На один удар больше - Анна и Сергей Литвиновы

Она тоже сбавила тон, сказала жалобно:

— Пап! Ну ты ведь первый на Митьку внимание обратил! Давай его вернем! Пожалуйста! Я тебе обещаю: мы больше не будем хихикать!

— Нет, Лиза, — ответил твердо. — Я все решил. Дмитрий тебе не подходит. Ни как спарринг. Ни как друг. Я навел справки. Мальчик из сомнительной семьи. Отца нет. Мать — приемная.

— Да ладно! А то я не видела, как ты ей глазки строил!

— Дочка, — снова посуровел. — Выбирай, пожалуйста, выражения.

Но ее понесло:

— Да ты просто самодур! Правильно Костик говорит! Мнишь себя императором, а на самом деле — ты никто!

— Я — отец самой перспективной в России теннисистки, — ответил спокойно.

— Отец? Блин, ты вообще понимаешь, каким должен быть отец?! Любящим! Понимающим! Добрым!

— Я тебя очень люблю, — сказал тихо.

Она проследила за его взглядом — смотрит неотрывно на ее совсем детскую, умилительную фотографию в хрустальной рамке. Сколько Лиза помнила, всегда стояла у отца на столе рядом с компьютером.

— Не меня ты любишь! — закричала. — А мои кубки, все эти «гейм, сет, матч Золотова»! Но что у меня на душе — тебе вообще все равно! Ненавижу!

Схватила любимую отцовскую хрустальную рамочку, шарахнула со всего маха об пол. Хрусталь разлетелся по кабинету дождем осколков.

— Лиза, ты спятила? — взвился отец.

Сама фотокарточка упала к ее ногам.

Девочка нагнулась, схватила, думала разорвать — но взгляд случайно упал на оборотную сторону снимка. А там твердым почерком шесть полустертых букв. Собранных в одно слово: «МОНСТР».

Порыв гнева прошел. Озадаченно спросила:

— Почему монстр? Кто это написал?

Отец поморщился:

— Костик. Хотел новую напечатать, да руки не дошли.

— Я монстр?!

Брат никогда не скрывал: появлению младшей сестрицы не слишком рад, но неужели он ее чудовищем считает?!

— Старшие дети часто ревнуют к малышам, — пожал плечами отец. — Плюс, ты ведь знаешь: у него самого с теннисом не получилось. А у тебя дела идут прекрасно. Косте обидно.

Поднялся. Строго сказал:

— Принеси веник и все здесь убери.

Она не двинулась с места. Тихо сказала:

— Пап. А если я сейчас тебя пошлю? Вместе со всем твоим теннисом?

— Не вопрос, — отозвался спокойно. — С сегодняшнего дня ты свободна. Возвращайся в школу. Ходи на физкультуру. Значки ГТО получай. А на юношеский «Ролан Гаррос» от России поедет кто-то другой. Ты просто дурочка, Лиза.

* * *

Костик до сих пор тосковал по маме. По ее теплой руке на плече перед сном, по сказкам, песням. Вспоминал бесконечно, как машинки с ним терпеливо катала по полу, «рельсы-рельсы, шпалы-шпалы» делала.

Он — как и Лиза — тоже с трех лет проводил много времени на корте. Отец — неистовый фанат тенниса, игрок-любитель, — жил с неизменной целью: вырастить чемпиона. И Костя стал его первым экспериментом.

Мама поначалу отцовские амбициозные планы поддерживала. Возила сына на тренировки. Сидела с малышом на Кубке Кремля и прилагала все силы, чтобы он не умер от скуки во время просмотра долгих взрослых матчей. Но вскоре поняла: папа перебарщивает. И у них с Костиком стало появляться все больше маленьких тайн. Мама шептала ему на ушко, где спрятан футбольный мяч (официально играть можно было только с теннисным). Иногда разрешала, украдкой от отца, пропустить тренировку. Подкармливала вредными для спортсмена, но такими любимыми чипсами.

Косте на самом деле нравился теннис. Как игра, тусовка. Но ему никогда не хотелось стать лучше всех, и когда его друг и вечный соперник в каком-то матче выигрывал, мальчик совсем не расстраивался. Хотя отец настаивал: каждое поражение — это маленькая смерть.

С пяти лет его самого возили играть турниры. Сначала красный мяч, потом оранжевый, зеленый, обычный. Костя когда-то побеждал, когда-то сливал. Папа в таких случаях каждый раз устраивал разборки:

— Почему ты не боролся?

— Я делал все, что мог! — отбивался сын.

— Значит, надо больше тренироваться! Тогда и мочь будешь больше!

И каждый раз после проигрыша наказывал: или по стадиону десять кругов, или тренировка после матча.

Любви к теннису метод никак не добавлял.

Мама тоже пугала отца:

— Ты дождешься! Он взбрыкнет — и вообще на корт больше не выйдет!

Но Костя не хотел расстраивать отца и не взбрыкивал. Терпел. Только лет в восемь сам начал понимать: сколько бы он ни тренировался, все равно найдется тот, кто окажется лучше. С более быстрыми ногами, более стремительной реакцией, более эффективным ударом.

Да и тренер честно сказал:

— Ты будешь хорошо играть. Но Большой шлем тебе вряд ли светит. Да и тысячник тоже.

Отец, кажется, тоже осознал: его мечты и даже искренних стараний сына мало. Нет, он по-прежнему настаивал: две тренировки в день, три раза в неделю ОФП, минимум раз в месяц турниры, — но блеск в его глазах (всегда раньше вспыхивал, если речь о теннисе заходила) потихоньку меркнул.

А когда Костику исполнилось девять, мама сказала: у него скоро появится братик или сестричка.

Мальчик обрадовался:

— Прикольно!

Но мама тяжко вздохнула:

— Ох, Костенька! Тебя и то поздним ребенком называли, а сейчас мне сорок!

— И что? Все равно ты у меня самая красивая и молодая! И мы с папой тебе помогать будем!

Костик и раньше всегда старался: посуду помыть, маме чаю принести в постель. Отец над ним посмеивался: «Женщину нельзя слишком баловать!» Но сейчас — надо отдать должное — тоже стал над мамой квохтать: «Полежи! Отдохни! Погуляй!»

Она действительно очень быстро уставала. Под глазами залегли тени. Дядя Жора — отцовский друг, постоянный партнер по теннисным матчам, а по профессии врач — теперь приходил к ним не только на всякие семейные праздники, но и по несколько раз в неделю.

А отец — при всей своей ненависти к домашнему хозяйству — безропотно занимался уборкой, учился делать котлеты и обустраивал детскую для младенца. Обои ездили выбирать вместе с Костиком. Сыну понравились мишки на синем фоне: уверял, что и девочке, и мальчику хорошо. Но папа, конечно, выбрал свою любимую тему — теннисные мячики и ракетки.

— Нового ребенка тоже заставишь играть? — спросил сын.

Отец убежденно ответил:

— Нет. Он — или она — сам захочет.

Два последних месяца перед рождением нового человечка мама пролежала в больнице. Костик тосковал — детям посещения не разрешались. Хорошо хоть дядя Жора иногда снисходил. Договаривался с коллегой, работавшим в клинике, что папа привезет мальчика в его дежурство, и тот разрешал недолго посидеть в ординаторской. Мама выглядела совсем несчастной, но обещала: скоро вернется с сестричкой (определили уже, что девчонка) и снова, как и раньше, станет