Данилова Анна - Тайная любовь Копперфильда
— Скажите, Лариса, вы общаетесь по телефону с вашим отцом?
— Сейчас — редко. Я понимаю, что ему в настоящее время не до меня. Думаю также, что он испытывает стыд передо мной за то, что мы разорены. Я хотя и считаю, что ему нечего стыдиться, что такое может случиться с каждым, все равно чувствую, что он как бы закрылся в своей раковине, обдумывает, как ему выкарабкаться из кризиса.
— Когда он бывал в Москве, где обычно назначал встречи друзьям, партнерам?
— Какой неожиданный вопрос… Он любит бывать в ресторане «Карамазофф».
— И вы там тоже бывали?
— Ну конечно! А что?
— Ваш отец был знаком с Александром Сыровым?
— С Сашей-то? Ну да, конечно!
— Вы не знаете, какие общие дела их связывали?
— Конечно, знаю! Это же я познакомила папу с Сашей. У него были проблемы с ноутбуком, он спросил меня, нет ли у меня хорошего мастера, вот так я их и познакомила.
— Сколько раз они встречались?
— О, понятия не имею! После того как я дала папе его телефон, они уже могли обходиться и без меня. Но при чем здесь мой папа?
— Лариса, пожалуйста, вспомните, где и при каких обстоятельствах вы познакомились с Надеждой Треповой.
— Что-то я не понимаю… Я же вам только что все рассказала. В чем дело?
— Вы сказали, что Надя выбрала ваше лицо… Это понятно. Но где она могла его выбрать? Где она вас прежде видела?
— Нигде. Она заметила меня на улице, неподалеку от моего дома. Мы с ней почти столкнулись возле подъезда. Она взглянула на меня пристально, что-то сказала, я не разобрала, но почему-то подумала, что у меня лицо испачкано или что-нибудь в этом роде… Спросила ее, что с моим лицом, и вот тогда она ответила мне, что у меня прекрасное лицо и что она хотела бы повнимательнее его рассмотреть. Согласитесь, у нормального человека и реакция должна была быть нормальной. Вот и я… возмутилась, сказала ей какую-то грубость… И тогда она мягко так, извиняющимся голосом, объяснила, что она художница… Ну и все такое. Вот так мы и познакомились. Я пригласила ее домой.
— Что, вот так, прямо с улицы?
— Нет-нет, для начала она убедила меня в том, что действительно художница. Она показала мне какой-то документ, что она член Союза художников, кажется. Потом открыла папку, которая была у нее в руках, там были эскизы иллюстраций к этому же роману… Она сказала, что искала женское лицо…
— Ясно.
— А кто-нибудь из ваших знакомых ее видел?
— Нет. Может, Лена видела, но только мельком… Значит, это она, Надя, увела у меня жениха? — спросила Лариса с горечью. — Вот бы никогда не подумала… Я-то была уверена, что он встретился со своей новой пассией в Ницце… Ну да, мы с Леной так и предполагали.
— Почему в Ницце?
— Да потому, что он каждый год туда ездит отдыхать один… А в этом году так получилось, что он практически сразу же по возвращении объявил мне о том, что между нами все кончено. Нет, он из вежливости побыл со мной немного, а потом все равно бросил… Так и сказал мне, что нам надо расстаться… Почему в Ницце, спрашиваете?.. — Она задумалась, пытаясь вспомнить что-то. — Знаете, между прочим, он сам рассказал мне, что встретился в Ницце с одной своей хорошей знакомой, Земцовой… Я еще тогда удивилась, что надо же так умудриться, встретиться в Ницце… Он еще посмеялся и сказал, что я стихами заговорила.
— Но это чистая правда, они с Земцовой действительно встретились там случайно, остановились в одном отеле…
— Знаете, все это теперь не имеет никакого смысла. Земцова ли, Надя… какая разница, если он меня бросил. Понимаете: меня бросили! Нет, Левин, вам этого не понять…
И Лариса разрыдалась.
25
— Ты зачем здесь? Сказал же, что тебе нельзя! Ты рисковал! А меня сейчас куда везешь?
Еще полчаса тому назад Надя покупала молоко в булочной. Вышла, и тотчас рядом с ней притормозил автомобиль. Увидев знакомое лицо, она испытала облегчение. Все-таки это лучше, чем оказаться в лапах тех, других.
— Садись, — сказал мужчина, и Надя покорно села. На заднем сиденье, за тонированными стеклами ее никто не увидит.
— Что с твоим лицом? — спросил мужчина. Половину его собственного закрывали черные очки. Бледные худые пальцы крепко держали руль.
— Ко мне приходили.
— Кто?
— Думаю, что те же, что в свое время испортили лицо тебе.
— Ты запомнила их?
— А ты не хочешь спросить, что им от меня было нужно?
— Догадываюсь. Пытались узнать, была ли ты в Ницце и что знаешь.
