Юлия Винер - Красный Адамант
Но вопрос денег по-прежнему стоит на повестке дня, и я намерен до конца ей все разжевать, чтобы поняла наконец, какую выдумала бредятину. И говорю:
— Ну, ладно. Предположим, я позволю тебе выйти замуж. (Тут она немного улыбнулась, но смолчала.) И даже в Лондон уехать. И дам пару сот долларов на Кипр. (Спасибо, папаня, говорит.) И предположим, все мы согласимся уехать. Но все же скажи мне, на какие деньги ты будешь нас переселять? Хотя учти, лично я категорически против и не сдвинусь с места.
Она как сидела рядом на кровати, так и уткнула мне голову в грудь.
— Папа, — говорит мне прямо в пижаму и, слышу, со слезами, — я знаю, ты ко мне не так хорошо относишься и считаешь, что я гадюка неблагодарная. А мне не будет счастья, если я вас тут брошу. И Азам то же думает про своих. Мы не можем вас бросить.
Тут уж и я чуть слезку не пустил, спасибо, ей не видно. Глажу ее по голове и говорю:
— Да где же не отношусь, чего выдумываешь. А что мы с тобой цапаемся, не обращай внимания. Я тебе по молодости прощаю.
Она подняла голову, смахнула слезы и говорит:
— Правда? Я так рада.
— И я, — говорю, — рад.
— Я тебя обниму?
— Обними, — говорю.
Пообнимала она меня, а я ее снова по голове погладил, но обнимать не стал, слишком много на ней голизны. Потом отпустила и опять села напротив.
— Папа, — говорит (папаней звать перестала!), — ты себе не представляешь, как я его люблю! Ты не представляешь… — и даже кулаки стиснула.
— Ладно, — говорю, — ладно.
Меня от всего этого немного корежить начало.
— Нет, ты не представляешь, какой это человек! Он такой… такой… таких больше нет на свете!
— Ну ладно, ладно, — говорю, потому что ей в этот момент разумного слова не втолковать.
— И ты не должен отказываться, потому что мне счастье только с ним, а здесь никак нельзя, замучат, а там я сама замучаюсь за вас, какое же это будет счастье, и ты должен согласиться, и мама, потому что…
Мне стало совсем не по себе. Столько чувств, и это от дочери Галки, от которой кто бы мог ожидать. К тому же и притомился порядком, и травма разбаливается все сильней. Хотелось бы проявить деликатность, но она никак не принимает во внимание, что у меня все еще слабость, и дальше продолжает меня убеждать на ту же тему. Пришлось перебить:
— Галочка, принеси стакан воды, лекарство приму.
Она крикнула:
— Азам, пожалуйста, принеси отцу водички! — И начала было продолжать, но спохватилась наконец: — Ты не устал, папа?
— Есть немного, — отвечаю.
Азам принес воды, я проглотил перкосетину и говорю им:
— Все, друзья, на сегодня серьезные разговоры придется закончить. Я буду отдыхать. А ты, дочка, подумай, какой я тебе вопрос задал, что вы на эту тему думаете делать.
Галина поднялась с кровати, взяла своего Азама за руку и говорит:
— Сейчас уйдем. А на эту тему мы уже всё обдумали и знаем как. Азам всё выяснил и просчитал. Ты отдыхай, а мы попозже зайдем, и он тебе объяснит все детали.
— Какие детали, о чем ты говоришь?
— Ну, папа, понятно же о чем. О твоих камешках.
6Так разволновался, что первый перкосет подействовал слабо. Даже боль мало смягчил, тем более нервы. Пришлось принять еще таблетку, только тогда создалось нужное настроение.
Я еще раньше описывал, какое это прекрасное лекарство, как оно поворачивает тебя лицом в положительную сторону. Правда, последнее время начинаю замечать, что действует слабее и приходится увеличивать дозу.
Действие перкосета такое, что неприятности отходят на задний план, а голова остается ясная, но мысли направлять не надо, о чем само думается, о том и думаешь. Организм сам знает, что ему нужно, и в данный момент не позволяет мне рассматривать волнующие меня темы. Лежу, прикрыл глаза и наблюдаю внутри себя, как постепенно сокращается боль.
Наглядно вижу, вот тлеет черно-красный очаг в бедре, иногда посылает языки в разные стороны, и малые очажки в шее и между лопатками, и вот они начинают бледнеть, слабеть, уменьшаться в размерах. Боль не то чтобы проходит, а как будто утекает куда-то в дальний конец длинного туннеля и уже почти не болит, а только нудит. Не проходит, сидит там, но на расстоянии кажется маленькой и нестрашной.
Меня боль вообще давно уже не пугает. Это моя старая не скажу приятельница, но близкая знакомая.
