Александр Трапезников - Механический рай

— Я почему-то решил все-таки приехать, — сказал он. — Что здесь у вас происходит? Ты не рада?

Вместо ответа Карина уткнулась лицом ему в грудь, заплакала, зашептала:

— Рада… любимый мой… не оставляй меня никогда…

Сейчас они сидели в ее квартире, Карина уже успокоилась и заботливо подливала кофе в чашку.

— Ты ухаживаешь за мной, как за своим мужем, — смущенно сказал Алексей. Но было видно, что он доволен.

— За ним я никогда так не ухаживала, — ответила она. — Хочешь еще что-нибудь?

— Тебя.

— Нельзя так… погоди! — засмеялась Карина, отбиваясь. — Ты сумасшедший!

— Вовсе нет. Я хочу тебя все время.

— Это ненормально.

— Я желаю и требую, чтобы мы немедленно пошли в спальню. Где ваше семейное ложе? Мы соединимся и там, и на постели дочери, в ванной под душем и здесь, прямо на столе. Где ты пожелаешь. Где нас застигнет страсть.

— Ну пусти! Нет, поедем к тебе… — упрашивала Карина, но чувствовала себя тряпичной куклой с ватными руками и ногами, с пустой головой, в которой пульсировала только одна мысль: к нему! Сейчас же, пусть он возьмет меня… Он овладел ею, как и говорил, именно здесь, подсалив на край стола, прижав ее колени к плечам. Карина откинулась с застывшей улыбкой и потусторонним взглядом.

— Мы занимаемся любовью, а там внизу лежит мертвый человек, — прошептала она.

— Его уже увезли, — ответил Алексей, легко подхватив ее на руки.

Отнеся Карину в комнату, уложил на кровать, лег рядом. Теперь он раздевал ее медленно, никуда не спеша, словно наслаждаясь видом обнажающегося тела. Она чувствовала, что огонь внизу не проходит, разгорается еще сильнее — как пламя, пожравшее ту квартиру.

— Еще… хочу еще… — шептала она, прильнув к Колычеву, теряя остатки сил и разума. Она вновь видела себя той девочкой, решившей поддаться на уговоры, сбросить одежду и просто попробовать, — ведь это, наверное, так забавно? И кто сейчас твердо проник в нее, шепча заклинания, тот или этот, или он один первый, ужалив ее в лоно, пустив сладкое семя; кто он — мальчик, муж, любовник или змея? Карина содрогалась в любовном танце, а ее блуждающий взгляд вдруг остановился на фотографии, где они были запечатлены втроем: Влад, Галя и она, с беспечными улыбками, полными надежды и любви.

Пернатый уснул, откинув голову и тревожно шевеля губами, словно продолжал драку. Иногда дергал рукой и вскрикивал, но глаза оставались закрытыми. Галя сидела на краешке дивана, подогнув колени, думала о своем. Она хотела уйти домой, но боялась: что скажут родители, увидев ее такую? Блузка порвана, юбка тоже, от трусиков вообще остались одни воспоминания. И что же теперь делать? Кроме того, она не знала толком, где находится, и запросто могла заблудиться в незнакомом квартале. Подождать, когда этот парень проснется, попросить его проводить до дома? Но и самого Пернатого она тоже немного боялась, хотя он и вступился за нее. А что было бы, повернись все иначе?

Замерев от страха, от самих мыслей об этом, она вздрогнула: ей послышались чьи-то шаги. Нет, показалось. Вновь переживая случившееся, Галя задумалась. Почему им нужно только одно: грязь, грязь, грязь? Почему надо непременно сделать кому-то больно, унизить, разорвать, надругаться? Гера совсем не такой. Он и смотрит-то на нее как-то по-особенному. Не так, как другие мальчишки. А Людка — дура. Разве любовь — в этом? В том, чтобы, как собаки… при всех… Она покраснела, дотронувшись до саднящей царапины, которую оставил Гусь своими ногтями. Кожа в укромном месте была сорвана, она провела пальцем ниже, коснувшись бороздки и нежных выпуклостей. Они были чуть влажные и словно дышали, как она сейчас, — прерывисто, требуя продолжить, не останавливаться, дойти до того места, где было приятнее всего. Во сне, дома, с ней случалось подобное, и она отвечала на требование созревающей плоти, еще не осознавая собственного желания. И в удивлении просыпалась, испытывая томление и негу, какую-то смутную радость. Но сейчас, испуганно взглянув на спящего подростка, она поспешно отдернула руку.

Представив, как будет добираться до дома, Галя чуть не заплакала. Опять послышался какой-то шорох, там, на лестнице, ведущей вверх из подвала. «Если это вдруг произойдет, — подумала она, — то только с Герой. Я хочу этого, и так будет». Наверное, по лестнице бегали крысы. «Интересно, может ли у нас родиться ребенок, каким он будет? — снова подумала она. — Похожим на меня или на Геру?» В прежней школе одна девочка из ее класса родила, полгода назад. Сейчас созревают рано и ничего не стесняются.

