Оксана Обухова - Дело толстых
— Но тем не менее помогать мне не стали, — упрекнул капитан.
— Михаил Валерьевич, а вы считаете недостаточным то, что я не стала прятать труп собаки, а выложила его на видное место? Ведь я намеренно привлекла внимание к «Гелиосу»! Иначе вы не явились бы в наш офис. И потом, моих сил едва хватает на Лидию с Катенькой. Я боялась, что начнут ворошить прошлое и…
— Вас обвинят в краже денег, — закончил за нее Тарасов.
Троицкая не стала ничего отрицать. Лишь взяла вторую сигарету и долго мяла ее в пальцах.
— Ангелина Ивановна, можно я задам вам два личных и, скорее всего, неприятных вопроса?
— Спрашивайте, Михаил Валерьевич.
— Во-первых… извините, но мне непонятно, почему ваша внучка Ольга решила оставить ребенка насильника? Вам понятна суть вопроса, Ангелина Ивановна?
— Понятна, Михаил Валерьевич. Вы хотите знать, почему Ольга не сделала аборт. Все просто. После всего, что с ней произошло, девочка была в таком шоке, что догадалась о беременности, только когда ребенок начал шевелиться. Уже в колонии…
— Понятно, простите. Но вот еще один вопрос: вы так ненавидели Гольдманов… и Марту и Бориса, но все же работали у них…
— Вы мне нравитесь, Михаил Валерьевич. И поэтому, несмотря на то что мой ответ может лишить вас симпатии ко мне, скажу честно. — Троицкая посмотрела в глаза капитану, встретила открытый, сочувствующий взгляд и тихо проговорила: — Я шла к ним украсть деньги. Я шла работать туда, где без угрызений совести могла достать денег на операцию Кати. По-моему, это справедливо. Я очень хороший бухгалтер, Михаил Валерьевич, — женщина горько усмехнулась, — и считаю, что каждый должен платить за свои прегрешения. Себе я тоже скидок не делаю…
Много раз и от многих слышал капитан подобные признания и редко находил «робингудство» оправданным. Но слова Троицкой он признал справедливыми.
— Тяжело было, Ангелина Ивановна?
— Воровать?
— Нет, работать у негодяев, убивших вашу внучку.
— Работать тяжело, зато воровать легко, — улыбнулась главбух. Казалось, что признания освобождают ее от груза.
— Много увели? — Тарасов невольно растянул губы в ответной улыбке.
— Жалею, что не слишком. Если сейчас вы заберете меня с собой, долго мои девочки не протянут. Хотя… Лидия экономна, надеюсь, лет на десять хватит.
Странный разговор и странные отношения сложились между капитаном милиции и главным бухгалтером «Гелиоса». Два немолодых человека сидели на лавочке у кучи тлеющей листвы, курили сигареты из одной пачки и смотрели, как сигаретный дым смешивается с дымом тлеющих серых листьев и уносится в небо. Милиционер Тарасов не видел в главбухе преступника, главбух не видела в милиционере стража порядка. Просто два немолодых человека сидели на лавочке, курили и разговаривали о жизни.
— Вы заберете меня с собой, Михаил Валерьевич?
— Смотря куда, Ангелина Ивановна, и что вы подразумеваете под словом «заберу».
Женщина дотянулась до ведра с яблоками, стоящего у ее ног, взяла два желто-розовых плода и, обтерев их полой халата, один протянула капитану.
— Плохая я мать, Михаил Валерьевич, — катая яркое яблоко по ладони, сказала Троицкая. — И бабка никудышная. Вот опять поступила неправильно. Прежде чем показывать письмо вам, следовало с дочерью посоветоваться…
— А где Лидия и Катя?
— Поехали в город, на катере кататься.
— Лида водит машину?
— Да, — усмехнулась Ангелина Ивановна, — и неплохо. Хоть что-то ей моего передалось.
Тарасов быстро съел яблоко до крошечного огрызка, достал из кармана сотовый телефон и, близоруко щурясь, набрал номер мобильного телефона Морозова.
— Николай Иваныч, говорить можешь? — спросил после басистого «да, слушаю», раздавшегося в трубке.
— Ну.
— Мои два часа закончились, кто может моего свидетеля опросить? Куда подъехать?
— Давай сюда.
— Прямо сейчас? А как у вас дела?
— Как и ожидалось, фифти-фифти.
— Иваныч, Саша Васнецов…
— Подожди, — перебил Морозов, — ты перезвонить по городскому можешь? Минут через несколько?.. Я сейчас в свободный кабинет перейду…
— Могу.
— Запоминай номер…
Тарасов сложил трубочку мобильного телефона и повернулся к Ангелине Ивановне:
— Ангелина Ивановна, я могу воспользоваться вашим домашним телефоном?