В принципе я считаю, что боль — это исключительно ценное изобретение природы, автоматом предупреждающее нас, что в организме что-то не в порядке. Как что нарушилось, подпортилось, малейшая угроза — палец чуть поцарапаешь, и уже больно. Сразу зажигается красный сигнал. Хотя, казалось бы, что такое царапина на пальце, большое дело, но живое устройство очень себя оберегает. А вдруг из царапины вытечет много драгоценной крови? А вдруг туда заражение какое-нибудь попадет? Так что к сигналам этим нужно прислушиваться. Да и поневоле прислушаешься, природа так устроила, что не прослушаешь, сквозь сон услышишь. Ничто так не привлекает внимания к собственному организму, как боль. Когда она есть, ничего другого вокруг словно и нету.
Но я эти предупреждения слушаю всю почти жизнь, и по чести сказать, порядком надоело. Ну, предупредили раз, предупредили два, три, десять, наконец, может, хватит уже? Уже знаю, усвоил, что есть серьезный непорядок, и знаю какой, полностью отдаю себе отчет. Что толку предупреждать, когда починить нельзя, ни сам организм не может, ни снаружи никто? Но автомат, он и есть автомат, резонов не понимает, надо не надо — шлет сигналы. Чем сам же себе наносит большой вред, поскольку боль для организма — это яд.
Смолоду я эти сигналы очень тяжело переносил. Такие боли иногда бывали, что думал — как же я с этим жизнь проживу? Мне же еще жить и жить, я не вынесу. И вот, пожалуйста, благополучно подхожу к половине века. А говорят, к боли нельзя привыкнуть. Еще как можно! Если бы у меня в молодом возрасте так болело, как я теперь каждое утро просыпаюсь, я бы в панику пришел. И приходил, хотя тогда совсем не каждое утро бывало. А теперь принимаю в порядке вещей и просто делаю зарядку. Поэтому и новую боль от травмы принял относительно спокойно, и если и переживал в начале, то больше от тревоги, какой у меня будет прогноз. А когда понял, что прогноз нормальный, то теперь отношусь без суеты, тем более у меня есть перкосет.
Прежде, когда там жил, хороших средств от боли не было, а только такие, которые разрушают пищеварительный тракт, но я терпел и избегал по возможности, благодаря чему пищеварение сохранил.
У боли, вообще у болезни, есть еще одно положительное качество. Я имею в виду хроническую боль и болезнь, а не такую, которая внезапно и остро. И конечно, не такую, которая приводит к трагическому концу, а как у меня.
Такая болезнь, как у меня, дает человеку совсем другой взгляд на жизнь. Во-первых, лучше других осознаешь, что все там будем, и больше ценишь, пока здесь. Меня в здешней больнице, еще вначале, врач-психолог все расспрашивал, как я страдаю и нет ли у меня суицидных мыслей, все порывался мне объяснить, что это не надо, и почему, и как с этим бороться.
А мне просто смешно было слушать. Я бы сам мог ему сделать терапию на этот счет. Я за жизнь держусь очень крепко и считаю, что это хоть и подпорченный, но исключительно ценный подарок, который один раз случайно дали, но больше не проси. И выбросить его по своей воле мне никогда и в голову не придет. А боль — ну, что же, это и есть конкретная плата за подарок, вернее будет назвать, полуподарок, так уж совсем даром нигде не дают, ни в какой самой сниженной распродаже.
И во-вторых, хотя возможности твои ограниченны по сравнению со здоровыми, но при этом удовольствия от всякой ерунды, какую здоровый принимает как должное и даже недоволен, получаешь гораздо больше.
Верно, что, когда боль есть, ничего другого вокруг словно и нету, но когда она проходит! Да хоть одно то, что временно прошла, уже радость. Мне кажется, от боли, то есть когда ее нет, и всякое удовольствие гораздо острее. А кто совсем не знает боли, тот и удовольствия от жизни получает меньше, но таких людей на свете практически нет.
Вот, скажем, здоровый вкусного чего-нибудь поел — брюхо набил и дальше побежал по делам. А я то же самое съем, и не просто, а прочувствую каждый кусочек.
Я лоскуты свои разноцветные сложу вместе и любуюсь, как цвета красиво сошлись — радость! а другой и не заметит даже.
Или, например, сон. Для здорового сон это просто отдых от усталости. Выспался, вскочил и опять же по делам. А я, когда боли нет, в сон ухожу, как в праздник. И каждая минута засыпания для меня — просто цепочка чистого удовольствия, оттого и шум так меня терзал.
Про секс что и говорить, если его с приятной женщиной поиметь. Но здоровые перебирают, предъявляют требования и создают себе психологические проблемы, а для меня неприятных женщин практически и нет, разве что слишком уж старая либо совсем стерва — хотя и в них имеется свой цимес. (И как же это я только Танечку недооценил, из-за привычки, что ли? вот теперь и кусай локти…)
