я тебе рад.

София сбросила сапожки, пальто и прямиком двинулась к любимому дивану. Утонула в его подушках, поджав ноги и натянув на колени юбку. Квартира ее папы – это Эдем, место полной релаксации и неги: здесь так уютно, царит дух старины…

– Где ты так набралась? – спросил папа, присев рядом с ней.

– В кабаке. Нашему сотруднику присвоили звание майора, он и поил нас. Па, принеси мне попить.

– Морс есть, клюквенный. Хочешь?

– Морс? Какие изыски… Твои «ухажерки» сварили?

– Купил в магазине. – Он ушел и быстро вернулся с упаковкой морса и со стаканом, налил напиток и подал стакан дочери. – Почему мы грустим?

– Па, можно я переночую у тебя? А Борьке ты скажешь, если он спросит, что я весь вечер у тебя проторчала… Представляешь, что будет, если я заявлюсь домой подшофе?

– Боишься его?! – изумился папа.

– Еще чего! Потрясений лишних не хочу и сотрясений воздуха тоже… У, это он звонит, сейчас я сама ему все скажу. – София потрясла сумку, оттуда выпал телефон и всяческие мелочи, без которых женщинам – просто не жизнь, и взяла трубку: – Боря, я у папы… Потому что батарея села, я недавно это обнаружила и зарядила… Боря, не делай проблем на пустом месте!.. Могу и не приходить! – И она отключила трубку.

– М-да! – Арсений Александрович, скрестив на груди руки, не смог сдержать улыбки. – Ваш дырявый семейный обоз, похоже, катится под гору?

– А мои знакомые думают, что у меня – надежный семейный корабль в лице Борьки, а лично он – незаслуженное мною счастье. Надоели все!

– У тебя кто-то появился?

– Если бы, – фыркнула София, отпила глоток морса и задумалась.

– Но ты хоть пишешь?

– Ищу тему, сюжет… Сегодня мелькнула одна идея…

– Ну что, что такое? Говори.

София рассказала ему о странной девочке без имени, одежды и памяти, и папа одобрил:

– Хороший «крючок» для полета фантазии. Ты же сочинитель – так сочиняй!

– Па, амнезия – давно избитая тема, каждый день по телевизору мелькает что-то такое, а мне хочется чего-то необычного, и реального, и нереального одновременно. Я же собираюсь писать про нашу бабушку Марго!

Арсений Александрович встал с дивана, подошел к стеклянному шкафу, где хранились добытые им в поездках реликвии, и уставился в его застекленные дверцы. Наверное, все эти обереги, амулеты, необработанные камни, изделия из бисера и фигурки из глины должны были подсказать ему какую-то идею, полезную для дочери.

– Необычного хочется? – повторил отец. – А если у нее не просто амнезия?

– Что ты имеешь в виду?

– В связи с твоим рассказом мне припомнилась одна моя поездка. Как-то все лето я провел с одним другом в экспедиции, искали мы полезные ископаемые. Забросили нас туда на вертолете. Казалось, в той глуши вообще никого нет, но люди там нашлись, они жили, сохраняя свои древние традиции. У них были тайные знания – нет, не технические, а знания о силах природы, о ее механизмах. Они творили чудеса…

Рассказчиком папа Софии был замечательным, и хмель быстро выветрился из ее головы. София слушала отца, уточняя собственные смутные идеи и формируя из них единый замысел. Да, начать надо с мистики и ужасов – ух!..

«Евстафий Неонилович, которого Марго наняла для Анфисы, грезившей о карьере актрисы, значился в театре на должности суфлера, а ранее он был комиком. Первый актер-репетитор, хоть и в трагиках числился, без меры наглым оказался, к тому же был он безбожным пьяницей, докучал горничной своими приставаниями, и Марго пришлось выставить его вон. Этот же слегка чудаковатый, бойкий, маленький старичок с белыми волосами до плеч послушал Анфису, читавшую Байрона, и вынес свой вердикт:

– Ваша протеже весьма талантлива, полагаю, ее ждет большое будущее.

– Я с вами полностью согласна, – оживилась было Марго, но вдруг несколько замялась: – Она и поет прекрасно, наша гувернантка учит ее игре на рояле… Однако, Евстафий Неонилович, мне думается, что Анфисе больше подойдет амплуа трагической актрисы, а вы… вы – бывший комик… Сможете ли вы помочь ей раскрыть ее талант?

– Не извольте беспокоиться, я хоть и комический актер в прошлом, но показал дорогу к подмосткам немалому числу талантов. Двум моим ученикам впоследствии предложили ангажемент в столице-с! – Суфлер поднял вверх указательный палец, высоко взметнув руку, при этом он вытаращил глаза как настоящий трагик во время исполнения предсмертного монолога главного героя пьесы. – Научить кого-либо нашему ремеслу способен всякий приличный артист, а каждый комик в душе является трагиком. Видели бы вы меня на сцене… – закатил он в упоении глаза. – Газеты писали, что я играл трагикомедию! Раскрывал саму суть образов героев!

Разумеется, он немного прихвастнул, но притом он был весьма трогателен. Марго доверила ему свою горничную, положив актеру жалованье – за каждый урок пять рублей. Затем она проверила, как идут занятия ее шестилетнего сына Митеньки с гувернанткой, а больше ей как-то нечем было заняться. От скуки она села за рояль, раскрыла ноты, взяла аккорд, сыграла пассаж, разминая пальцы, и… передумала музицировать. Для деятельной, энергичной Марго невыносимы были обязанности светской дамы и хозяйки дома – это же слишком просто, здесь не нужны ни ум, ни сообразительность. А вот недавно она решала одну сложнейшую задачу, правда, история Камелии принесла ей много огорчений и разочарований, но теперь и это осталось в прошлом, в настоящем же наступило гнетущее однообразие.

– А не навестить ли мне тетушку с дядюшкой? – сказала вслух Марго, и, как всегда, когда едва у нее мелькала какая-то мысль, она подчинила себе – почти полностью – графиню Ростовцеву.

Через несколько минут Марго уже глядела в окошко кареты, чуть покачиваясь в такт перестуку колес. О, весна, весна… Начинающееся цветение и все эти колдовские запахи пагубно сказывались на ее душевном состоянии. К ней подкрадывались некие желания, казавшиеся какими-то обманчиво-близкими, в душу ей проникали смутные мечты, заставляя ее забываться надолго. К счастью, с Марго никого больше не было в карете, иначе бы ее спросили: «О чем вы задумались, сударыня?» О чем! О нем, конечно, с которым они никогда-никогда…

Марго тряхнула головой, чтобы не впасть в меланхолию окончательно и в результате не разреветься. Лучше подумать о тете и дяде, правда, у них ее не ждало особое веселье, а уж развлечения – тем более. Это были родственники ее мужа, и им сейчас ой как нелегко приходилось – недавно они похоронили свою младшую дочь. Очень странная история… А странность эта заключалась в том, что юная графиня ничем не болела, просто она вдруг слегла и за какие-то считаные дни… умерла! Доктора так и не сумели обнаружить причину ее внезапной смерти, видимо, они и сами не поняли, от какой такой хвори скончалась бедняжка.

У Ростовцевых вместо признаков глубокого траура и печали она застала чуть ли не настоящую бойню. Граф Алексей Борисович, красный, словно вареный рак, завидев Марго, кинулся к ней с негодующим видом, без приветствия, что, собственно, вполне извиняло его ввиду неких возникших обстоятельств: