Алексей Хапров - Черная повесть
Меня угораздило наступить на валун. Я поскользнулся, и, судорожно взмахнув руками, рухнул в воду. Бурная река тут же поволокла меня за собой.
— Дима! — испуганно воскликнула Патрушева.
Старательно удерживая голову над поверхностью, я лихорадочно шарил рукой по дну, стремясь за что-то зацепиться. Но прежде, чем мне это удалось, меня два раза перевернуло вокруг себя. Ощущения были не из приятных. Я вдоволь нахлебался воды, а в сломанной руке снова вспыхнула адская боль. Ухитрившись, наконец, зацепиться за зажатую между камнями корягу, я набрал полные легкие воздуха, и с превеликим трудом встал на четвереньки.
— Бросай рюкзак! — крикнула моя спутница.
Как ни мешала мне моя поклажа, но лямку рюкзака я все же из рук не выпустил. Река нещадно хлестала меня по лицу. Будучи не в силах разогнуться, я замер на месте и стал дожидаться, когда Юля сумеет подойти ко мне.
— Скорее! Скорее! — истошно вопил я, чувствуя, что мои силы стремительно иссякают.
Наконец, Патрушева приблизилась. Она помогла мне выпрямиться, и я с облегчением перевел дыхание. Мы немного отдохнули и продолжили свой путь. К счастью, вторая половина реки также оказалась неглубокой, и мы смогли благополучно добрести до другого берега. Выйдя из воды, мы в изнеможении упали на землю, дрожа от озноба и неимоверного напряжения.
— Надо развести костер и обсохнуть, — тяжело дыша, пробормотала Юля.
Она еще немного полежала, затем вскочила, помогла мне встать, преодолела прибрежный склон, вытащила меня наверх, и направилась к лесу, подбирая на ходу мелкие сучки. Когда она вернулась, в ее руках была целая охапка.
Пока я, сидя на земле, левой рукой складывал хворост в аккуратную кучку, Патрушева рылась в своем рюкзаке в поисках спичек.
— Только бы они не промокли, — причитала она.
Вытащив наружу свернутый в несколько слоев полиэтиленовый пакет, она достала из него коробок и облегченно вздохнула:
— Фу-у-у! Кажись сухие!
Костер разгорелся довольно быстро. Мы уселись к нему буквально вплотную, и подставили свою промокшую одежду. От огня вокруг как будто потемнело. Небольшая кучка отчаянных, не испугавшихся дыма, комаров бешено кусала наши руки, но мы этого словно не замечали. Нас охватило приятное тепло. Внутри словно все растаяло. Дрожь прекратилась. Я посмотрел на свою спутницу. Она сидела рядом, закрыв глаза. Выражение ее лица было каким-то затуманенным, словно ее сознание находилось сейчас не здесь, а пребывало в некоей потусторонней реальности. Мое сердце бешено застучало. Я осторожно дотронулся до ее плеча. Юля отреагировала не сразу. Сначала она как будто ничего не заметила. Затем пришла в себя, напряглась, и бросила на меня вопросительный взгляд. Я попытался улыбнуться, но улыбки почему-то не получилось. Я сделал ободряющий жест, но он вышел каким-то неестественным и неуклюжим. Патрушева, не отрываясь, смотрела на меня. Я взял ее руку и прижал к своим губам. Она погладила меня по голове и подалась вперед. Крепко обхватив руками мою шею, она легла на спину, увлекая меня на себя. Наши лица прижались, а губы слились в сладком, страстном поцелуе. Меня словно охватила и закружила в своем водовороте горячая морская волна. Я почувствовал, как в меня возвращается уже подзабытое ощущение радости жизни…
— 18 —
За окном раздался истошный крик. Он больно резанул мои уши и отдался в душе нестерпимой болью. Это был крик горя, крик безнадежного отчаяния, крик ужаса от осознания невосполнимой утраты. Обычно так кричат, когда теряют очень близкого для себя человека. У меня защемило сердце. Нужно, наверное, быть каким-то неодушевленным, железным истуканом, чтобы не чувствовать в такой момент самую искреннюю жалость и самое искреннее сочувствие, на которое только способен человек. Я не смог усидеть на месте, поднялся с кровати и выглянул наружу. Моему взору предстала растрепанная, пожилая, бедно одетая женщина. Она лежала на земле и билась в безутешных рыданиях:
— Сыночек! Сыночек мой!
