Слезы Вселенной - Островская Екатерина
– Кажется, нет, но можно дать ей коньяку.
Светлана Петровна направилась в сторону кухни.
– Вероника, – шепотом обратился к хозяйке Портнягин, – вы догадываетесь, кто это мог сделать?
– Нет, конечно, – ответила Сорина, – да и потом, это же произошло за пределами нашей территории. А на дорогах может твориться все что угодно.
– Да, – согласился продюсер. – У меня как раз сценарий на рассмотрении лежит – там сотрудник ГИБДД оказался вампиром… Я, правда, еще не до конца его прочитал.
В фойе вернулась начинающая актриса.
– Ты как? – обратился к ней Портнягин.
– Очень страшно, – вздохнула девушка, – поехали скорее к тебе.
Появилась Светлана Петровна с подносом, на котором стояли бутылка, стакан и тарелка с закусками.
– Может, тебе коньяку выпить в качестве успокоительного? – предложил продюсер своей подружке.
– Коньяка нет, – сказала Светлана Петровна, – есть виски.
– Сойдет, – махнула рукой девушка.
Она наблюдала, как Светлана Петровна наполнила стакан наполовину, начинающая актриса взяла его, выдохнула и осушила одним глотком. Закусила колбасой и крупной оливкой.
– Я чего так перепугалась,– объяснила девушка,– я же на условном сроке по части второй сто пятьдесят девятой[40]. Любая заморочка – и меня до разбирательства опять на кичу… Неохота, сами понимаете. А можно еще вискарика немножко?
Светлана Петровна, пораженная переменой, внезапно произошедшей с наивной девушкой, посмотрела на хозяйку, и Вероника кивнула:
– Да пусть девочка пьет. Мало ей будет, еще принесем… У Евгения Аркадьевича в комнате для приемов в баре много всякого подобного добра. – Она посмотрела на продюсера: – И вы можете поучаствовать. В крайнем случае, останетесь в комнате для гостей.
Портнягин задумался, а потом мотнул головой:
– Ну раз такое дело, можно и нужно стресс снять.
Глава семнадцатая
В бильярдной был только Сорин. Он сидел перед столом с выпивкой и закусками и улыбался. Вероника подошла к нему, положила рядом с ним пакет со свитером, села напротив, посмотрела на бутылки и на мужа, принюхалась.
– Да не пил, – объяснил Евгений, – разве что с Ничушкиным, когда в карты играли.
– Просто ты веселый. У нас тут такое происходит, а тебя это словно и не касается.
– А меня и не касается. А то, что ментами весь дом забит, так работа у них такая. Скоро уедут, да еще извиняться будут. А я все равно жалобу составлю. Убийство произошло на трассе, а следствие проводят у нас, не давая спать ни хозяевам, ни персоналу, ни вообще посторонним лицам. Кстати, мы с Василием обменялись координатами и скоро будем встречаться.
– С кем? – не поняла Вероника.
– С вице-губернатором, – объяснил Евгений. – Ему, кстати, очень понравилось у нас. Он даже сказал, что надо почаще видеться, можно даже без лишнего ажиотажа, просто семьями.
Сорин поднялся, снял пиджак, надел принесенный женой свитер, погладил себя по груди и животу.
– Теперь не замерзну, – произнес он и тут же продолжил без всякой связи: – У старого, мягко говоря, поэта фамилия Лапников, если ты помнишь. Так вот, я только что, чтобы не откладывать в долгий ящик, решил проверить этого рифмоплета через интернет. Набрал просто – «Лапников». И тут мне вывалили столько Лапниковых, что глаза разбежались. Там и учителя, и футболист какой-то… и поэт – тот самый, что был у нас. И ссылка на историю под названием «Из жизни простого учителя». Вот, послушай.
– Может, потом как-нибудь, – попросила Вероника.
– Потом будет поздно, потому что мы не знаем даже, с кем связались. Потому что это объясняет многое, в том числе и то, что случилось с Романом Курочкиным. Слушай – это недолго.
