Эдуард Тополь - Лобное место. Роман с будущим
Кажется, Алена стала меня понимать если не с полуслова, то с двух слов. Взяв номерки, она встала и, хмельно покачнувшись, пошла из ресторана. Я видел, какими взглядами смотрели на ее плывущие бедра эти два типа за соседним столом. Впрочем, не только они. Просиди мы тут еще десять минут, Вахтанг Кикабидзе в «Мимино» возглашал бы уже совсем другое женское имя…
Тут Лариса принесла новый графинчик с водкой, поставила на наш столик. Я аккуратно подсунул под этот графинчик красную десятку с портретом Ленина и вопросительно посмотрел Ларисе в глаза. Она утвердительно кивнула.
– Пойду позвоню, пока девушки нет, – сказал я громко и направился к выходу. По дороге, скосив глаза, заметил, как оба эти гэбиста посмотрели сначала на меня, а потом на наш столик. Но нетронутые шашлыки и – самое главное – полный графинчик с водкой их успокоили: кто же сбежит от водки и шашлыков?
Выйдя из ресторана, я бегом припустил с четвертого этажа на первый, едва не сбив по дороге Гусмана и Ибрагимбекова, которые вышли из Белого зала на втором этаже и поднимались в ресторан. Конечно, я должен был, просто обязан был сказать им, что в качестве компенсации за «девушку, которую увел из стойла» угощаю их водкой и шашлыками, оставленными за нашим столиком. Но я так спешил, что не сделал этого, о чем сожалею до сих пор…
Алена с двумя китайскими плащами в руках стояла у выхода на Васильевскую улицу.
– Нет, не сюда! – Я схватил ее за руку и потащил налево, к боковой двери из Дома кино.
Даже если эти гэбэшники спустятся за нами вдогонку, они первым делом выскочат на Васильевскую. А мы – коридором, мимо кабинета директора Дома кино – вышли к парадному входу Дома и оказались на Второй Брестской. По ней, от Белорусского вокзала вниз к Садовому кольцу, даже тогда, в тысяча девятьсот шестьдесят восьмом, катил поток машин. Я поднял руку, но как ни странно, ни один частник не остановился. Видимо, у них в шестьдесят восьмом это было не принято. Мне, однако, некогда было ждать такси, эти гэбэшники могли выскочить за нами в любую минуту. С поднятой рукой я сошел с тротуара на мостовую, преградил дорогу белой «Волге» с красным санитарным крестом на верхнем, на крыше, фонаре и, даже не спрашивая молодого водителя, распахнул заднюю дверцу.
– Алена, садитесь!
– Куда?! – заорал на меня водитель, удивительно похожий на кота Матроскина из мультфильма про Простоквашино.
– Десять рублей! – и я вслед за Аленой сел в машину. – Быстро на Новокузнецкую, двадцать семь!
– Ну, другое дело… – При словах «десять рублей» хамство водителя сняло как рукой и он тронул машину.
Когда с Васильевской мы сворачивали на Фучика, я оглянулся и увидел, как из Дома кино выскочили два гэбиста и стали растерянно озираться по сторонам.
12
Новокузнецкая улица и в наше время, в две тысячи четырнадцатом, выглядит не по-московски тихой и провинциальной. Хотя если знать, что она была главной улицей в Кузнецкой слободе, изначально здесь жили не самые тихие люди. Днем они ковали кольчуги, сабли, серпы и подковы, а к ночи прикладывались к медам и брагам. Позже, в XVII–XIX веках, тут появились богатые особняки Целибеевых, Бахрушиных и Татищевых, доходный дом Брокша, а в советское время, после ликвидации буржуев, один из них, дом Бахрушиных супротив деревянного храма Спаса Преображения на Болвановке, заняла Прокуратура Москвы. Позже, после ликвидации ликвидаторов, то есть в наше время, в особняке Бачуриной у станции метро «Павелецкая» находился «Дом приемов ЛогоВАЗа» Бориса Березовского. Если бы сейчас, в шестьдесят восьмом, я рассказал ему, полунищему двадцатидвухлетнему выпускнику Лесотехнического института, про его фантастический взлет и страшную гибель, он бы счел это бредом сумасшедшего…
Но пока у «Павелецкой» никакого «ЛогоВАЗа» не было, зато была трамвайная остановка и большой цветочный киоск. Вдохновленный десятью рублями, водитель «Матроскин» оглушительно рявкнул санитарным ревуном, сделал крутой левый и поперек затормозившего встречного движения лихо пересек Садовое кольцо из левого ряда прямо к станции метро.
– А? Как я их?! – сказал он хвастливо.
– Класс! Останови у цветочного… – и я выскочил у цветочного киоска.
В киоске было по-осеннему негусто, только какие-то явно несвежие хризантемы и поникшие кладбищенские гладиолусы. Но в углу стояло целое ведро замечательных алых «бархатных» роз.