Вокруг нее суетились две санитарки. Они старательно пытались поднять ее на ноги, но женщина словно обезумела от постигшего ее несчастья. Она яростно от них отбивалась и отгоняла от себя. Когда санитаркам, наконец, все же удалось поднять ее с земли, я смог увидеть ее залитое слезами лицо. Меня словно ударило током. Я буквально похолодел. Я понял, что это была мать Вани Попова. До сегодняшнего дня мне ее видеть еще ни разу не приходилось. Но ее внешнее сходство с моим погибшем в тайге сокурсником не оставляло в этом никаких сомнений. Я резко отпрянул от окна, захлопнул форточку, плотно задернул шторы, и вернулся на кровать. Отчаяние этой женщины доставляло мне нестерпимые мучения. Ее крик отдавался гулким эхом в моей голове, и словно сжигал меня изнутри. Я заткнул пальцами уши, зажмурил глаза, резко повращал головой, но это не помогло. Меня продолжала пробирать дрожь. Кровь словно застыла в моих жилах. Глаза застлал мрак. Все, что было вокруг, словно потеряло свой цвет, и сделалось черно-белым. В меня снова вернулся непреоборимый страх. Я зарылся под одеяло, накрыл голову подушкой, и мысленно умолял Всевышнего избавить меня от этого ужаса…
Мы с Юлей, тяжело дыша, лежали на земле рядом друг с другом и смотрели на небо. Мы были счастливы. Все страхи и невзгоды отступили на второй план. Нас переполняла эйфория. Та самая эйфория, которая случается у всякого, кому довелось познать, что такое любовь.
Деревья ласково шелестели листвой, словно умилялись нашей близости. Все вокруг казалось таким приветливым и дружелюбным, что даже как-то не верилось, будто где-то неподалеку может таиться опасность. Но как ни успокоителен был окружавший нас пейзаж, нас все равно не покидало ощущение ее близкого присутствия.
— Однако, пора идти, — пробормотал я, и беспокойно огляделся по сторонам.
— Неохота, — протянула Патрушева. — Давай останемся здесь.
— Ну вот, придумала тоже, — проворчал я. — До поселка осталось совсем немного. Если поднатужимся, глядишь, еще засветло успеем.
— Неохота, — снова протянула Юля.
Она лениво потянулась, но затем решительно вскочила на ноги:
— Пошли.
Мы затушили догоравший костер, вскинули рюкзаки на плечи, и продолжили свой путь.
Едва мы вошли в лесную чащобу, как сверху закапало. Дождь быстро перерос в ливень. Но нас это не остановило. Охваченные стремлением быстрее вернуться домой, мы упрямо продолжали идти вперед. Вокруг безудержно лило и шумело. Лес затягивался мглой. Воздух пронизывала влага. Под нашими ногами хлюпало серое месиво. А мы все шли, шли и шли.
— Что может так смердить? — вдруг беспокойно спросила Патрушева.
Я удивленно посмотрел на нее и принюхался. Моя спутница была права. Атмосфера прониклась какими-то нечистотами. Ударивший в мои ноздри запах был малоприятен и отдавал какой-то гнилью. Но он был мне знаком.
— По-моему, так пахнут болота, — сказал я.
— Этого нам только еще не хватало, — вздохнула Юля.
Чем дальше мы продвигались, тем резче и ощутимее становилась вонь. Вскоре нашим глазам предстала окруженная камышовой стеной отвратительная жижа, поверхность которой покрывал толстый слой дерна, напоминавший собой ковер из зеленого бобрика. В нас буквально вонзилась туча комаров. Они облепили нас с ног до головы, и тыкали своими жалами везде и всюду.
— Приехали, — с досадой произнес я.
Покрытая редким леском болотистая равнина тянулась и тянулась без конца и края. Ее границы были не видны и скрывались где-то за горизонтом.
— Если пойти в обход, это может занять бог знает сколько времени, и грозит потерей ориентира, — задумчиво пробормотал я.
— Но шагать через болото напрямик — еще опаснее, — возразила Патрушева.
Что же делать? Мы призадумались.
— Попробуем пройти, — твердо проговорила Юля и с досадой добавила. — Черт возьми, как я не догадалась взять с собой тот шест. Что ж, делать нечего, придется мастерить новый. Без него в болото лучше не соваться.
Она взяла топор и принялась рубить стоявшую невдалеке осину. При каждом взмахе ее лицо непроизвольно морщилось. Волдыри на ладонях, конечно, давали о себе знать. Но Патрушева крепко сжала зубы и стоически терпела эту боль. Когда шест был готов, я взглянул на ее руки и ужаснулся. На них буквально не было живого места.
Я видел, что моя подруга очень устала. Ее дыхание было частым и тяжелым, а с ее лба ручьями струился обильный пот. Она бессильно опустилась на землю. Я снял с себя куртку и заботливо накинул ей на плечи…
Мой голос предательски задрожал. Приближался самый мучительный момент моего повествования. Я изо всех сил щипал свои руки, вонзал ногти в кожу, чтобы причиняемой себе болью заглушить рвущийся наружу плач. Но это не помогало.
Заметив мою заминку, следователь подбадривающе потрепал меня по плечу и негромко произнес:
