Андрис Колбергс - Ничего не случилось…
— Прозит!
— Тебе, может, разбавить?
— Это еще зачем? Чтобы лишняя вода в брюхе булькала? Ни за что!
— Ты, Мария, может, и не знаешь, как мы с Константином однажды поехали на танцы в небольшое местечко за Букултским канальчиком. Нас две девицы уговорили. Со мной была такая толстуха, а у Константина… С чего там все началось с этими местными?.. Что им тогда не понравилось?
И Козел в тысячный раз рассказал, как началась драка, как из-за превосходящих сил противника они вынуждены были бежать по мокрой пашне и по скользким мосткам через протоку. И в тысячный раз Константин вновь пережил старое приключение вплоть до мелочей: проскочив с почти неповрежденной шкурой из зала через стеклянную веранду и оказавшись в слепящей тьме двора, он не мог сообразить, в какую сторону податься, потому что клуб с трех сторон был окружен водой — канал, Балтэзерс и протока, да и для купания время было отнюдь не подходящим — то ли Первое мая, то ли Женский день.
Константин залег на животе в каком-то редком кустарничке. На улице, посвечивая фонариками, уже собирались мужики. Некоторые — разозленные — вооружились кирпичами. Они, как на беду, были сложены рядом. Одни из мужиков кричали, что он и Козел должны быть где-то тут, другие — что они уже перебежали мостки и теперь их надо бы догнать. Так считало большинство и когда мужики ринулись по мосткам, Константин ползком двинул вслед за ними. Перебравшись на другой берег, он побежал в лес. Позже выяснилось, что точно так же улизнул и Козел, но с той лишь разницей, что мостки он обнаружил сам и перебежал их с налету.
— Потом одну из этих баб я встретил в «Баньке» — она подошла ко мне — хотела пригласить на «дамский». А я ей прямо посреди зала как врубил пинком в корму!.. Если бы не Константин, эти деревенские уделали бы меня всмятку… Прозит! — Козел, не чокнувшись, разом выпил и одобрительно крякнул.
— А мы с Константином… — в тысячу двадцатый раз было начал Мария, но вдруг вспомнил, что у него есть новости и посвежее. — Тут тобой одна баба интересовалась…
— Что за баба?
— Не знаю… Мне моя старуха говорила. Ходила и выспрашивала: где, в какой квартире живешь и прочее…
— Пусть идет на фиг… — Козел отхлебнул еще глоток. — Что она сможет доказать? И вообще — что ты тут такого особенного делаешь? Раз в неделю, в собственный выходной уже и тяпнуть нельзя? Подумаешь! Да ну их к… матери!
— Старая или молодая?
— Не знаю. Не расспрашивал.
— Эй, ей-богу это связано с алиментами! — воскликнул Козел, очень довольный своим остроумием и новым поводом для выпивки. — Прозит, папуля!
— Поговори у меня! Как вмажу сейчас по вывеске! — Константин почему-то ужасно разозлился и отпил несколько глотков. Ему вспомнился взгляд, который его в последнее время преследовал…
Курдаш проснулся так, как обычно пробуждался в свой первый выходной день — лицо увязло в мягкой обслюнявленной подушке, язык распух, глотка высохла, нутро горит. Попытался вспомнить, сколько же вчера выпили и как закончили. В последние годы это уже не удавалось. По утрам он находил пустые бутылки, которые с вечера почему-то не зафиксировались в памяти, а на сей раз из последнего действия всплывали лишь короткие фрагменты. Как он выталкивает в дверь Козла, который сидит за столом с вытаращенными глазами и пытается вздремнуть — верный признак, что намочит в штаны. Или как они сидят вдвоем с Марией — тот бормочет что-то себе под нос и время от времени ударяет кулаком по столу. А он, Константин, встает и, чтобы не упасть, согнувшись, бежит к кровати, падает ничком в подушку и замирает, потому что лицом кверху ложиться нельзя — тогда стены и потолок ходят ходуном, трясутся, и накатывает морская болезнь.
К полудню приволокутся Козел, Мария и еще кто-нибудь из своих, они хватанут для поправки здоровья; гости доложат, как добирались вчера домой, расскажут еще какие-нибудь приключения, потом они поговорят о старых временах, а разойдутся довольно рано, потому что двухдневную нагрузку уже никто из них не в состоянии выдержать.
Второй выходной день начнется с мелкой дрожи в коленках, руках и кишках, потом Константин поставит на отдыхе точку и на работу явится как всегда гладко выбритый и надушенный.
Курдаш проснулся, но глаза не открывал, продолжая лежать на животе. Он почувствовал, что в комнате находится кто-то чужой: слышал шаги — легкие и осторожные, время от времени они замирали.
«Наконец-то попался! Все, теперь не уйдет!»
