Зима в Мадриде - Кристофер Джон Сэнсом
— У вас совсем не осталось лондонского акцента.
— Да, это одна из тех вещей, которые Руквуд стирает навсегда. Если я теперь попытаюсь заговорить на кокни, это прозвучит глупо.
— Там у вас наверняка были друзья?
Барбара не могла представить его одиночкой.
— Да, Гарри, с которым мы приезжали сюда пять лет назад. Хороший парень, сердце у него на месте. Но теперь мы не общаемся, — печально добавил Берни. — Разошлись по разным мирам. — Он остановился и привалился спиной к стволу дерева. — Столько хороших людей вроде Гарри увлекаются буржуазной идеологией.
— Думаю, я в ваших глазах тоже буржуа, — заметила Барбара.
— Вы немного другая, — подмигнул он ей.
Ноябрь сменился декабрем, и со стороны горного хребта Гвадаррама стали приходить тучи с холодными дождями. Фашисты застряли в Каса-де-Кампо. Они пытались прорваться с севера, но там им тоже преградили путь. Обстрелы продолжались, но пик кризиса миновал. В небе появились русские истребители — быстрые монопланы с приплюснутыми носами, — и если немецкие самолеты приближались к городу, их быстро прогоняли. Иногда над Мадридом разыгрывались настоящие воздушные бои. Люди говорили, что русские взяли под контроль все и управляют Республикой из-за кулис. Правительственные чиновники вели себя все менее дружелюбно, а иногда бывали явно напуганы. Детей из сиротского дома за одну ночь перевели в государственный лагерь где-то за пределами Мадрида. С Красным Крестом по этому поводу не консультировались.
Берни приглашал Барбару на свидания. Половину вечеров она проводила с ним в кафе «Хихон» или в каком-нибудь баре в Сентро. По выходным они отправлялись на прогулку в парк, расположенный в восточной, безопасной части города, а иногда и в пригороды. Они оба были ироничны и много смеялись, обсуждая книги, политику и свое детство, в котором были одиноки каждый по-своему.
— Магазин моего отца — один из пяти у хозяина, — однажды сказал Берни.
Они сидели на низкой каменной ограде поля сразу за городской чертой и наслаждались редким погожим днем. Облака играли в догонялки, их тени носились по буроватой стерне. Трудно было поверить, что всего в нескольких милях отсюда проходит линия фронта.
— Мистер Уиллс живет в огромном доме в Ричмонде и платит моему отцу гроши. Знает, что другого места ему не найти, так как на него сильно повлияла война. Моя мать выполняет бóльшую часть работы на пару с молоденькой продавщицей.
— Думаю, если сравнивать, мне жилось гораздо лучше. У моего отца мастерская по ремонту велосипедов в Эрдингтоне. Дела там всегда шли хорошо.
На Барбару снова накатила печаль, как случалось всякий раз, стоило ей заговорить о своем детстве. Она почти никогда этого не делала, но вдруг разоткровенничалась с Берни:
— После рождения моей сестры папа ждал сына, чтобы тот продолжил семейное дело, а родилась я. И больше моя мать не могла иметь детей. — Барбара прикурила сигарету.
— Вы близки с сестрой? Мне всегда хотелось иметь сестру.
— Нет. — Барбара отвернулась. — Кэрол очень хороша собой и любит покрасоваться. Особенно передо мной. — Она глянула на Берни, и тот ободряюще улыбнулся. — Зато мне достались мозги, я отличалась умом и попала в гимназию.
Барбара закусила губу при воспоминаниях, вызванных этими словами, и снова посмотрела на Берни.
«О черт, — подумала она, — ну и вляпалась же я!»
Хотя у нее щемило сердце, Барбара рассказала, как ее дразнили с первого до последнего дня. Она покинула школу в четырнадцать лет.
— Меня с порога обозвали рыжей-бесстыжей и конопатой, я сразу разревелась. С этого все и началось, теперь я понимаю. Меня приметили как того, кого можно мучить, доводить до слез. И потом, куда бы я ни пошла, девчонки кричали мне что-нибудь про мои волосы, мои очки. — Барбара издала долгий судорожный вздох. — Девочки бывают очень жестокими.
Теперь она чувствовала себя просто ужасно. И зачем только выболтала все это? Какая глупость! Берни поднял руку, как будто хотел взять ее кисть, но тут же опустил.
— В Руквуде было то же самое. Если ты хотя бы немного отличался от других и не давал отпора, тебя клевали со всех сторон. На меня сразу накинулись из-за акцента, обзывали плебеем. Я навалял парочке ребят, и от меня отстали. Забавно, я считал, что такое творится только в частных школах для мальчиков. — Он покачал головой. — Значит, у девочек тоже?
— Да. Жаль, что я не полезла с ними в драку, но мне не позволяло воспитание. — Барбара бросила окурок. — Столько унижений, и все из-за того, что я носила очки и выглядела немного странно.
Она резко встала и отошла на несколько шагов, глядя в сторону города — расплывчатого пятна, в дальней части которого то и дело появлялись вспышки размером с булавочную головку — это стреляли из пушек фашисты.
Берни подошел к ней и встал рядом. Дал ей еще одну сигарету.
— Вовсе нет, — сказал он.
— Что — вовсе нет?
— Вы не выглядите странно. Не говорите глупостей. И мне нравятся ваши очки.
Барбара рассердилась, как случалось всегда, когда ей делали вынужденные комплименты.
— Ну, я ушла оттуда, — пожала она плечами. — Меня убеждали остаться в этой чертовой дыре, пойти в университет, но я не послушалась. Бросила школу в четырнадцать. Работала машинисткой, пока не доросла до возраста, когда могла стать медсестрой.
Берни немного помолчал. Барбаре хотелось, чтобы он перестал на нее смотреть.
— А как вы попали в Красный Крест? — спросил он.
— Вечером по средам в школе проводили беседы разные люди. Однажды пришла женщина и рассказала нам про работу Красного Креста, как он помогает беженцам в Европе. Мисс Форбс. — Барбара улыбнулась. — Такая тучная дама средних лет с седыми волосами, которые выбивались из-под дурацкой шляпки с цветочками, но она казалась такой доброй и так старалась объяснить нам, насколько важна работа Красного Креста. Сперва я поступила к ним младшим волонтером. К тому моменту я почти утратила веру в людей. И мне ее вернули. Отчасти.
У Барбары глаза защипало от слез, и она вернулась к ограде.
— И потом вы оказались в Женеве?
— Да. И из дома мне нужно было уйти. — Она выпустила длинную струйку дыма и посмотрела на Берни. — А как ваши родители отнеслись к тому, что вы вступили добровольцем в интербригаду?
— Для них это стало очередным разочарованием. Как и то, что я бросил университет. — Он пожал плечами. — Иногда я виню себя за то, что оставил их.
«Ради партии, — подумала Барбара. — И работы моделью для скульпторов».
На секунду она представила его без одежды и опустила глаза.
— Конечно, они не хотели, чтобы я сюда ехал, они меня не поняли. — Берни снова посмотрел на нее тяжелым взглядом. — Но я не мог сюда не приехать, после того
