Дом - Матс Страндберг

Нина

– Ваше здоровье! Теперь мы снова движемся к темному времени года, – третий раз за вечер повторяет Хокан.

Остальные смеются, поднимая рюмки, но Нина способна лишь на вымученную улыбку. Усталость заполняет голову глухим статичным жужжанием. Она делает глоток клюквенного сока, чувствует, что пальцы все еще слабо пахнут морепродуктами, которые ели на ужин. Уже поздно, и скоро можно будет пойти спать и не выглядеть при этом невежливой. Она уже придумала себе оправдания.

Пока все остальные пьянели, Нина сидела молча. Никто не задает ей вопросов. В самом начале вечера она объяснила, что на работе случился завал и ей пришлось работать в две смены. Никто не спросил, что случилось. Никто не хочет знать, что происходит в таких местах, как «Сосны».

Естественно, Нине не удалось поспать, когда она пришла домой. Маркус даже не начинал делать уборку, а до прихода гостей оставалась всего пара часов. Хотя бы газон пострижен. Нина сняла обувь и прошлась по нему, ощущая пальцами ног прохладные травинки, ровные и густые.

Собака Хокана и Лены наконец заснула. Инго – американский бульдог, который, пыхтя, носится туда-сюда и клянчит лакомые кусочки и ласки. С ним невозможно построить отношения, потому что все время уходит на то, чтобы держать его на расстоянии.

– Я видела Юэля Эдлунда, – вдруг сообщает Лена, закуривая. – Я занимаюсь продажей дома его матери. Ее вроде положили в «Сосны»?

Нина поднимает глаза. Лена затягивается и пристально смотрит на нее.

– Кто это? – спрашивает Хокан.

– Он был лучшим другом Нины, когда мы были подростками, – объясняет Лена. – У них была своя музыкальная группа.

Маркус сидит с серьезным видом.

– Ты играла в группе? – Хокан смеется. – Вот ведь черт! Я и не знал.

– А то! Они были настоящими местными звездами, – поясняет Лена. – Во всяком случае, они сами так считали. – И она хихикает.

Хокан продолжает с любопытством смотреть на Нину. Ждет объяснений. Она откашливается:

– Да просто занимались музыкой, когда учились в школе.

– А на чем ты играла? – Хокан, видимо, никак не может представить Нину участницей музыкальной группы.

– На гитаре. – Нина изо всех сил старается казаться беспечной. – Акустической.

– Вот ведь черт! – повторяет Хокан.

– Еще она писала песни, – говорит Маркус. – Хотя мне так и не довелось их услышать.

Он пытается прихлопнуть комара. Все так же не меняясь в лице.

– Ты ничего не потерял, – уверяет мужа Нина.

– А какую музыку вы играли? – продолжает расспрашивать Хокан.

Нина пожимает плечами. Хоть бы они заговорили о чем-то другом. О том, что не касается ее.

– Они как-то ездили играть в Стокгольм и после этого попали в вечерние газеты и все такое… – улыбается Лена. – С вами же заключили контракт, да? До того, как ты забеременела?

– Да.

– Наверное, и хорошо, что из этого ничего не вышло, – говорит Лена.

– Почему? – спрашивает Хокан. – Это же круто – быть знакомым с поп-звездой.

– У Юэля были довольно большие проблемы, – усмехается Маркус. – Он сидел на наркотиках. И до сих пор их принимает.

Нина посылает мужу умоляющий взгляд, но то ли он не понимает этого, то ли ему наплевать.

– Да уж, он не производит впечатление очень здорового человека, – соглашается Лена и, запрокинув голову, выпивает рюмку вина.

Впервые за долгое время Нина вспоминает, как они с Юэлем ее передразнивали. Лена Юнссон, которая хотела стать супермоделью и постоянно расхаживала с пакетом из универмага «Хэрродс», который раздобыла, когда ездила учить английский. Нина и Юэль изображали ее пустой взгляд, невыразительное лицо, тонкий и гнусавый голос. Они утрировали, но не очень сильно, это и не требовалось. Фу, на МТВ теперь сплошные негры. И еще этот Ник Кейв, который поет об убийствах. Совсем другое дело Идде Шульц7, ее песня «Рыбки в море» такая прикольная. Есть что-то особенное в том, когда они поют по-шведски, как будто становятся ближе.

Нина замечает, что еще немного – и она начнет хихикать. Она ужасно вымоталась, и ее усталость может в любой момент подвести ее. Нина не может полагаться на себя.

– Он был ужасно худой, просто отребье какое-то, – усмехается Лена и подливает себе вина. – А теперь разговаривает как столичный сноб.

– Да, раз так, тогда он совершенно точно сидит на наркотиках, – слышит Нина собственный голос. – Если говорит как столичный сноб…

Остальные уставились на нее. Ей удается улыбнуться, словно она ничего не имела в виду, выдавая такую реплику.

– Ты его уже видела? – спрашивает Лена.

Нина кивает.

– И как?

– Он был под кайфом в тот раз, когда привез маму в «Сосны», – встревает в разговор Маркус.

Нина снова смотрит на мужа. Теперь она уверена, что он делает это нарочно – наказывает ее за возвращение Юэля.

– Черт, все же какая трагедия, – говорит Лена.

– Я не могу это обсуждать, – отмахивается Нина. – Я обязана соблюдать профессиональную тайну.

– Это понятно, – продолжает Лена. – Но если ты уже рассказала Маркусу, то можешь рассказать и нам.

Нина мотает головой.

– И все же у меня в голове не укладывается, что ты играла в группе, – никак не унимается Хокан.

– Хотите еще кофе? – спрашивает Нина. – Или виски?

Все отказываются, заверяя, что сыты.

– Надеюсь, Юэль не заболел, – говорит Лена. – Я хочу сказать, что еще раньше ходили слухи… Он же такой худой.

Нина не смотрит на нее. Точно знает, о каких слухах идет речь. В то время гомосексуалисты ассоциировались только с одним.

Но о Юэле ходили и другие слухи. Например, что на самом деле это он отец Даниэля. Нина не знает, помнит ли Маркус о тех слухах, сомневался ли он в ней когда-нибудь.

Она не может уйти спать сейчас, надо выждать немного после этого разговора. Лена и Маркус подумают, что она обиделась. Или – еще хуже – продолжат говорить на эту тему без нее.

Нина думает о том, что отвернулась от Юэля, когда он уехал. Соглашалась с гадостями, которые о нем говорили. Это было ее покаяние за дружбу с ним, за годы слишком больших надежд.

И теперь она сидит здесь.

Юэль

Разноцветные фонарики висят на красной стене дома, вдоль стока для воды под крышей террасы, на ветках яблони. На подоконнике балансируют колонки. На земле под окном стоит проигрыватель, на