Может, и ей надо быть такой, как все? Чего она боится? Была бы дурой или уродиной! И в той школе на нее заглядывались, даже из старших классов, и в этой. Один мальчишка проходу не давал, но он дурак. Вытащил на задней парте свое хозяйство и стал показывать. Больше она с ним не разговаривала. А другой… в летнем лагере… Тот был симпатичным, с пробивающимися усиками. Они спрятались в сарае и стали целоваться. Долго-долго, как ненормальные. Она и не умела целоваться по-настоящему. Потом он игриво толкнул ее на копну сена, но она вырвалась и убежала. А если бы осталась? Ну и что такого? Когда-то же это произойдет? Она и сейчас помнила, как он взял ее руку и прижал к плавкам, чтобы она почувствовала, как что-то шевелится. «Можешь даже потрогать, — сказал он со смехом. — А потом я тебя пощупаю». Да, именно тогда в первый раз она ощутила какое-то волнение, тревогу, словно заболел живот, в самом низу. Но убежала не потому, что испугалась. Ведь она согласилась, взяв двумя пальчиками то, что он так настойчиво предлагал и он сглотнув слюну, дотронулся до нее, сначала осторожно, а потом сильнее, сжав в ладонь ее маленькое лоно, думая, что теперь — все, сейчас она будет покорна, стоит только подтолкнуть, и она ляжет на копну сена. Но этого не произошло. Ей, наоборот, стало противно — и его масленые глаза, и эти дурацкие усики, и рука, залезшая под купальник, как щупальца осьминога.

Наверное, она просто не была готова ко всему дальнейшему. И слава богу! Теперь есть Гера…

Галя вдруг тихо вскрикнула, очнувшись от дремы, потому что ее вновь охватил жар. Она не могла понять: видит ли его наяву, или он ей снится? В дверном проеме стоял Гера, но его было плохо видно, поскольку свет от лампочки падал на Пернатого, свернувшегося клубочком в кресле. Галя попыталась вскочить, но ноги от долгого сидения будто одеревенели.

— Тс-с! — сказал Гера, приложив палец к губам.

Да, это был он. Но тут в дверном проеме появился еще один парень. А за ним — еще один. И какая-то девчонка… Сколько их?

— Тс-с! — повторил Гера и огляделся, изучая обстановку.

Второй этаж. Дверь в палату № 8 чуть приоткрыта. Снежана задержалась в коридоре, оглядываясь на Драгурова. У окна на столике горела лампа, под ней раскрытый журнал, телефон. В самой палате было темно.

— Пришли? — проскрипел чей-то голос. — Не зажигайте свет, может, они еще где-то рядом. Стоят во дворе и наблюдают.

— Мы никого не видели, — сказал Владислав. Все было так странно — этот голос откуда-то из угла, тошнотворный запах лекарств, напомнивший вдруг посещение квартиры Белостокова, вспыхнувшая в темноте спичка, озарившая старческое лицо, изъеденное морщинами, — что Владислав перешел на шепот, словно боялся вспугнуть собственную тень, оставшуюся в коридоре: — Вы кто? И какого черта все это значит?

— Погоди! Я сама. — Снежана вышла вперед и приблизилась к старику в пижаме, забившемуся в углу. — Вы меня узнаете? Я приходила к деду.

— Говорите громче, — ответил тот. — Я плохо слышу.

— Я внучка Караджанова, — почти крикнула ему в ухо Снежана. — Это вы мне недавно звонили?

— Я, я! — закивал старик. — Не кричите. Я вас нормально слышу. Говорите тише, они могут услышать.

Драгуров отвернулся, процедив сквозь зубы:

— Старый идиот! По-моему, он просто маразматик. Развлекается от бессонницы.

— А где дед? Сосед ваш где? — продолжала допытываться Снежана.

Драгуров наконец-то нащупал на стене выключатель, щелкнул, и лампа дневного освещения под потолком замигала. Сумасшедший старик закрыл лицо ладонями, начал раскачиваться, как одинокий тростник под сильным ветром, вперед-назад и захныкал:

— Зачем? Зачем? Выключите!

Прежде чем снова погасить свет, Владислав разглядел две пустые кровати со смятыми одеялами, пару тумбочек, несколько книг и кувшин с водой. Из-под кровати тянуло испражнениями: наверное, ночные горшки выносили раз в день.

— Довольно убогая лечебница, — проворчал Драгу-ров. — Ты что же, не могла поместить дедушку в более приличное заведение?

— Он сам выбрал эту, — резко ответила Снежана, — А где дед?

Владислав услышал какой-то звук, будто выбивали половик, и догадался, что Снежана трясет старика, надеясь услышать от него вразумительный ответ.

— Где он? Где? — повторяла Снежана, пока Владислав не остановил ее и не оттащил в сторону.