Сокровища Анны Моредо - Александр Юрьевич Прокудин
День выдался жарким, обычным для конца августа, когда во всей Андалузии хорошо только на Коста-дель-Соль, у моря, или в Уэльве, возле океана. Все остальное вокруг кипит и сушится на жарком солнце, не позволяя нормально работать ни голове, ни рукам. Свадьбу по этой причине решили провести не с самого утра, а ближе к вечеру – после службы в честь Святой Моники.
Анну, светящуюся счастьем, одетую в чудесно идущее ей черное платье из традиционного черного андалузского шелка, с приколотой к волосам длинной кружевной мантильей, привел к церкви отец. Его хромающий силуэт и ее, плывущая рядом, тихо и плавно, словно легкая лодка, которую оттолкнули от берега озера в безветренный день, фигура, были видны издалека. Чуть позади этой трогательной пары, смеясь и распевая песни, шли подружки невесты и приглашенные на торжество родственницы и соседки.
Компания жениха, состоящая из его приятелей и родственников, прибыла немногим раньше, и, как и было положено по негласной свадебной традиции, дожидалась невесты у церковного крыльца. Кроме жениха, который должен был встретиться со своим счастьем только у самого алтаря – Раймон Руис был уже внутри.
– Сестренка, ты красивее всех на свете! – немудреным комплиментом подбодрил Анну старший брат Андреас. – Проходимцу Руису повезло сильнее, чем он мог рассчитывать!
Все вокруг рассмеялись – слова Андреаса были необидными, сказанными в шутку. Но Анна все равно волновалась. И без конца то поправляла безупречную прическу, украшенную благоухающим белоснежным флердоранжем, то проверяла, крепко ли держится на гребнях ее свадебная, доставшаяся от матери, мантилья. Заметней Анны переживал только ее отец, все время оглядывающийся по сторонам, будто ждущий откуда-то неприятностей.
За всем этим наблюдала добрая половина города, пришедшая на службу в честь святой Моники и на ожидающееся следом за ним праздничное городское шествие. Паланкины со статуей Богородицы (хоть ее праздник и был совсем недавно, 15-го августа, обойти ее вниманием было немыслимо) и статуей матери Блаженного Августина, а также изваянием его самого, ждали вместе с носильщиками, которым в скором времени нужно были нести их по улицам города. Там же были и музыканты, и танцовщики с танцовщицами, и представители разнообразных ремесленных артелей, и немного туристов, и много других горожан. Все это жило и дышало предчувствием большого общего праздника, который вот-вот должен был начаться.
Наконец на крыльце появился служка и передал от священника приглашение пройти внутрь, чтобы приступить к священному обряду.
Анна обняла брата, взяла за руку отца, на глаза которого тут же появились слезы, и вместе с ним вошла в церковь.
Руис был безупречно красив. Пошить новый костюм за предложенный Антонио срок было невозможно, но одолженная у уже женившегося приятеля пара сидела на нем как влитая. Заодно с ее помощью Руис отдал дань старинным традициям, о которых ему все уши прожужжала тетка.
– В честь верности обязательно нужно надеть что-то синее, Раймон! Не упрямься, – причитала она, повязывая ему на шею уродливый бирюзовый галстук своего мужа, совершенно костюму не подходивший. – И еще что-то ношеное, из уважения к прошлому. Ну, с этим у нас проблем нет…
У Руиса, действительно, проблемы были скорее с «не ношенным». Завершало гардероб, связанный с андалузскими свадебными традициями, «что-то взятое напрокат», символизирующее связь с друзьями. В этом качестве и выступил костюм друга.
Свадьбу почти полностью оплачивала семья Моредо. Тетка внесла тот вклад, на который была способна. А именно, позаботилась о хорошей погоде – с утра отнесла монахиням-клариссам вареные яйца, чтобы они, по еще одной андалузской традиции, помолились за ясное небо над головой брачующихся и их гостей. Монахини справились на славу – солнце в небе с утра висело в полнейшем одиночестве, без облачка.
Венчание прошло трогательно и весело одновременно. Новобрачные обменялись благословленными священником монетами – Руис при этой умудрился их уронить. С хохотом гости собирали раскатившиеся по всей церкви монеты и передавали их обратно покрасневшему как мулета матадора жениху, и заразительно смеющейся над его неуклюжестью невестой. Кольца на безымянные пальцы их левых рук были надеты без происшествий.
Под овации окружающих и дождь из лепестков роз молодые покинули церковь, чтобы вместе с гостями присоединиться к шествию в честь святой Моники. Процессия к тому времени ждала только их (на самом деле, священника, конечно).
До начала шествия оставалось несколько минут. Молодожены фотографировались с гостями и родственниками на ступеньках церкви. Уже появилось вино, стаканы с которым щедро раздавали направо и налево. Не забывая не только людей, но и тут же примчавшихся на пиршество городских собак, ждущих своего традиционного угощения – смоченных в вине кусочков хлеба, и остатков других закусок, которых тоже было приготовлено с запасом.
Шествие в честь святой, давшей название городу, было не менее важным и торжественным, чем во имя девы Марии на Успение Богородицы. И не менее ярким, чем на Эпифанию – знаменитый «День трех царей». Хоть процессия еще не двинулась с места, танцовщицы местной школы фламенко уже кружили платьями, стучали зажатыми в пальцах кастаньетами и выдавали каблуками зажигательные дроби по мостовым и тротуарам. Музыканты с удовольствием подыгрывали им на гитарах, скрипках и свирелях. Табачник Линарес драл уши пойманному на «проверке» чужих карманов сыну Эстебану, ни за что не желавшему сдать своих подельников. (Их имена, впрочем, все знали и так. Конечно же, это был младший сын мебельщика Гонсалеса Антонио, и детишки альгвасила Молины – близнецы Адриан и Тереза. Каждому в Санта-Монике было известно, что ничего путного ни из кого из них не выйдет).
В небо выпускали белых голубей, специально пойманных и придержанных для праздника, символизирующих чистоту материнских помыслов матери блаженного Августина, который, как известно, пока не стал святым, успел пожить на всю катушку. В его честь в этот день в городе рекой лилось вино и раздавались угощения. Тонко нарезанное вяленое мясо, ветчина, колбасы, сыр, фрукты и овощи, бесчисленные виды тапас и пинчос. Деньги за это в день Святой Моники брали разве с приезжих, да и то не со всех, а на ратушной площади всех ждала огромная паэлья, приготовленная на самой большой в городе сковороде, на деньги, выделенные городским советом.
Пекарня Антонио тоже щедро делилась своей выпечкой: свежими булочками, хрустящими багетами и хлебными палочками пикос. Но самым главным угощением был, конечно, огромный свадебный каравай – с фигами, гвоздикой, корицей и миндалем, выпеченный в форме человеческого тела
