Антикварная история - Елена Дорош
– Да нет, что ты! Про пьянки он давно забыл! Ты меня знаешь! У меня не забалуешь! Я ж про чай говорю! Бывает, за весь день маковой росинки во рту не бывает! Зато денежек подкопили! Купим Саньке велосипед, а папке твоему – дубленку. Может, тебе добавить? На шубу-то?
Маша подошла и обняла теплую и мягкую Любашу изо всех сил.
Боже, спасибо тебе за всех них!
Вечером вернулся отец семейства, и они наконец распаковали подарки. Помолодевший в новом свитере, отец, улыбаясь и посверкивая глазами, смотрел на Любашу, которая крутилась перед ним в новой блузке, все спрашивая, не толстая ли она.
Маше тоже полагался подарок. Родители купили ей розовый махровый халат.
– Выйдешь из ванной такая шикарная, соседи просто облезут! У них таких сроду, поди, не бывало! – приговаривала довольная Любаша.
Маша расхаживала в халате и нахваливала обнову. Не рассказывать же, что мыться она ходит в душ при бассейне после тренировки. А дома, кроме тазика, ничего нет, и ее соседей, которые тоже носятся с тазами, это ничуть не смущает. И так хорошо.
У Любаши было всегда наготовлено, как на свадьбу. Они ели два часа, а яств все не убавлялось.
– Хватит меня кормить, – наконец взмолилась Маша, – мне до следующего года не переварить. Придется завтра объявлять голодовку.
– Как так? Завтра ж Новый год! Всю ночь есть придется!
– Ой, Люба, я не вынесу обжорства!
– Да брось! Тощая, как кость обгрызенная, а все жалуется!
Выбравшись из-за стола, Маша добралась до дивана и свалилась на него в изнеможении. Приедет с пузцом, Михаил Юрьевич обалдеет. Она представила, как катается по татами, словно шарик, и заставила себя подняться. Надо пройтись по морозу. На холоде пища легче переваривается. Или нет?
Она напялила одежду и вышла во двор.
Декабрь в этом году выдался довольно снежным, но не слишком холодным. В их краях такое редко бывает. Ветер с Финского залива все портит. Кажется, что на улице гораздо холодней, чем показывает градусник.
Маша стянула капюшон, закрывающий обзор, и стала глядеть на небо. Кое-где между туч образовались просветы, в которых виднелись яркие на темном небе звезды.
Закинув голову, она стояла посреди заснеженного двора и представляла, как там, в вышине, летит самолет. Из Америки. Вадим сидит у окна и смотрит вниз. Там, в середине белого квадрата, он видит малюсенькую точку. Видит, но даже не догадывается, что это она смотрит на него с земли. Между ними десять тысяч километров безжизненного холода, и это расстояние не преодолеть ни одному из них.
– Маруся.
Она вздрогнула и обернулась. За забором, освещенный фарами автомобиля, стоял Вадим и смотрел на нее серьезно и внимательно.
Она так долго молчала, что он забеспокоился. Толкнул калитку и пошел ей навстречу по неширокой расчищенной дорожке.
– Здравствуй.
– Ты как здесь? Ты же должен быть там. – Она ткнула рукой в небо.
Он посмотрел, куда она показывала.
– В каком смысле? Ты что, думала, я умер?
Маша покрутила головой. Глупый какой!
– Нет, просто я видела, как ты по небу летел.
– Куда?
Нет, ну это просто невозможно!
– Поцелуй меня! – приказала она, сурово глядя ему в глаза.
Он подошел совсем близко и взял в ладони ее замерзшее лицо.
– Я мечтал об этом с нашей первой встречи.
И поцеловал.
Когда Маша втащила в дом какого-то чужого мужика, Санька даже струхнул.
– Маняша, это кто еще? – спросил он и вскочил с дивана.
– Родители где?
Она бросилась в свою комнату и выбежала оттуда с сумкой.
