Александр Диденко - Альтернативная личность
Папе можно бабочку добавить, мужчины иногда носят такой галстук. На приемы или рандеву беспечные. Из чего же ее можно сделать? Можно из красной бумаги, а горошек на бабочку сделать из желтой. Получится ярко и празднично. Вырезал и ниже шеи приклеил, на самый воротник. Очень красиво. А маме в тон папиной бабочке решил сумочку малюсенькую соорудить. Только без горошка. Зато длинный ремешок сумочки пусть тоже будет из желтой цветной бумаги. Все получилось гармонично. Приклеил сумочку, порадовался. Вгляделся, а у мамы живот большой получился, широкий. Не уменьшать же его. Что же такое придумать? А пусть там ребенок сидит. Только что это за ребенок может быть? Задумался. Ну он же, конечно, и написал размашисто: «МАТВЕЙ». Теперь полный порядок: мама ждет Матвея, а Матвей – маму.
Из кубиков – естественно, из кубиков, из чего же еще? – Матвей выстроил аптеку. Разрушил. Не в аптеку они идут. Причал, провожать корабли? Не подходит. Театр? Хорошо. Но… Они ведь в гости собрались, вспомнил. Это остановка, мама с папой автобус ждут. Нет, троллейбус. Построил остановку. А машины вокруг так и снуют, так и носятся. Машинами книжки маленькие будут – блестящие разноцветные обложки.
Обнялись мама с папой и в гости пошли. Хлопнула, задребезжала кабина лифта. Держась за руки, родители в ночной воздух шагнули. «Я перчатки забыл, – сказал папа. – Постой здесь, я сейчас… Нет, не пойду – не буду возвращаться!» «Сходи, сходи, – настояла мама. – И в зеркало глянь…» Мама запустила руку под шубу, погладила Матвея. А Матвей замер, прислушался. Потом лег в животе и задремал, подрагивая ботинком. Папа вернулся. Они с мамой нырнули в арку, пересекли улицу. «Глянул?» – спросила мама на остановке, а папа поднял бровь. «В зеркало», – напомнила мама. «Забыл», – признался папа. «Плохая примета, – подумала мама, но папе ничего не сказала. – Лучше бы они в этот вечер сидели дома».
А чего дома-то сидеть, смотрите, какой вечер хороший. Сами ведь к друзьям хотели сходить, с Плужниковыми в шашки сыграть. Нет, не в шашки, в шахматы. В шахматы тоже не подходит. В преферанс пусть будет. «А они умеют?» – спросила мама. «Что?» – не понял папа. «Ну, в преферанс». «С чего ты взяла, почему в преферанс? Так посидим, поболтаем, я в преферанс, например, не умею». «И я», – сказала мама. Похоже, что Матвей ошибся. Если бы он с ними был близко знаком, тогда не ошибся бы. А так… Никто не застрахован от ошибки. Вот вернутся они к Матвею, тогда он о родителях все узнает. И почему так долго не шли, и почему его одного оставили узнает. И сделает строгий голос, когда разговаривать с ними будет…
Матвей снял с елки Палыча, повел его к остановке – с родителями за жизнь потолковать, скучно ведь на остановке, пока еще троллейбус подъедет. «Здравствуйте, – говорит, – я Сергей Арнольдович». Врать начал. Нет, так не пойдет, нужно его на троллейбус сажать. Только он и сам в троллейбус подъехавший – прыг! – и уехал. Или остался? Может и остался. Только от родителей отошел и не мешает. А родители между собой вполголоса разговаривают, про Матвея думают.
* * *– По утрам я варю себе жиденькую кашку, – сказала старушка. – Манную. Хотите?
– Спасибо, – согласился Жорик, – не откажусь.
– Хорошо, что вы ко мне приходите. – Хозяйка села рядом с Жориком. – С Феклой ведь мы много не разговариваем… Вы маслица себе подкладывайте, не стесняйтесь. А я посижу просто…
– Вкусная, – похвалил Жорик. – Люблю манную…
– Если он жив, – продолжила старушка прерванный разговор, – почему же не появляется? За пять-то лет мог объявиться. Почему? Мне ведь не так много осталось.
– Вы уверены, что он жив? – оторвался Жорик от каши. – Вы ж за могилкой ухаживаете.
– Я не видела кто там. Может, не он. И Катерина не там. Люди рассказывают мне, они живы…
– Какие люди? Прохвосты, – возмутился Жорик. – Как можно говорить того, чего не знаешь? Шарлатаны это.
– Они ведь по фотографии… Чувствую, что правду говорят. Вы не верите? – насторожилась старушка.
– Хочу верить вместе с вами. Только… Вы зря себя накручиваете. Разве бывают ошибки?
– Сколько угодно! – воскликнула старушка. – Сколько угодно… Первый раз, вот, он совсем молодой был, сообщили что погиб…Я так плакала, так плакала… И без очков вижу теперь плохо. Не верила, что нет его. А он пришел. Сильно, оказывается, ранило. В два места: сюда и сюда. – Он в полку своем фельдшером был – из института забирали. Вернулся, сыночек. Девушка его ждала. Спасибо ей не скажу – себе ждала… Потом поженились, ребенка ждали. Значит, бывают ошибки? – Старушка протянула Жорику небольшую коробочку. – Вот, его это…
– Божья коровка?
