Ксавье Монтепен - Кровавое дело
Взяв чемодан в другую руку, он закрыл пледом подозрительный рукав и снова быстро пошел вперед.
Не доходя до площади Бастилии, он увидел пустую карету и знаком подозвал ее. Карета быстро подъехала.
Итальянец был слишком хитер, чтобы дать свой настоящий адрес, так как впоследствии это обстоятельство могло послужить полезным указанием для полиции.
— На вокзал Сен-Лазар, — сказал он, — да постарайтесь ехать поживее! Мне не хотелось бы опоздать на поезд. На водку будет вдоволь.
Кучер стегнул лошадь, и она побежала настолько быстро, насколько позволял глубокий снег.
Доехав до улицы Аркад, Пароли вышел из экипажа и вошел в зал ожидания. Он прошел его насквозь и вышел на Амстердамскую улицу: там находилась каретная биржа.
Пароли сел в один из экипажей и велел везти себя на вокзал на улице Реннь. Он с намерением запутывал следы, как заяц, которого преследует стая гончих.
На вокзале на улице Реннь он проделал ту же штуку, что и в Сен-Лазаре, и затем, взяв третью карету, велел везти себя на Северный вокзал.
В тот самый момент, когда он подъехал, к станции подходил поезд из Кале. Анджело смешался с толпой пассажиров, выходивших из вагонов, делая вид, что и он только что приехал с эти поездом.
Тут он сел в четвертую карету и велел везти себя на площадь Клиши.
За все время своих переездов он тщательно следил, чтобы компрометирующий его рукав рубашки как-нибудь не вылез из-под пальто, и старательно держал его под пледом.
С площади Клиши Пароли быстрыми шагами направился на улицу Брошан, где находилась его квартира.
Было уже около полудня, когда он явился в комнатку консьержки.
Добрая женщина стряпала обед. В каморке ее стоял сильный запах жареного лука.
— Как! Это вы, monsieur Пароли?! — воскликнула она тоном радостного удивления.
— Да разве вы не думали, что я вернусь? — осведомился Анджело с улыбкой.
— Право, не думала!
— И что вашему хозяину никогда не будет заплачено?
— А что же? И это можно было подумать!
— Правда, но кто так думал, тот ошибался. Будьте спокойны, сударыня, со мной ваш хозяин ничего не потеряет. Теперь я поднимусь к себе, а когда спущусь, то уплачу вам весь свой долг и даже за будущую треть.
— Зачем же вы хотите платить вперед?
— Потому что, к моему глубочайшему сожалению, я должен покинуть вас.
— Значит, вы получили место, которое вам обещали?
— Да, но это обошлось не без хлопот и не без труда. Вот почему я не мог вернуться раньше. Меня никто не спрашивал в мое отсутствие?
— Никто.
— И писем нет?
— Ни единого.
— Дайте, пожалуйста, мой ключ.
— Ах, Господи, а я совсем было о нем и позабыла! Вот он, извольте.
— Благодарю и до свидания.
Итальянец взял ключ и поспешно пошел вверх по лестнице.
Ему хотелось запереться как можно скорее, открыть чемоданчик, увидеть и взять в руки богатство, добытое ценою крови, за которое он легко мог заплатить своей головой.
За все время своих переездов, несмотря на страстное нетерпение, он даже и не попробовал ни разу отворить заветный чемодан. Осторожность шептала ему, что следует воздержаться, и он терпеливо переносил муки Тантала.
Пароли был уверен, что в данный момент оба преступления уже обнаружены и полиция ищет его, но его успокаивала та уверенность, что он не оставил за собой никакого следа.
Войдя в свою холодную, как ледник, комнату, он окинул ее быстрым взглядом. Вид окружавшей его нищеты, теперь, когда он был уже богат, возбудил в нем отвращение.
— И тут-то я мог жить! — пробормотал он. — О, я застрелюсь, если судьба еще раз приведет меня к чему-нибудь подобному. Наконец-то случай явился мне на помощь! Но, увы! Он пришел очень поздно!
У него не было не малейших угрызений совести.
Он жалел только об одном: что не мог совершить раньше обогатившего его преступления.
Теперь он мог начать наслаждаться жизнью. Он — убийца — будет жить в почете, пользоваться всеобщим уважением, ему будут завидовать! А все потому, что у него — деньги! И никому, никому не придет в голову спросить, откуда эти деньги!
Пароли бросил на стол плед, кашне и шляпу, два раза повернул в замке ключ, поставил чемоданчик на стол и, вынув из кармана связку ключей, украденную у Жака Бернье, открыл чемодан.
Первый предмет, попавшийся под руки, был объемистый бумажник. Пароли поспешил осмотреть его содержимое.
