Анна Литвиновы - Наш маленький Грааль
– Все равно не поняла, – покачала головой Ася. – Я ничего доставлять не просила.
– У-у! – радостно провозгласил Никитка.
Бесстрашно потянулся к незнакомому дяде и начал сосредоточенно терзать эмблему ладошками, если хоть где-то нитки ослабли, точно оторвет.
– Никитос, прекрати, – строго велела Ася.
– Да пусть, – беззаботно отмахнулся мужчина. – Оно казенное. – И протянул Асе какой-то бланк: – Распишитесь.
– За что?
– Сейчас принесу – увидите. У нас правило: по морозу заказ не тащить, сначала убедиться, что адресат дома.
– Не буду я расписываться непонятно за что! – совсем уж рассердилась Ася.
Эмблему службы доставки нарисовать несложно. Любой свидетель Иеговы такой может обзавестись. А также цыган и прочий сектант, из тех, что ходят по квартирам, опаивают людей дурманом и крадут сбережения с драгоценностями.
– Буду через три минуты, – тем временем предупредил мужик.
И пошагал к лифту. Ася же, дождавшись, пока двери за ним захлопнутся, ворвалась в квартиру, щелкнула замком и немедленно позвонила на мобильник Мишке:
– Извини, что отвлекаю. Ко мне тут курьер пришел… Ты что-нибудь заказывал?
– Господи, Ася! – раздраженно ответил муж. – Вечно ты с какими-то глупостями. Ничего я не заказывал. Еще вопросы будут?
– Да нет у меня к тебе вопросов! – обиженно пробурчала она, правда, только после того, как вернула трубку на рычаг.
А в дверь тем временем уже звонили.
Ася вместе с Никиткой выглянули в глазок.
– Дя-дя! – весело сообщил ребенок.
Он совсем не выглядел испуганным. А интуиция у Никитки, несмотря на юный возраст, исключительная. И вряд ли ему бы понравился сектант или иной лиходей.
Руководствуясь этой во многом иррациональной логикой Ася и распахнула дверь. И тут же недоуменно выдохнула:
– Ой!
Отступила на шаг назад. Изумленно захлопала глазами. А Никитка, все еще у нее на руках, издал восторженный клич.
…И было чем восторгаться. Потому что в этот раз мужчина пришел не один – его сопровождали еще двое, в таких же куртках с эмблемами службы доставки. Но только лиц курьеров практически не было видно, потому что каждый из них держал по огромному букету. Первый – сумасшедшее количество роз, красных, белых, розовых, числом явно больше ста. У второго в руках нежно сплелись светло-желтые лилии вперемешку с ирисами. А третий и вовсе сгибался под тяжестью массивной корзины, в которой в веселом художественном беспорядке золотились и ромашки, и петунии, и нарциссы, и бархатцы…
Ася никогда прежде не видела такой красоты. Фантастика. Просто слов нет.
– Поставить тут? Или занести? Говорите быстрее, тяжело ведь… – молвил первый курьер.
– Да… нет… то есть заносите, – растерялась Ася. И запоздало крикнула в спину вошедшим мужчинам. – А от кого это?
Но вопрос явно был лишним. Она уверена: цветы прислал Мишка! Он наконец понял, как ей нужна его забота. Его внимание и его цветы. И, конечно, его любовь.
Огромное спасибо дедовой чаше, что она помогла ему это осознать!
– Вот конверт. – Курьер с облегчением опустил свой букетище на кухонный стол и теперь потирал затекшие руки.
Конверт оказался красивым, плотным. Ася поспешно вытащила из него сложенный вдвое листок дорогой бумаги. На нем от руки было выведено: « Ты самая лучшая на свете ».
Она прекрасно помнила эти слова. Их когда-то давно, еще до свадьбы, говорил ей Мишка. Странно только, что сейчас записка написана совсем не его почерком…
В тот же день. Макс
Вечерние тренировки с Михалычем – это просто кошмар. Максов тренер и с утра-то сдержанностью не отличается, а уж к ночи, когда устанет, превращается в настоящего монстра, Фредди Крюгер отдыхает. «Где мозги потерял?» – самый невинный его вопрос. А «шевели лыжами, паралитик» – самое благожелательное требование. Просто перед людьми неудобно, потому что вечерами они тренируются в Академии тенниса «Натали», это модное дорогое место, на смежных кортах постоянно играют симпатичные девчонки, и ловить их сочувственные взгляды Максу отнюдь не в кайф.
Но с тренером не поспоришь, это один из первейших законов тенниса.