– Люба к соседям пошла. Сказала, что сейчас вернется. А отец в погреб полез. За огурцами для оливье, – оторопело ответил брат, наблюдая за ее маневрами.
Мужик молча стоял в коридоре.
– Скажи им, что я позвоню, ладно?
– Скажу. А ты куда? – спросил Санька, глядя почему-то на мужика.
– Домой, – спокойно ответил мужик.
Вернувшись от соседей, Любаша увидела, как муж с Санькой выглядывают в окно.
– А Маня где?
– Была Маня, да вся вышла, – философски изрек Санька.
– Куда вышла? – не поняла Любаша.
– Думаю, замуж.
Любаша моргнула и опустилась на стул. Эх, а шубу-то они так и не купили!
Возвращение Камеи
Ни о чем не спрашивая, Вадим привез ее к себе домой. Маша прошла в комнату, включила свет и не сразу поняла, что изменилось.
Никаких пародий на «размытого» Рихтера с растекшимися красками на стене не было.
Все пространство было увешано ее портретами. От обилия Маш у нее даже голова закружилась. Ее лица были непохожи друг на друга, но все они принадлежали ей. Она пригляделась. У портретов были разные имена. Вот эта веселая называлась «Маня», а загадочная с затуманенными глазами – «Мария». Некоторые были не закончены. Портрет, под которым было написано «Маша», просто набросан карандашом. Она поискала глазами и нашла «Марусю».
Девушка на портрете смотрела прямо на нее. Неужели Вадим видит ее такой? Трудно определить, какой именно, но это однозначно ей льстит.
Она почувствовала его рядом и обернулась.
– Как меня много. Элеонора Крамер рассказывала, что значение имени Мария до сих пор не ясно. Это в православной традиции оно означает «госпожа», а по другой версии, произошло от слова «печальная». Есть третья. Мария значит «отвергнутая». Элеонора тогда сказала, что каждая Мария выбирает свое имя. Я долго думала и поняла, что мне вообще ни одно не подходит. Я точно не госпожа, печальной бываю крайне редко, а отвергнуть себя больше никогда в жизни не позволю. Как же быть?
– Тебе не надо выбирать. Все это, – он обвел рукой рисунки на стене, – ты. Разная.
– Когда ты это нарисовал?
– В Америке. Ночами. Мне там плохо спалось.
– А почему ты назвал меня Марусей?
– Потому что для меня ты – Маруся.
– Логично, – засмеялась она и, поднявшись на цыпочки, обхватила его за шею.
Он вдруг вспомнил, как она выбежала на него из темноты коридора, тараща испуганные глаза и похожая на бесформенный куль. Больше всего на свете ему тогда хотелось сгрести этот нелепый куль в охапку и утащить в постель. Тогда он довольно быстро взял себя в руки. Сейчас так не получится.
– У меня есть подарок для тебя. Новогодний, – сказала она, разглядывая его лицо.
Странные все же у него глаза. При электрическом свете должны быть темными, а все наоборот. Светло-зеленые. Чудно.
– У меня тоже есть для тебя подарок.
– Я первая.
– Договорились.
Она побежала за рюкзаком и принесла коробочку. У Вадима застучало в висках.
– Это она?
– Да. Смотри.
На Марусиной ладони, мягко светясь под лампой, лежала камея.
– Потрогай. Она теплая.
Он взял камею и поднес к глазам. Вырезанное из камня лицо девушки уже было ему знакомо. Да, конечно, это она. Анхен, как называл ее отец. Анюта, как звал ее Николай. Анна Гильберт. Его прапрабабушка. Недотрога. Умница. Красавица.
– Она прекрасна, правда?
Вадим молча кивнул и легонько погладил изображение. Маша посмотрела на его пальцы и почувствовала, что лицо и шею заливает краской.
– Ты побледнела. Тебе нехорошо? – тут же спросил он.
Побледнела? А ей казалось, она вся горит! Что происходит, в самом деле?
– Мне