– Розы почем? – спросил я у пожилой продавщицы, читавшей какой-то журнал.
– Двадцать пять, – бросила она, не отрывая глаз от журнала.
– Двадцать пять чего?
– Копеек…
– Копеек? – изумился я, еще не привыкший к мизерным советским ценам.
Но продавщица поняла меня наоборот.
– Так ить крымские! Бархатные! – и подняла на меня насмешливые глаза: – А ты чо хотел? По пять копеек?
– Мне всё ведро!
– Чи-и-иво? – изумилась теперь она.
– Все розы, пожалуйста.
– Их двадцать штук!.. – Она все еще не двигалась со своего стульчика.
– Замечательно! – Я достал деньги и отсчитал пять новеньких рублей.
Только убедившись, что я действительно заплачу такие деньги, она принужденно вздохнула, корешком вверх отложила журнал на прилавок (это оказался роман-газета «Из тупика» Валентина Пикуля), встала, сделала три шага к ведру с розами, нагнулась, оттопырив пудовый зад и показав под юбкой край лиловых рейтуз с начесом, и вытащила из ведра все алое облако роз на длинных мокрых стеблях.
– Заверните в целлофан, – попросил я.
– Цело – что? – переспросила она, и я испугался – а был ли в то время целлофан?
Но оказалось: это она проявила свое классовое ко мне презрение, почерпнутое из советской литературы.
– И в «Правде» будешь хорош!..
Розы, закатанные во вчерашнюю «Правду», были прекрасны, невзирая на правдинские заголовки про подъем животноводства в СССР и борьбу за свободу в Африке.
– Это мне? – изумилась Алена, когда я с цветами вернулся в машину.
Я запоздало подумал, что надо было и для нее вытащить из букета хоть одну розу. Но не разворачивать же теперь весь букет!
– Извини, это наш пропуск в прокуратуру, – сказал я ей и добавил водителю: – Быстрее, поехали!
– В прокуратуру? – переспросила Алена. – Мы идем в прокуратуру?
– Ну, да! Ты же хочешь увидеть Акимову, – странно органичным образом я вдруг перешел с ней на «ты». – Акимова – следователь Московской прокуратуры. Это здесь, пошли!
Наша машина уже стояла перед красивым двухэтажным особняком с ярко-зеленым фасадом с белыми колоннами и белыми оконными рамами. Держа перед собой алый букет, как знамя, мы вошли в прокуратуру, и я в растерянности остановился – тут не было ни вахтеров, ни охранников, только Леонид Ильич Брежнев с тремя медалями Героя Соцтруда на пиджаке смотрел на нас с большого настенного панно и высокая старая уборщица в сером халате возюкала по полу половой тряпкой, накинутой на швабру с деревянной ручкой.
– Вы к кому? – спросила она, увидев мое замешательство.
– К Акимовой, – ответил я и добавил заранее приготовленное: – Из Генпрокуратуры.
– Акимова на втором этаже, – уборщица кивнула на широкую парадную лестницу со старинными деревянными перилами, загнутыми в окончаниях в толстые «бараньи рога».
И мы беспрепятственно прошли к этой лестнице, а уборщица половой тряпкой затерла наши следы на мраморном полу с красивым, но уже полустертым дореволюционным орнаментом.
Поднимаясь по бордовой лестничной дорожке, я вдруг подумал: а действительно, зачем охранники, если им и так принадлежит вся страна? Это у нас после разгула бандитизма в лихие девяностые половина самого работоспособного мужского населения насиживает себе геморрой у входов всех государственных и негосударственных учреждений, магазинов, больниц и даже в подъездах старых хрущевок. А в СССР с массовым бандитизмом было покончено еще в лихие тридцатые, а все открытые диссиденты и противники советской власти стеклись сегодня в Серебрянический переулок, и их оказалось не больше двух сотен на всю Москву – ну кому они физически опасны? Впрочем, даже если в этой прокуратуре есть вахтер, который сейчас отошел в сортир, разве он не впустил бы нас с таким букетом старшему следователю, советнику юстиции Людмиле Акимовой лично от генерального прокурора страны?!
По коридору на втором этаже торопливо, с видом особой государственной важности на челе, шли в обоих направлениях сотрудники прокуратуры в темно-лиловых, как рейтузы у цветочницы, мундирах. Но даже они не могли сдержать улыбок при виде нашего могучего алого букета и тормозили, выжидая, в какой кабинет мы зайдем. А мы нашли дверь с табличкой «Ст. следователь АКИМОВА Л.А.», и только тут я сообразил, что, наверное, Серега Акимов тоже сунулся сюда сегодня утром, за что и был тут же выброшен из сегодняшнего дня в 2014 год. Интересно, это произошло, когда он уже вошел к своей бабушке или только подходил к двери ее кабинета? Но мы не приходились ей никакими родственниками, и я с демонстративной уверенностью распахнул эту дверь.