Когда Константин находился дома, дверь он не запирал. Ему казалось, что если запрет дверь, то тем самым покажет свой страх, но ведь Константин Курдаш никогда никого не боялся, да и теперь не боится. Ему казалось, что вся округа не только знает его, но и прекрасно понимает, какие последствия ожидают того, кто попытается его обокрасть. Да он мокрого места от вора не оставит!
И тем не менее месяца два назад однажды утром Константин обнаружил, что у него пропали выходные туфли и шапка-ушанка — шикарное норковое изделие стоимостью в сотни четыре.
Константин отказывался верить в пропажу. Он переворошил в шкафу все вверх дном, искал под кроватью и наконец простодушно признался Козлу и Марии: «Эта шутка вам удалась, старики, вот вам башли — дуйте за поллитрой!» И лишь когда они уже ополовинили бутылку, выяснилось, что никто над ним и не собирался подшучивать, а вещи пропали всерьез.
Украсть могли, стало быть, только когда Константин спал в тяжелом похмелье, упав ничком на подушку. Значит именно тогда вор проник в квартиру Константина и спер вещи. Хозяину показалось, что ему даже известен виновник: дело в том, что накануне с ними в компании находился некто мало знакомый Курдашу — он помнил его только в лицо, да и то по танцам в «Арматуре» или в клубе строителей, а жил он тут неподалеку.
«Вообще он известный говнюк!» — закричал Козел и вскочил из-за стола.
Наскоро одевшись, побежали они, словно ветром подхваченные, к ближайшему магазину напитков, который был уже открыт по случаю воскресенья, и по горячим следам принялись расспрашивать тех, кто целыми днями околачиваются у входа — денег у таких никогда не бывает и толкутся тут вроде бы без всякой нужды, но к закрытию магазина они уже в приличном подпитии.
Козла и Марию здесь знал каждый. Константин решил постоять в сторонке. На него время от времени показывали как на пострадавшего:
«Это известный боксер Курдаш, понял? Старый наш кореш, понял? Он вчера выставил нам пол-литра, но один говнюк… Такой в зеленой фуражке, таскается вместе с долговязым Ансисом с дровяной площадки…»
«Ансис в Страупе на излечении.»
«Где эта падаль в зеленой фуражке живет? Как его зовут?»
«На вид я его знаю… но где живет… Где-то тут рядом…»
«Главное — успеть, пока этот хрен не загнал шмотки!»
Через полчаса они разузнали адрес — его назвал грузчик из пункта стеклотары, к которому подослали одного из приятелей Козла.
Тот, кого искали, жил на первом эта же деревянного дома, и все трое решили, что один из них встанет под окнами во дворе на случай, если тот вдруг задумает смыться. Но всем так хотелось участвовать в праведном суде, что в конце концов эту мысль отбросили — все равно поймаем!
Как только хозяин открыл дверь, Козел и Мария тут же набросились на него, но, чрезмерно усердствуя, лишь мешали друг другу. Когда клубок тел наконец распался, — надо же было снять допрос! — у хозяина была всего лишь разбита губа.
«А ну сейчас же отдай туфли и шапку, а то подавишься собственными зубами!» — закричал Мария, а Козел замахнулся, но жертва уклонилась, Козел и хотел бы ударить, да не сумел.
«Сейчас я ему врежу разок!» — подумал Курдаш, деловито вступая в прихожую, но мужичонка проскользнул в кухню и заверещал оттуда, что никакой шапки в глаза не видал.
«Ей-богу, я только что проснулся! Честное слово, я не брал никакой шапки! Я только что проснулся!»
Сухопарая женщина, наверно, его жена, которой Козел и Мария, перебивая друг друга, незамедлительно изложили суть дела, опасливо отвечала, что тоже не видела ни чужой шапки, ни чужих туфель. Козел и Мария, придирчиво поглядев на кальсоны и пижамную куртку мужичонки, в конце концов согласились поверить, что тот только что проснулся. Они рьяно принялись обыскивать квартиру, — выбрасывали из шкафа и ящиков охапки белья, трясли еще теплые простыни, сошвырнули перину — вдруг украденное лежит под ней! Спрятавшись за жену, мужичонка вдруг обнаглел и заорал, чтобы убирались из его квартиры.
На шум — теплоизоляция в перегородках дома давно превратилась в труху — прибежала дворничиха, которая представляла тут власть и государство и которая «каждый день таким вот обламывает рога».
«Если не уберетесь сию минуту — вызову милицию! Ишь, прокуроры нашлись!»
И только потому, что Константин был одет в дорогое пальто, милицию она не вызвала, а сказала Курдашу: «У этих двоих на рожах написано, что за типы. Сами сперли — теперь на других сваливают!»