— Да.
— И что?
— Сказала, что понятия не имею, где вообще находится Ницца, и что Сырова сто лет не видела. Сказала, что только недавно узнала, что его убили.
— Странно, почему они к тебе вообще пришли.
— Вероятно, откуда-то узнали, что мы с ним дружили, встречались, что он был в меня влюблен, искал мне работу. Я испугалась, между прочим.
— А я говорил тебе, чтобы ты оставалась. Знал, что так и будет. Что они не станут бездействовать. Рано или поздно они через своих людей в прокуратуре выяснят, что это именно ты была там…
— Странно, что они этого еще до сих пор не выяснили.
— Это твое счастье, Надя. Если бы выяснили, мы бы с тобой сейчас не разговаривали.
— Ты зачем приехал?
— Не за «чем», а за «кем». За тобой. Разве не понятно? Думаешь, я сижу сложа руки и ничего не предпринимаю, чтобы защитить тебя? Но пойми, это становится очень трудно. Твоя поездка в Ниццу осталась бы тайной, да просто никому бы не было дела до этого, если бы не эти две смерти.
— Они сами виноваты.
— Ты жестокая, Надя.
— Я говорила Саше, что нужно остановиться, что это опасно, что надо рвать когти. А он все ждал какого-то вызова, чтобы оформить долгосрочную визу. И вообще в последнее время он стал каким-то странным. Летел он, понимаешь? Перестал чувствовать опасность, как будто бы потерял чувствительность… Знаешь, когда заморозят десну, ты касаешься ее языком, вот знаешь, что она есть, а ты ее не чувствуешь… Вот так и он.
— Да он вор, твой Саша. Я уже сто раз пожалел, что связался с ним. Был бы на его месте другой, сработал бы чисто и исчез, понимаешь? Получил свое и растворился бы где-нибудь в Европе или Африке! И с деньгами остался бы, и живой. А Сыров… Да, согласен, он мне здорово помог, нет слов. Но надо было вовремя остановиться, а он не смог… А Аркадий? Ну не дурак! Позвонили и пригласили на корпоратив, пообещали тысячу баксов, и он все бросил и заказал билет в Москву.
— Аркадий… Если бы я знала, что это за человек, ни за что не согласилась бы на эту авантюру…
— Да он обычный человек, Надя, каких тысячи. Хоть о покойниках и нехорошо говорить плохо, но простота, она, знаешь, хуже воровства! Вот скажи, ты бы согласилась, если бы тебе предложили деньги просто так, ни за что? Вернее, за самую малость — поставить подписи на пачке с документами?
— Что за вопрос?! Конечно, нет!
— А он соглашался. Причем неоднократно. Жил человек одним днем, не задумываясь…
— Ну почему не задумываясь? Мы с ним говорили на эту тему. Он рассказал мне, как было дело первый раз, несколько лет тому назад, когда ему, актеру, веселящему публику на одном из банкетов, устроенных небезызвестными нам людьми, предложили заработать тысячу долларов за то, чтобы он стал владельцем одной маленькой фирмы-однодневки. Он был тогда трезв как стеклышко, он вообще, когда работал, не пил. И тем не менее сразу согласился. Он сказал мне, что деньги ему были тогда нужны позарез. У него в Питере не то дочь, не то внучка живет, и он, одинокий в общем-то человек, просто считал своим долгом заботиться о ком-то, чтобы у него было ощущение неодиночества, семьи. Зарабатывая в театре сущие копейки, он тем не менее всегда умудрялся что-то посылать в Петербург. А тут вдруг такое предложение! Понятное дело, что его предупредили, чтобы он молчал, чтобы вообще забыл, что он — владелец фирмы. Объяснили на пальцах, что на счетах этой фирмы могут оказаться крупные деньги и что если он запустит туда руку… Словом, он все понял, а впоследствии делом и молчанием доказал, что ему можно доверять. Я уже потом сообразила, почему они выбрали именно его… Он — человек выездной, бывает за границей, в Европе. Часто гастролирует во Франции, а там и до Швейцарии недалеко… Я только не совсем поняла, как они-то, эти люди, обезопасили себя на случай смерти Тришкина?
— Здесь все очень просто. Завещание было оформлено таким образом, что в случае смерти Тришкина все средства переходили к его же нанимателям, думаю, в равных долях. Причем, полагаю, его успели предупредить, что в случае, если ему вдруг вздумается переписать свое завещание (а сделать это можно сколько угодно раз), то ему не поздоровится. Что, в принципе, за это можно поплатиться жизнью!
— Да по нему видно было, что он никогда в жизни на такое не решится. И что он спит и видит, когда его снова пригласят, попросят поставить свои подписи… Да он жил этими подачками и очень надеялся, что никаких дурных последствий не будет. Как ты узнал, что деньги, которые отобрали у тебя, перевели на счета Тришкина?