– Он в детстве с нею играл. Ключиком заводишь, коровка ползает. Приготовила для внука. Или внучки… Но он после свадьбы со мной знаться не шибко не хотел. Из двух выбрал ее, Катерину…
– А вы к ней не очень? – осторожно спросил Жорик и отодвинул тарелку. – Спасибо, я наелся.
– К Катерине-то? А что к ней? Он ведь с нее глаз не спускал. Еще почитай, с самой школы. А она даже не смотрела в его сторону. Что он в ней нашел? Ведь она пока не натаскалась, не успокоилась. До Андрея замужем была два раза. По полгода и меньше. А так, все ему со школы голову крутила. Разве этого я хотела для моего сына? А он: «хорошая, хорошая». Где ж хорошая? Ребенка не могла зачать… Он хлопнул дверью и ушел. Гордый. Они уже три года прожили. Я ее в тот день словом нехорошим назвала. На букву…
– «Мэ»?
– Почему «мэ»?
– Ну, «мразь», в смысле…
– Нет, на «шэ».
– «Шалава»?
– Хуже, – сказала старушка и опустила голову. – И разругались с ним. Он не звонит, и я не названиваю. И не приходит. Злость меня взяла, думаю, не буду звонить и все. А сама переживаю, сын ведь. Через полгода сказали, что понесла Катерина. А еще через полгода они погибли…
– Не плачьте, – принялся успокаивать старушку Жорик, – не плачьте…
– Пять лет ведь прошло, всего пять лет. Как мне не плакать? Так плохо расстались… А все я виновата, все я… – Старушка вытерла глаза, успокоилась. – Я вас вот зачем позвала. Ему ведь в январе тридцать лет должно исполниться. Как раз на праздники. Хотелось бы немного память его затронуть. Мне Антонина шарики посоветовала воздушные купить. Тридцать штук. Они недорогие, не обременительно. Поможете надуть? Я по комнате их развешу. Всяко, память.
– Помогу, конечно, – согласился Жорик.
– Пойду в тот день, свечку поставлю им. Приду со службы, сына буду вспоминать. На первый шарик посмотрю – первый год вспомню. И второй, и третий… Как в школу пошел. Как мужа потеряла. Как в армию провожала. Как первый раз хоронила. Как ушел он и больше не приходил… И все же, жду я его. Каждый день жду. Разговариваю с ним. Ругаемся мы с ним. А потом миримся – разве сын с матерью враги?
– Не враги, – кивнул Жорик и встал. – Где они? Надувать буду.
– В комнате. Я вам покажу, идемте, – позвала старушка, и Жорик проследовал за хозяйкой.
– А это он делал? – показал Жорик на картонную фигурку, висевшую над столом в гостиной.
– Да, он. – Старушка сняла фигурку с гвоздика, протянула гостю. – Можете посмотреть.
– Симпатичный очень, – улыбнулся Жорик, – на меня похож. Не находите?
– Вижу плохо, наверное… Вы на меня не обижайтесь, батюшка, если что не так, – попросила старушка.
– Что вы, все так! – заверил Жорик.
– У меня многие ее просили. Врач участковый придет, все смотрит, смотрит… Или внук Антонины. А как уступишь? Ведь память.
– Да, конечно, – согласился Жорик, возвращая хозяйке фигурку.
– Садитесь, – попросила старушка. – Вот шарики. Как устанете, скажите…
– Хорошо, – пообещал Жорик.
* * *– Это тебе, – сказала Соня, – умеешь ты на подарок напроситься… держи, бабушка Маня для тебя передала, – и отвернулась. – Поцеловал бы. В последний раз…
– Спасибо, только на подарок я не напрашивался, – сказал Жорик и вытянул для поцелуя губы.
– Она ключиком заводится, – предупредила Соня. – Ключик в коробке. Сына ее, кажется…
Жорик поцеловал Соню в щеку, ухватился за руль и уставился на дорогу. Должен был заканчиваться мост, и впереди показалась дорожная развязка.
«А целоваться не умеет», – подумала Соня. Да, не умеет: для этого практика ведь нужна. Прак-ти-ка, а не три четыре, не поймешь каких, разика: будто улитка на улитку залезла, а вторая решила, что дождь пошел…
Вот она, эта монетка. Один рубль. А чего давать больше? – ведь на время. Потом заберет. Так принято. На случай, если у пассажира с собою нет денег. Жорик рассказал ей все, и Соня смиренно приняла участь. В конце концов, не она первая, не она последняя. Вот только маму, жалеет, не предупредила. Но маме люди скажут. А что не сразу повез, так объяснил, что руки не доходили. И в его деле, значит, бывают накладки. Вас, сказал, много, а я один. И помощник, сказал, ему не положен.
– И Фрейда ты вез? – спросила Соня из любопытства.