А сегодня Михалыч просто себя превзошел. И подает-то его ученик «хуже рахита», и на задней линии «представляет жалкое зрелище». Чес-слово, хочется не на игре сосредоточиться, а вкорячить ему ракеткой по башке со всей дури. Макс, конечно, не Макаренко, в педагогику врубается мало, но, по уму, с таким учителем проще офигеть, чем начать турниры выигрывать. Вон на галерее, что опоясывает разделенные сетками корты, какие-то дядьки скопились и глазеют на их игру, будто в цирк приперлись. А че, бесплатное развлечение. Весь вечер на арене жалкий клоун Максим Шадурин…
А уж когда Макс свою подачу проиграл, Михалыч и вовсе разразился сокрушительным монологом. На тему, что с таким теннисом надо не о взрослом рейтинге мечтать, а тренировать в подмосковном доме отдыха нетребовательных пенсионеров.
И где, спрашивается, то чудо, о котором Макс вчера попросил дедову чашу? Его подачу, конечно, здесь никто не измеряет, но и без автоматики видно: даже и ста семидесяти километров в час не набегает, меньше, чем у иных девчонок. Не говоря уже о чемпионских двухстах пятидесяти…
В общем, Макс едва дотерпел, пока большие часы, что прилеплены у основания галереи, не показали: время тренировки истекло. Облегченно отшвырнул ракетку. Устало раскинулся на стуле.
– Все очень плохо, Макс, – подытожил тренер. – Придется, видно, с фьючерса в Новосибирске сниматься. Лететь далеко, только зря на билеты потратимся.
Ага, щаз.
– Не хотите лететь – полечу сам, – пожал плечами Макс.
Надоело.
– Ну и вылетишь в первом круге, – ледяным тоном предрек тренер.
И, не прощаясь, двинул прочь с корта.
Но у самого выхода притормозил, потому что навстречу ему шли те самые дядьки, которых Макс давеча видел на галерее. Они что, играть пришли? Поздновато. Макс с тренером в целях экономии и так арендуют самое позднее время, с двадцати трех до полуночи. Да к тому же у дядек нет ни ракеток, ни теннисных сумок. Впрочем, мало ли.
Макс начал поспешно собираться. Не хватало, чтобы на него еще администратор наорал, что он на корте сверх оплаченного времени околачивается.
И вдруг услышал:
– Максим! Подойди, пожалуйста, сюда.
Голос был Михалычев. И звучал – вот удивительно! – не просто ласково, а даже искательно. Какая муха его укусила?
Макс подвалил. С любопытством уставился на трех вошедших на корт дядек. Двое незнакомы ему абсолютно, а вот третьего он, кажется, где-то видел.
Этот, смутно знакомый, ему и подмигнул. Заговорщицки, будто старому приятелю. И панибратски поздоровался:
– Привет, Макс.
– Привет, – автоматически ответил Шадурин. И тут же поправился: – То есть здравствуйте.
А Михалыч поспешно представил:
– Это, Максим, если не знаешь, Станислав Андреевич Мерзлов.
Мерзлов? Сам Мерзлов?! Тот самый теннисный тренер, круче которого только Тарпищев?
Но почему бы и нет? Они ведь не в казино встретились! Почему бы Мерзлову не заглянуть в теннисную академию «Натали»? Только что ж за непруха?! Почему он пришел именно сегодня, когда Макс совсем не в лучшей форме? Что за позорную игру он ему показал?! Как назло, и подача не шла, и на задней линии жалкое зрелище…
Макс потупился.
– За игру свою устыдился? – проницательно поинтересовался Мерзлов.
Шадурин опустил голову еще ниже.
– Да уж… – задумчиво произнес великий тренер. – Смотрелся ты и правда неважно. Но я тебе могу шанс дать. Только один. Зато, если повезет, сразу реабилитируешься. Или проиграешь, это уж как получится.
– А чё делать надо? – встрепенулся Макс.
– Зря ты ракетку убрал, – откликнулся Мерзлов. – Ну-ка, достань ее. Вернись на корт и подай. Один раз. Для меня.
Михалыч, гад, только хмыкнул.
– Подай-подай, – повторил Мерзлов. И подчеркнул: – Один мяч. Единственный.
Макс покорно достал ракетку – и единственный, как просил знаменитый тренер, мяч. Обошел корт. Встал на задней линии – в любимом правом углу, оттуда ему подавать почему-то удавалось лучше, чем из левого. Рука с ракеткой, кажется, дрожала. Коленки тоже самым позорным образом тряслись. Сейчас точно будет аут. Или сетка. Или он попадет, но ударит, как любитель, который бьет не для того, чтобы задавить противника, а просто чтоб не промахнуться…
– У тебя все получится, Макс, – спокойно произнес Мерзлов.
А у Шадурина перед глазами вдруг мелькнула дедова чаша. Стоящая на своем законном месте, в гостиной, в серванте. В комнате, как он увидел, абсолютно темно, а бока чаши светятся ослепительным, космически синим светом.