— Конечно. Идите в дом, — Троицкая махнула рукой по направлению к крыльцу, — как войдете, налево тумба, на ней база и трубка. — Ангелина Ивановна понимала, что разговор капитана не предназначен для ее ушей, и осталась на улице.
Валерыч прошел пахнущую травами и яблоками террасу и сразу увидел тумбу с телефоном. Набирая на переносной трубке номер полковника, он оглядел обстановку прихожей, сунул нос в комнаты и увидел — в этом доме живет маленькая девочка и только потом две ее бабушки. Везде стояли, сидели, пили чай из кукольных чашечек мишки, зайцы, Барби, пупсы. У окна гостиной замерла лошадка-качалка с гривой, разделенной на косы…
Первое, что услышал капитан Тарасов от полковника Морозова по телефону, был протяжный вздох:
— Ох, ну и устал. На одном адреналине держусь, давно такого переполоха не было…
— Коль, что там Васнецов? — напомнил Валерыч.
— Плохо твой Васнецов, — буркнул полковник, — все на себя берет.
— Что «все»?
— Заказ на Гудовина. По его словам, он один решил убрать Гудовина из-за личной неприязни. Все. Гольдман ни при чем.
— Зачем ему это надо? — тихо спросил Валерыч.
— Любовь, Миша, любовь. Он еще не знает, что Марта нам полное признание подписала. Сразу и конкретно. По ее словам, она попросила Васнецова найти надежных людей для устранения Гудовина, так как сильно опасалась за свою жизнь. Не договорились ребята. Все как и ожидалось.
— А что по убийству Гольдмана?
— Тут Марта Игоревна все валит на Гудвина. Мол, в четверг вечером они оба приехали на дачу
Бориса Аркадьевича, там поругались, и Гудовин незаметно добавил в вазочку с мороженым ее мужа крысиного яду. Она, мол, ни сном ни духом. Все он, все Гудовин. Потом он угрозами заставил ее собрать чемодан мужа, якобы для отъезда, заставил помочь перетащить тело из гостиной до лодочной пристани, — тащили, кстати, на ковре, это мы правильно угадали, — и, отплыв на километр вниз по течению, эта парочка утопила труп вместе с набитым камнями чемоданом.
— А собаку? Тоже намеренно отравили?
— Нет. Пса они вообще потеряли. Сначала Тяпа облизал губы Гольдмана (видимо, для его крошечного веса яду и на губах хватило) и потащился вслед за ними на улицу. Но когда эта парочка загрузила тело и чемодан в лодку, собаки уже рядом не было. Искать не стали, торопились и решили, что пес куда-то заполз и там издох. А потом Тяпа обнаружился уже в морозильнике офиса. Чуть не рехнулись ребята, чуть не прибили друг друга от подозрительности… Кстати, о собаке.
— Это уже моя история, — согласился Тарасов.
— И убийство Вяткиной, — напомнил Николай Иванович.
— Самоубийство, — поправил капитан.
— Какое еще самоубийство? — переспросил Морозов.
— Вяткина покончила жизнь самоубийством. Сегодня мой свидетель получил по почте ее посмертное письмо с полным признанием.
— Иди ты! — удивился Морозов и замолчал.
Тарасов знал, о чем сейчас думает его старый приятель, и не вставлял в его мысли реплик. Он очень надеялся, что Николай Иванович правильно поймет ситуацию и примет верное решение. Так и получилось.
— Миш, ты мне своего свидетеля на завтра оставь. Ни к чему мне сейчас это самоубийство. Обвинения в убийстве, — Морозов подчеркнул последнее слово, — Вяткиной так на Марту Гольдман действуют, что она по другим моментам очень сговорчивой становится. Очень, понимаешь ли, оскорбляют ее намеки на причастность к убийству единственной подруги… Прямо зеленеет вся.
— И я о том же, — вставил Тарасов. — А Гудовин как реагирует?
— Гудовин и его несостоявшийся убийца с чердака вообще молчат. Я же говорил — фифти-фифти. Двое болтают без умолку, двое молчат как воды в рот набрали. Если сейчас появятся новые сведения о самоубийстве Вяткиной, во-первых, силы распылять придется, а во-вторых, переписывать сценарий допросов… Ты мне в трех словах обскажи, как дело было, а официальные показания Ильясов завтра снимет. Ему сейчас, честное слово, и без твоего свидетеля работы выше крыши…
— У меня свидетельница, Иваныч. В «Гелиосе» работает родная бабушка Ольги Кудрявцевой, той, которую Гольдманы в хищении оружия и покушении на убийство Гудовина обвинили. Помнишь?
— Смутно, — признался Николай Иванович. — Так что там по самоубийству Вяткиной?
Тарасов вкратце, буквально в три предложения, изложил суть дела.
— Кусок льда? — хмыкнул Морозов. — Прям детектив. Такого у нас еще не было…