В одном из отделений было восемь тысяч двести франков банковскими билетами.
Шесть тысяч были уплачены нотариусом Леройе и представляли собой годовой доход Жака Бернье.
В другом отделении находились кое-какие бумаги, письма и билет первого класса, взятый в Дижоне.
Пароли разложил все это на столе и принялся искать маленький саквояжик, куда, как он видел в гостинице в Марселе, его жертва прятала пачку денег, крепко и старательно завернутую в носовой платок.
Пароли взял его, открыл, вынул узелок, и глазам его представилась громадная пачка банковских билетов.
Он принялся мять их в руках нервными, порывистыми движениями, изобличавшими его глубокую радость.
— Мое! — в опьянении проговорил он. — Все мое!
Затем медленно и методично стал пересчитывать билеты один за другим.
— Да восемь тысяч двести в бумажнике! — проговорил итальянец. — Итого триста пятьдесят шесть тысяч двести франков! Стоило играть в такую опасную игру ради этого куша! Я могу сказать, что не потерял даром время!
Уложив все обратно, Пароли принялся тщательно осматривать внутренность чемодана.
В нем не оказалось ничего, кроме белья и платья.
— Это можно сжечь либо выбросить, — пробормотал он, — не следует хранить ничего из вещей этого человека… Я подумаю вечером, а теперь посмотрим, что за бумаги лежат в бумажнике.
И, усевшись за стол, он стал просматривать бумаги, одну за другой. Тут были счета от банкиров и нотариусов, список имен с обозначением адресов и деловые письма. Все это не представляло никакого интереса, и он отложил их в сторонку, чтобы сжечь.
Наконец он развернул лист гербовой бумаги, сложенный вчетверо, и выражение его лица внезапно изменилось. Перед его глазами была расписка Давида Бонтана, марсельского банкира, в получении миллиона двухсот тысяч франков, положенных на хранение в его банке Жаком Бернье, с условием уплаты пяти процентов на сто. В продолжение нескольких минут Анджело не мог оторваться от этой бумаги.
— Миллион двести тысяч франков! — сказал он вдруг. — И такие деньги перейдут во владение банкира, если никто не предъявит квитанции!… Подумать только, что я не могу вытребовать миллион двести тысяч франков: предъявить квитанцию — значит, сказать: «Я убийца Жака Бернье». Итак, я рисковал своей головой, чтобы прибавить целое состояние к богатству миллионера-банкира. Как это ни ужасно, но ничего не поделаешь! Я сожгу квитанцию вместе с другими бумагами. Невозможно ее сохранить — она слишком яркое доказательство моего поступка… Жак Бернье — настоящая скотина! И что бы ему привезти все свои деньги в Париж!
Он уже хотел положить драгоценный документ в пачку бесполезных бумаг, как вдруг остановился.
«К чему торопиться? — подумал он. — Над этим стоит поразмыслить, чтобы потом не каяться в поспешности».
Отложив расписку, Анджело вынул последнюю бумагу, тоже сложенную вчетверо, развернул ее и пробежал глазами.
— Печать конторы дижонского нотариуса, — прошептал он, — что бы это значило? — И стал читать.
— Ясно, как Божий день, — воскликнул Пароли, окончив чтение, — что это черновик завещания. Так кроме законной дочери у этого старикашки была еще дочь незаконная — Мария-Анжель… мать Эммы-Розы, наследницы… кругленького капитала в четыреста сорок тысяч франков!
Итальянец с минуту подумал, затем вторично перечитал черновик.
— Сесиль Бернье получает в наследство восемьдесят тысяч франков, но ей перешел бы весь капитал, если бы дочь Анжель умерла, — бормотал Пароли, — а если бы умерла и Мария-Анжель, которой следует уплачивать ежегодные проценты, то Сесиль одна стала бы обладательницей всего богатства…
Пароли встал, прошелся по комнате в лихорадочном волнении, потом вдруг остановился, сжав обеими руками голову, как бы боясь, что она не выдержит наплыва мыслей.
— Мне пришла на ум просто гениальная идея, — прошептал он. — Мне мало трехсот пятидесяти тысяч франков. Я хочу получить все! Да, все! — повторил он, снова принимаясь ходить, как дикий зверь в клетке. — Но возможно ли это? А почему бы нет? Ничего нет невозможного для человека с такой силой воли, как у меня.
Вот клочок бумаги; хорошо я сделал, что не сжег его, — прибавил он, беря в руки квитанцию марсельского банкира. — Надо его сохранить и беречь, как зеницу ока, так же хорошенько припрятать и завещание.
Анджело положил обе бумаги в портфель Жака вместе с банковскими билетами.