Евгений Аркадьевич, глядя в монитор своего нового айфона, начал читать:
– Некий десятиклассник, сын известного местного предпринимателя, в далекие девяностые был королем школы. Его боялись, ему подчинялись – и не только школьники. Не потому боялись, что он был качок, а потому, что его отец каждый день выделял своих шестерок, которые на джипах привозили пацана в школу и увозили потом. Но однажды в школе появился новый учитель истории. Было ему лет сорок. Первый урок, который вел новый учитель, пацан решил сорвать, показав, кто в школе хозяин. Мальчик стал бросать в учителя скомканные бумажки и громко материться… Преподаватель подошел к пацану и произнес спокойно и негромко: «Выйдем в коридор и потолкуем, как взрослые люди». Когда вышли, пацан сразу полез в драку, ударил раз, другой. Потом попытался ударить ногой, но все время не попадал. А потом и сам нарвался на тычок в печень. От боли опустился на корточки. После чего учитель обратился к нему: «Слушай сюда, петушара. Сейчас ты звонишь своему папашке-сявке, который вообразил себя бугром. Пусть берет своих пацанов и мчится сюда. Я с ними потолкую… Но о чем бы мы ни договорились, папашка уже попал… Он попал, но с тобой тема другая. С тобой я решу отдельно. И твой родитель будет смотреть на то, что я буду с тобой делать… Возможно, он будет плакать, просить за тебя, будет предлагать бабло, которое у него никто не возьмет, потому что тебе цена две копейки… Времени ему добраться – пятнадцать минут. Опоздает – я начинаю воспитательную работу». Ученик позвонил отцу, после чего учитель забрал у парня мобильный и сам позвонил кому-то. Взял непослушного ученика за ухо и потащил к выходу из школы. Предприниматель опоздал, конечно, – может, он деньги считал или заехал к любовнице, а может, заскочил в налоговую с презентом… Но все же добрался, прихватив с собой пару джипов с бойцами, подскочил к школе, в которой учился сын. Бандиты с достоинством вышли и замерли, потому что увидели человека, которого пригласил учитель. Это был смотрящий за городом вор в законе Полторабатько. Барыга обомлел и даже не взглянул в сторону своего сына, с которым учитель проводил воспитательную работу. Учитель читал нерадивому школьнику поэму Лермонтова «Мцыри»:
Старик! я слышал много раз, Что ты меня от смерти спас — Зачем?.. Угрюм и одинок, Грозой оторванный листок…Предприниматель встал на колени и начал просить прощения у вора, у учителя, у всей образовательной системы.
А учитель продолжал мучить пацана классической поэзией.
…Я никому не мог сказать Священных слов «отец» и «мать»…Предприниматель подошел к учителю и попросил прощения. Учитель был очень добрым человеком, а потому простил, как только дочитал до конца поэму. А еще он попросил следить за сыном, чтобы тот всегда делал уроки, ходил на дополнительные занятия, помогал слабым и знакомился с лучшими образцами поэзии.
– Какой поэзии? – поинтересовался отец шалопая. – Русской?
– А другой и не бывает, – ответил преподаватель истории.
Когда два джипа убыли, прихватив с собой пацана с лицом, опухшим от слез, к учителю подошел Полторабатько и спросил:
– В субботу придешь в баню?… Пить не будем, просто чисто только помоемся. И вообще, я с тобой, брателло, больше в карты играть не сяду – тем более на желания. Но ты мне чисто скажи, почему у тебя такая пруха в картах?
Не прошло и недели, как в школе появился новый компьютерный класс, на который городской отдел народного образования обещал выделить деньги, но все не давал. Тот самый пацан в школе больше не появлялся, потому что его приняли в кадетское училище. Директор школы, которая видела из окна кабинета, как во дворе тусуются страшные люди, и не позвонила в полицию, очень скоро стала заслуженным учителем России. А еще раньше заведующую гороно взяли за хищения, взятки и другие еще более неблаговидные дела.
– Это все? – спросила Вероника.
– Тут еще подпись, – подытожил Сорин. – Если это подпись, конечно. «Нос майора Ковалева». А эту историю я нашел, когда открыл страницу поэта Лапникова с его стихами. Там отзывы, и среди них этот рассказ. К чему он там? А еще какая-то старая баба прислала историю про советского мальчика, своего одноклассника, который написал в сочинении, что Чичиков – положительный герой, а Дубровский – отрицательный, потому что он крепостник и не собирается отпускать крестьян на волю: эксплуатирует их, а еще живет за счет грабежей и разбоев. А вот у Чичикова всего один слуга, к которому он относится не как к рабу, а как к своему другу. Чичиков не совершает ничего противозаконного… И вообще, он бедный, хотя служил в самом коррупционном ведомстве – на таможне. За это мальчика вызывали на педсовет и требовали извинений перед Пушкиным и перед всей великой русской литературой.